Ознакомительная версия.
Ещё раз про Красного Воробья
Рассказы
Дмитрий Волчек
© Дмитрий Волчек, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Ещё раз про Красного Воробья
Я неделю как в чужом городе. Раньше я бывал тут. Была уже попытка схлестнуться с этим великолепным и ужасным городом-спрутом, но безуспешная. Он меня вышвырнул. Не знаю, из-за этого или по какой другой причине, но жизнь моя пошла наперекосяк… И вот я вернулся. Через много-много лет.
Что-то потускнело, впечатления уже не так ярки. Поражают деревья, их мягкая, обволакивающая тебя тоска, их почти бесформенное, пустотелое трепетанье… Они – за меня, это точно!
Я брожу по шумным улицам. Моё сердце раскрывается как ракушка, город проникает в него, и в нём больше нет страха. Оголтело-смешные горящие, зазывающие вывески, повсюду наклеенные разноцветные объявления с номерами телефонов проституток… Смех и трепет мегаполиса на краю моря.
Повсюду смешанный говор.
– Но это мне как минимум четырёх человек надо найти… Да, на следующей неделе он прилетает, и мы договорились о встрече… Ладно, потом отзвонюсь, – это вся из себя деловая, прижимающая мобильник плечом к уху. Ухоженная, загорелая кожа. Наверно, и в постели такая же деловитая…
На той стороне канала солнце отчётливо вырезает контур здания, как бы сделанного из прозрачно-розового крема. Вездесущие, неистребимые ханыги со своим беспардонным: «Десяти рублей не будет?». Собственно говоря, я от них недалёк, тоже почти на краю пропасти. Денег, тем более их нет, никогда никому не даю, не пытаюсь подкупить судьбу, снискать её милость.
Далёкие-далёкие воспоминания. Один из островов города, предновогодняя суета. Подсвеченный сгущающимся закатом снег, стеклянный ветер. Мучительный выбор продуктов для праздника, чтоб уместилось всё в скромный студенческий бюджет… Молодость и чистота, и скопище туманных, пронзительных надежд в голове – как дым заката! Помнится, ужасно нравилась одна девчонка. Хотелось её – а вместе с нею и весь мир. Но как сформулировать в письме к Деду Морозу такое пожелание? Да и цензура, какая-нибудь комиссия из седобородых пыхтящих гномиков в смешных колпаках, не пропустила бы: вышел уже из того возраста!
Всё повторяется. И сейчас такая же безответная любовь, от которой сбежал за тысячи километров. Плюс к тому – приступы какой-то дикой, разнузданной и не находящей себе исхода похоти. Причём проявляется она не столько физически, а чадит в душе, как разбрызгивающийся факел электросварки.
Еду в троллейбусе. Рядом садится девушка. Поначалу не обращаю на неё внимания. Смотрю на проплывающие в стекле, как в матовом экране, кварталы проспекта, на дома с вычурной каменной резьбой и огранкой, несущие на себе осоловелые негой вздохи столетий. Слушаю в пол-уха сетования кондуктора кому-то на свою неблагодарную работу.
Потом взгляд привлекает глянцевый блеск голых, в короткой юбке, ног моей попутчицы. Неподалёку, лицом к нам и ниже, сидит седовласый пожилой мужчина. И мне кажется, девица нарочно прираздвигает ножки, как бы дразня и приглашая его заглянуть ей под юбку. Она опускает задранные выше лба солнцезащитные очки на переносицу, прячет свои глаза. Меня враз охватывает какое-то непонятное состояние. Какой-то мучительный, сияющий как чешуя соблазн вседозволенности. Кровь закипает, волнение стискивает грудь. Моя рука как бы невзначай соскальзывает с колена и миллиметр за миллиметром, незаметно придвигается к её ноге… И наконец касается чудесной, бьющей то ли током, то ли солнечным ударом кожи!
Некоторое время девушка никак не реагирует. Едет, застыв, как олицетворение молчания, как полуобнажённая фигура на носу корабля. Потом, когда троллейбус подъезжает к остановке, вдруг резко встаёт и выходит.
Я прихожу в себя. Мне стыдно.
Всё никак не устроюсь на работу на новом месте.
Забрёл как-то в комиссионный магазинчик в полуподвальном помещении. Спустился по щербатым каменным ступеням в его прохладу, осмотрелся. Разнокалиберная мерцающая тускло утварь, всякая всячина.
Приобрёл сборник рассказов Бунина за 20 руб. И расплачиваясь, увидал за спиной продавца стопку ещё не выложенных на витринные полки книг. Поинтересовался на всякий случай:
– А эти продаются?
Тот взглянул на меня поверх очков. Бесцветно как-то посмотрел.
– Ещё не оценены.
– Да… жаль. А вот эта, сверху, как по-вашему, сколько будет стоить?
Обложка была серебристой.
– Эта? Ну… рублей сто, – не растерялся антиквар. – Хотите взять её?
– Да, пожалуй.
Я как раз последнее время зачитывался этим писателем. И тут вот неожиданно… Последний из написанных им романов. Как сказано в аннотации, его «лебединая песня».
Песня оказалась тягостной. Какая-то странная фантасмагория. Всё было пронизано ожиданием смерти, неприглядного, грубого и безапелляционного её вторжения в плавное течение бытия, обрывающего его. Отменяющего всё что дорого.
Я думаю о том времени, когда писатель был молод. И о времени, когда он ещё не был стар. Его нонконформизм, противопоставление себя обществу оболваненных сытых полуроботов, функционирующих в единой бездушной социальной системе… Вспоминаю случаи из его жизни, описанные в его книгах. Вот он как-то раз очнулся ранним утром где-то на задворках, на помойке, после пьяной драки в баре, и кто-то «услужливо» стянул его кошелёк… Вот он пытается устроиться на ночлег на скамейке в каком-то скверике возле церкви, но полицейский, тыча дубинкой в рёбра, прогоняет его…
Неустроенность, шатания из одного меблированного номера в другой, в поисках временной работы, от рюмки к рюмке, от женщины к женщине. И во всём была тёмная сила любви и призвания, его зов. Мягкий снег надежды и мечты, скрипящий под ногами, белеющий в ночи. Знак отверженности и избранничества. Он был выше, он был сильнее. Он был не таким как все. И это подпитывало его мощной энергией, давало жить и творить.
Прошли годы, много лет. И он стал таки всемирно известен. Всё пришло: удача, слава. Деньги. Он познал все тонкости литературного мастерства, стал искусен. Он научился создавать реальность. Научился вкладывать слова и действие в актёров кино, по сути – марионеток, как бы они ни были талантливы и знамениты. Вдыхать в них жизнь. Он почувствовал себя богом.
Ознакомительная версия.
