Когда я уходил, Элиза сидела, сжавшись, на скамейке и тихо раскачивалась вперёд-назад. Я хотел остаться с ней – я этого очень хотел. Но понимал, что не могу. Просто не должен. Я ей не нужен. Я сказал, и она промолчала. Всё. Сейчас я действительно всё понял. И, бездна забери, это почти ничего не изменило.
Мы бы никогда не могли быть вместе. Не было такого, чтобы чародей и человек… Не было и не будет.
Наутро Элизы в проснувшемся трактире не оказалось. Мы с Никки позавтракали, выслушали историю про то, как чародейка призвала к себе помощника, не иначе как демона из бездны, тот схватил её и унёс во вспышке пламени. Никки пытливо слушал, я пытался поддержать разговор, но не получалось – в рассказах купчих всплывали такие подробности, что у меня просто слов не находилось, только смех.
Позже, покачиваясь в седле подле меня и поглаживая шею Бурыша (совершенно, кстати, спокойно его воспринимающего), Никки торжественно объявил:
– Я тебя прощаю.
– Ну, слава Девятке! – рассмеялся я. И ведь мне действительно стало легче. – Кстати, мама согласна, что ты поживёшь у меня. Так что…
– А я знаю, она сказала, – безмятежно отозвался Никки. И тут же, дёргая Бурыша за гриву, сообщил: – Мне нравятся лошадки, они все такие? А у меня своя будет? Я хочу свою, как у тебя, я очень хочу! А меч ты мне подаришь? Настоящий, как твой. А драться научишь? А то мама нормально показать не может, что делать надо. А…
Я слушал его болтовню и чувствовал себя в тот момент счастливейшим человеком в мире. И вот честно, мне для этого счастья не нужны были ни великие идеи, ни долг королю, а только подпрыгивающий от нетерпения в седле мальчишка – мой сын! – захлёбывающийся от распиравших его слов.
И меня совершенно не интересовало, что он чародей.
Глава 20
Жена. Из записок Элизы Северянки
– Кто был этот юноша, с которым ты исчезла из Шлейпега? – первым делом поинтересовалась Хеления, вызвав меня утром во дворец.
Она была бы рада, если бы я умерла. Я знала, и она знала. Хеления подозревала, что рано или поздно я нанесу ей удар в спину, не понимала как, но предчувствовала.
Старая стерва.
– Шпион из Мальтии, Ваше Величество.
– М-м-м, – протянула Хеления, подавая служанке другую руку для маникюра. – И что же с ним стало?
Я, усмехнувшись, повернулась к окну. Дождь. Снова дождь. На Западе очень сырая зима. Ненормальная. За эти пять лет я часто ловила себя на мысли, что хочу вернуться на Север, к снегу, к морозам моего детства.
– Его больше нет, Ваше Величество.
Хеления кивнула. Она знала, что я не лгу. Никогда – даже ей.
Но она же научила меня играть словами.
– Бедный мальчик. Он был довольно симпатичным. Надеюсь, тебе понравился?.. Кстати, я говорила, что ты мне нужна?
– Да, Ваше Величество.
– Сегодня будешь присутствовать на Государственном Совете, – Хеления отвернулась от меня и цыкнула на испуганную служанку. – И будь добра, дай понять этим трусливым идиотам, что, если я хочу войны, война будет.
– Да, Ваше Величество.
– Элоиза, а как там твой сын? – словно между прочим поинтересовалась королева. – Я слышала, Дар разрушен.
– Да, госпожа. – Дар мне было жаль. Очень. Я год его обставляла сама, по всему миру скупала диковинки, искала мастеров и только для того, чтобы какие-то мерзавцы пришли и всё взорвали? – С Николасом всё в порядке. Он успел исчезнуть до нападения. – А ты, старая дура, думала, я не научу сына банальной самозащите, и это после того, что ты с нами сделала?!
– Смышлёный мальчик, – Хеления отлично владела собой, разочарования в её голосе даже я не услышала. – И где он сейчас?
– Не знаю, Ваше Величество, – честно ответила я. – Но он в безопасности. – И уж точно большей, чем рядом с тобой.
– Ну-ну, милая, – усмехнулась Хеления. – Когда я закончу с Мальтией, ты найдёшь людей, с которыми твой сын в безопасности, и убьёшь их. Поняла?
Старая стерва, да ты раньше сдохнешь!
– Да, Ваше Величество.
– Но после Мальтии. Ты последнее время слабеешь на глазах, не хочу, чтобы война из-за тебя сорвалась. Ну вот что это – дала себя поймать, чуть не умерла… Да, и вот ещё: убей Виттория, он мне надоел.
– Да, госпожа, с удовольствием!
Порой, когда у меня просыпалась совесть, я вспоминала, что Хеления стала такой, потому что я ей позволила. Я, можно сказать, её к этому подтолкнула – я и моя сила. Впрочем, не очень-то Хеления сопротивлялась. Философские трактаты, особенно посвящённые Матери, наперебой советовали пожалеть врага, падшего человека, поддавшегося искушению. Но я никогда не могла жалеть Хелению.
С годами и совесть меня мучила всё реже. Она молчала, когда на Совете я слушала военные планы, потом получала указания от самой Хелении и прекрасно знала, что на этот раз сделаю так, как хочу.
И совсем уж совесть молчала, когда я пришла в спальню к Витторию, и тот, выглянув из-за плеча голой блондинки, успел лишь схватиться за кинжал.
Блондинке я заплатила десять золотых – так или иначе, у всех нас своя работа.
* * *
(Из личного архива герцога Ланса де Креси)
Никки, как выяснилось, походил на меня не только внешне. Я понял это в первом же трактире, где мальчишка, до этого торжественно пообещавший не колдовать у всех на глазах, превратил наш столик в зайца (деревянного, с ножками от стола вместо лап), чтобы доказать мне, что он это умеет. А потом, когда я долго и не вполне успешно пытался доказать хозяину, что стола тут никогда не было, вернул мебель обратно. Трактирщик посмотрел на меня, на стол, на улыбающегося Никки, покрутил пальцем у виска и настоятельно посоветовал искать другой трактир ибо «тут шутам не рады».
– Пап, я больше не буду! – по дороге до следующего города убеждал меня Никки. – Честное слово! Ну не расстраивайся!
К Мальтии мы условились, что он не будет читать мои мысли, пугать людей и – о Девятка! – летать. Никки капризничал, закатил грандиозную истерику, сбежал в пограничном Хосте и нашёлся у храма Девятки с протянутой рукой. Слепому «сиротинушке» подавали хорошо, а меня чуть не забросали камнями, когда я пытался «сиротинушку» утащить.
Как Элиза с ним справлялась?..
– А мама меня сильнее, – грустно сообщал Никки, когда я восклицал это вслух. И тут же добавлял: – А я тебя не читал, я просто догадался!
Догадливый ты мой!
Не было никакой возможности его спрятать, и то, о чём говорила Элиза про «украдут» и «соблазнят», оказалось совершеннейшей правдой. Если я не ошибаюсь, по дороге в Мальтию Никки крали три раза. Два раза он вернулся сам, гордо продемонстрировал мне набитые серебром кошельки и пропускные грамоты с Севера и Востока, выслушал лекцию про «воровать нехорошо», нагло ухмыльнулся: «Да ладно, пап!» – и продолжил безобразничать.
