Кристи Бромберг - Управляемые

Я вздыхаю в уютной тишине, благодарная за шанс спастись, даже если только на несколько минут, от высушивающих мозг бессмысленных разговоров по ту сторону двери. На самом деле, люди, ведущие эти разговоры, технически являются моими гостями, но это не означает, что я должна любить их или просто чувствовать себя комфортно рядом с ними. К счастью, Дейн сочувствующе отнёсся к необходимости дать мне время, позволив сделать за него всю рутинную работу.

Стук моих высоченных каблуков — единственный звук, сопровождающий мои основательно рассеянные мысли, пока я брожу по пустым закулисным коридорам старого театра, который арендовала для сегодняшнего события. Я довольно быстро нахожу старую раздевалку и собираю записи, которые оставил Дейн и про которые позабыл во время нашей хаотичной попытки навести порядок перед вечеринкой. И, когда я решаю вернуться на вечеринку, мысленно пробегаю по контрольному списку того, что необходимо выполнить перед началом сегодняшнего, так давно ожидаемого, аукциона. Придира в глубине моего сознания говорит, что я кое о чём забыла. Рефлекторно тянусь к бедру, где в кармане с чётко составленным перечнем задач обычно лежит мой телефон, но всего лишь собираю в кулак горсть медно-красной органзы моего вечернего платья.

«Чёрт!» — бормочу я себе под нос, на мгновение останавливаясь, чтобы попытаться точно вспомнить, что же я упустила. Я прислоняюсь к стене, собранный в рюши лиф моего платья мешает мне расстроенно вздохнуть. Даже при том, что выглядит оно невероятно, проклятое платье должно было продаваться с предупреждением: Внимание! Дыхание не предусмотрено!

Думай, Райли, думай! Прижимаясь лопатками к стене, я неловко переступаю вперёд-назад, пытаясь облегчить давление на пальцы, мучительно сжатые туфлями на десятисантиметровых каблуках.

Аукционные списки! Мне нужны аукционные списки! Я широко улыбаюсь способности моего мозга так много держать в памяти, учитывая, насколько я загружена деталями, являясь, по сути, единственным координатором сегодняшнего события. С облегчением оттолкнувшись от стены, я делаю приблизительно около десяти шагов.

И слышу их.

Сначала по воздуху проплывает кокетливое женское хихиканье, а затем разносится глубокий мужской стон. Я мгновенно цепенею, шокированная дерзостью участников нашего мероприятия, когда слышу неповторимый звук расстегиваемой молнии, сопровождаемый напряжённым, знакомым женским вздохом: «О, да!» в тёмной нише буквально в нескольких метрах от себя. Мои глаза постепенно привыкают к темноте, и я могу различить чёрный смокинг, небрежно перекинутый через спинку стула, а также пару туфель на шпильках, валяющихся под стулом на полу.

Я замираю от мысли, что они могут меня обнаружить и узнать, что их подслушивают, и от собственного любопытства: кто же это настолько храбрый, чтобы творить подобные вещи? Я и за миллион лет не оказалась бы в этом алькове. Нет таких денег, чтобы заставить меня сделать что-то такое на публике. Мои мысли прерываются, когда я слышу шипящее дыхание, и последующий за ними мужской выдох: «Милостивый Иисус!»

От нерешительности я на мгновение зажмуриваюсь. Мне, на самом деле, очень нужны аукционные листы, которые ожидают меня в помещении для хранения в конце этих пересекающихся коридоров. К сожалению, единственный способ достигнуть нужного места — это пройти мимо алькова, который именно сейчас используется в качестве Закутка Любви. У меня нет вариантов, кроме как сделать это. Я возношу молчаливую молитву, что смогу проскользнуть незамеченной мимо их вопиющей нескромности.

И вот я несусь вперёд, держа запятнанное румянцем лицо повернутым к противоположной от любовников стене, ступая на носочки, чтобы не дать каблукам стукнуть по деревянному покрытию пола. Ведь последнее, в чём я сейчас нуждаюсь — это привлечь к себе внимание и столкнуться с кем-то, кого знаю. Немой вздох облегчения вырывается из моей груди, когда моё тайное «цыпочное» передвижение успешно завершается, позволяя невидимой добраться до места назначения.

Я всё ещё пытаюсь идентифицировать голос женщины, пока достигаю нужной двери. Неуклюже возясь с её ручкой, торопясь, я, в конце концов, агрессивно дёргаю её на себя, открывая, а затем включаю свет. Пакет с нужными мне листами я положила на полку в дальней части комнаты, и я бегу туда, от растерянности позабыв, что открытое состояние двери нужно зафиксировать. И в тот момент, когда я хватаю ручки пакета, дверь за моей спиной захлопывается с таким грохотом, что хлипкие дешёвенькие стеллажи, скрежеща, содрогаются. Поражённая этим звуком, я бегу к двери в попытке её открыть и обнаруживаю, что рычаг на автоматически запирающемся шарнире разъединён.

Пакет тут же выпадает из моих рук. Звук его удара о бетонный пол, как и шорох рассыпавшихся листов, какофонией разносятся в ограниченном пространстве комнаты. Я пробую покрутить ручку — она вращается, но дверь не двигается ни на миллиметр. Паника уже лижет моё подсознание, но я подавляю её, снова со всей силы накинувшись на дверь. Безрезультатно!

— Дерьмо! — ругаю я себя. — Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо! — ворчу громко, и, сделав глубокий вдох, качаю в отчаянии головой. Мне ещё так много нужно сделать перед началом аукциона. У меня нет времени на недоразумения. И, конечно, у меня нет сотового, чтобы позвонить Дейну, с просьбой вытащить меня отсюда.

Не веря, я закрываю глаза оттого, что опять оказалась в ещё одной нелепой ситуации; моя Немезида сделала свой ход. Длинные, всепоглощающие пальцы клаустрофобии постепенно начинают когтями продираться в моё тело, оборачиваясь вокруг горла.

Сдавливая. Мучая. Лишая дыхания.

Кажется, стены маленькой комнаты начинают постепенно сходиться, наступая на меня. Окружая. Душа. Я борюсь за каждый вздох.

Сердце бьётся с перебоями, пока я пытаюсь остановить растущую в горле панику. Моё дыхание — неглубокое и частое — эхом отдаётся в ушах. Поглощая меня. Истощая способность подавлять преследующие меня воспоминания.