«послушать». Поэтому…
— На этом все, — произнес он.
— Не помирились, что ли? — поинтересовался мясник. — Так это правильно. За девушкой ухаживать нужно, прощения просить, а не напирать на то, что ты не при делах. Или что ты там тогда сказанул…
— Ты меня слушал? — вкрадчиво поинтересовался Валентайн.
Он плохо помнил момент, что произошло, когда он узнал о Ленор. Помнил только, что все силы ушли на контроль, а еще — что он вышвырнул этого мерзавца в Загранье и полностью сосредоточился на Лене. Не чувствуя ничего, никого, даже себя.
— Ну… я… ты переживал там. Я понял, что не могу уйти, а вдруг Ленку защищать придется?
— От меня? — свой голос Валентайн не узнал.
— От тебя, — не спасовал зверь. — Ты уж прости, но ты у нас не невинный барашек… или как там это у них говорят… Агнец, во! Что бы она делала, если бы тебя переклинило?
— Я. Никогда. Не. Причиню. Ей. Вреда.
— Точно? — прищурилась призрачная махина. — Потому что сейчас от тебя фонит тьмой, как от Мертвых земель. Сильнее, чем в тех местах у гарнизона.
— В этот дом ты больше не попадешь. — Валентайн поднялся из-за стола. — Никогда. На Лену я поставлю защиту — попытаешься к ней подойти, и тебя развеет до частицы твоих призрачных костей. Ты меня понял? А впрочем, без разницы.
Разорвавшееся пространство втянуло зверя быстрее, чем тот успел рыкнуть или моргнуть, даже хваленая убийственная молниеносность призрачных мясников не сработала. Запечатывая рану пространства, потекло заклинание, запрещающее мяснику появляться здесь. Следом Валентайн почти сразу снова шагнул к Лене.
Сейчас они обе спали, она и Ленор, но, глядя на хрупкую светловолосую девушку, он видел только ее. Он всегда видел только ее, неужели она этого не понимает? Он никогда не трахал Ленор Ларо. Он всегда был только с ней.
Прикрыв глаза, Валентайн произнес несколько слов заклинания, и черная паутина окутала ее с ног до головы. Это было сильнее сети Грихмира, и защищало оно от нападения тварей Загранья. Любое приближение мясника развеет его на частицы быстрее, чем он успеет это понять, и если этот Дракуленок не тупой, он к ней никогда не сунется. А если тупой…
Валентайн не удержался. Снова коснулся лица спящей Лены, впитывая это прикосновение, как нечто бесконечно бесценное.
— Я люблю тебя, — произнес он слова, которые всегда считал странными, глупыми, несуразными. Пустыми. До встречи с ней он не думал, что когда-то их произнесет. — Я люблю тебя, Лена, и буду любить всегда.
Через Загранье Валентайн вернулся обратно, в свой кабинет. Никогда он не чувствовал себя настолько сильным. Никогда раньше не ощущал, что мир буквально лежит у его ног.
День поездки к алтарю Горрахона опять начинается с дикой головной боли. У меня так теперь каждое утро, и я не могу понять, с чего. Магистр Симран сказал, что у меня все хорошо. Точнее, должно быть все хорошо, но я просыпаюсь с ощущением, что в виски ввинчивают два шурупа. Один слева, другой справа. Ближе к обеду это проходит, постепенно ослабевая, но такие вот мигрени, конечно, которые даже академический целитель распознать не может, совсем не радуют. В результате мне просто выписали зелье, которое тоже совершенно не помогает.
Соня ждет от меня решения по поводу встречи с мамой, а я понятия не имею, что ей сказать. С Валентайном как-то не удалось нормально поговорить, он все время занят, я надеюсь, на выходных мы наконец-то найдем время друг для друга. Понятия не имею, с чего мне вообще в голову пришло переезжать в Академию, как будто с друзьями нельзя просто так общаться. Ну да ладно.
К назначенному времени я собираюсь: надеваю блузку, жилет и брюки и выхожу. Понимаю, что брюки в Даррании произведут фурор, но ничего не могу с собой поделать. В конце концов, на экскурсию всем разрешили свободную форму одежды, а бегать по полям в юбке — не совсем мое. Точнее, совсем не мое. Так что пусть смотрят и удивляются, разом больше, разом меньше. Клава опять найдет повод изойти ядом, может, отравится наконец.
Внизу, перед главным входом в Академию уже толпятся те, кто пришел первыми. И наш курс, и первокурсники — возбужденные лица, возбужденные голоса. Эту поездку явно ждут, предвкушают: что ни говори, а при всей ее «ужасности» темная магия и история Эрда продолжает будоражить и пробуждать любопытство. Оглядевшись, я понимаю, что ни Макса, ни Ярда, ни Алины нет, и отхожу в сторонку, потому что от громких обсуждений голова начинает болеть еще сильнее.
По мне действительно возюкают взглядами, но я усаживаюсь на ближайшую скамеечку в парке и делаю вид, что я параллелограмм. В такие моменты мне тоже хочется домой, как и Соне — хотя теперь я знаю, что мой дом здесь, так или иначе, вспоминаю наши уютные посиделки на школьном дворе перед экскурсиями. А еще вспоминаю, как мы гуляли, шли по парку Трехсотлетия, было на удивление жарко, я тащила бутылку с водой, полтора литра. Напиться не могла просто, пусть даже временами казалось, что я превращаюсь в аквариум. Соня тогда смеялась и, каждый раз, когда я прикладывалась к стремительно пустеющей бутылке, говорила:
— Пей Лена, пей.
Будет ли между нами когда-нибудь все как прежде?
На этой мысли голова опять взорвалась болью, и я, сжав зубы, сдавила виски. Как раз в тот момент, когда рядом нарисовался Люциан, успевший только заглянуть мне в лицо и тут же нахмуриться.
— Что случилось?
— Голова разваливается на две части. — Что неудивительно, нас же там двое. Может, я отпочковываюсь от Ленор, поэтому так себя чувствую?
— Давай посмотрю.
— Магистр Симран уже смотре… — начала было я, но пальцы Драгона уже легли на виски. Такие приятно прохладные, в противовес горячей пульсации внутри моей черепушки. Сопротивляться этому совершенно не хотелось, пусть это и было неправильно. Неправильно — потому что прикосновение удивительным образом сняло часть неприятных ощущений, как если бы я на машине времени скакнула часа на два вперед. А еще от его пальцев по коже побежали мурашки. Совершенно непрошенные, равно как и все, что сейчас происходило.
— Л, — глухо вытолкнула я последнюю букву, а Люциан нахмурился еще сильнее.
— Ничего не понимаю. С контурами все нормально.
— Вот и Симран тоже