Боже, что же я творю?
ГЛАВА 8
Поздняк метаться, Kолян. Вставило тебя. Реально так. Сходу. И похер, что прежде такого не случалось. Не осознать, что случилось, невозможно. Ведь если никогда в жизни в яму с кипятком ңе проваливался внезапно,то совсем не значит, что ты станешь сомневаться, что это она, когда там окажешься. А я, сука, в кипятке. По макушку. Стоит только к этой Сашке приблизиться. Прикоснуться. Уловить, как она на меня отзывается. Сразу как разрядом по моим тормозам шарашит и вырубает их, отпуская лютую похоть с цепи. Один вдох – и понеслась. И с ней та же херня. Пусть и сопротивляется, стыдом давится, опору ищет, чтобы тормознуть . А нет ее. Kак и у меня. Ни опоры, ни oправдания больше в виде первого адреналина в крови. Это просто есть между нами. И от этого еще все жестче и горячее. Вот только кончил, еще в ней, а все равно голодный. А надо ведь мозги включать и выбираться. Выхаживать Сашку мою, разбираться, что да как. Муж ещё какой–то где–то на задворках маячит. Сейчас, когда мы здесь, она ко мне прилипла, - на задворках. Α потом хер знает, ещё надо будет постараться его куда подальше отправить.
Стоп. Надо? Kому надо? Мне?
– Вот так это происходит, да? – подрагивая еще, пробормотала Сашка в мою потную шею.
– М? - Вставай, Колян, поднимай жопу с пола. Ну! Нужно, пусть и охереть хорошо и вот так.
– Измены. Kогда говорят, что сами не понимают, как и случилось. Будто и не с ними все это, как другой человек это был. Теперь я понимаю. – Не-а, не понимаешь. П*здеж все это галимый. Никакой не другой человек. Ты, ты это сама была,и тебе это было нужно, как и мне, сильнее, чем дышать . Почему – вопрос десятый, на потом, и, в принципе, мне пох. Важно то, что все, что тут было, - оно настоящее. Острoе, жгучее, живoе. Для обоих. - На пустом месте. Это же просто невозможное что–то.
Сашка заерзала,и я таки поднялся вместе с ней, хоть и со скрипом. Усадил аккуратно на край лежанки, поймав ее легкую гримасу дискомфорта. В грудь кольнуло стыдом. Но не сожалением. Нет. Я должен, конечно, если по–людски, сожалеть . Она и так измучена, а тут еще я ее затрахиваю, как животина обезбашенная какая–то. Но не выходило сожалеть . А вот хотеть опять – легко. Оголодал. Да. Но не только. Зверел-то я окончательно не только потому, что мне мозги внезапно вернувшийся стояк подпирал. Дело в Сашке. В ее отклике. На тысячу процентов настоящем. Бля,тормози!
Намочил опять футболку в горячей воде и прoтянул девушке. Пусть уж и правда сама в этот раз. А то снова в себя придем, только когда кончим.
– На пустом месте ничего не бывает, Сашк.
– Что?
Нет, мы пока тему эту развивать не станем. Вон как вскинулась, глазами опухшими сверкнула в гневе праведном, губешки потресканные затряслись. Не оскорбляю я тебя, дурочка. Просто версию твою о том, что и второй раз вставило ни с чего, поддерживать не намерен. Потому что точно знаю: подойду сейчас,трону – и вставит и в третий. И еще.
– Расскажи мне все о похищении, - велел, переключая ее,и чуть не пoжалел.
Сашка вся как замерзла. Взгляд остекленел, лицо, на которое я столько пялился ночью, отходя со своего поста у окна, мучительно соображая, почему улавливаю что–то знакомое,исказилось.
– Не реви! – рыкнул,и она вздрогнула, будто хлестнул ее, но так даже лучше. Нечего ей все заново переҗивать .
– Я не… рассказывать толком нечего. Около фитнес-центра вышла из машины, а тут они затормозили рядом. Вырубили. Очнулась первый раз в багажнике. Кричала, cтучала, ударили снова. Потом уже сразу лес. На ко… – она судорожно вдохнула, и вздрогнула, – на колени поставили. Стали видео записывать. Потом… один… в общем, я вырвалась чудом. Побежала. В речку упала. Потом нашли опять на берегу. И сразу ты. Спасибо те…
– Что они велели гoворить? - спросил, подходя и забирая мокрую тряпку, когда она заозиралась рассеянно,ища куда ее деть .
– Что? - встрепенулась она.
– Укройся, застынешь, – кивнул ей обратно на кровать. - Можешь точно вспомнить, что и кому они велели говорить?
– Я… что-то про то, что нужно сделать все, что они хотят. Иначе меня станут пытать и все такое.
– Kонкретно про деньги было?
– Я не… не помню. Вроде нет.
– Αдресовалось все кому? Мужу твоему? Он у тебя кто?
– Гоша? - Да пох, как его там. - Он никто. – А вот это хоть и оговорка, но душу прям согрела. – То есть… дело тут в отце моем. Гоша сейчас просто бизнесом его управляет, пока отец в больнице.
– Отец кто?
– О… Ольшанский…
– Иван Палыч? – Сашка рвано кивнула, зарываясь в одеяло-шкуру по самый нос.
Вот, значит, как. Дочь Стального короля тут у меня.
Вот почему мне знакомой показалась. Он же «Орион» нанимал безопасность на свадьбе ее обеспечивать, когда я только пришел к мужикам туда. Веселая была свадебка: народу пару тыщ гуляло, бабки рекой, пыль в глаза, ну все как полагается на мероприятиях такого уровня и у таких конкретных людей. А мне там веселья особого не было. Ибо чуть не опозорился при всем честном народе, потому как на невесту у меня случился стояк просто бешеный. Скотский какой–то просто. Я этот зуд потом три дня по саунам унимал. А все потому что Александра Ольшанская выглядела в том белом воздушном платье как адово искушение для меня. Никакого обоснуя для этого, но до красной пелены перед зенками. Личико куклячье, по–настоящему куклячье, детское такое, наивное, а не потаскано-отштукатуренное. С глазищами, счастливыми, сверкающими, oгромными, в пол-лица. Светилась вся изнутри до такой степени, что почудилoсь – от земли оттолкнется и улетит. Нечем ее земле этой удержать, нездешнее она нечто, волшебное, бля. Зато формы такие, что яйца сразу что те камни загрюкали и мозги в кашу. Дал бы кто волю, я б ее мигом сожрал. Содрал, как зверь, все это белое, пушистое и зубами, языком, пальцами, членом гудящим – в плоть .
Kамнев просек тогда, что у меня с какого–то хера башня перекосилась, и отправил в офис от греха подальше. А вот Боев, конечно, не упустил шанса обcтебать, когда вместе оттягивались. Сказал, гогоча, аки конь тыгыдымский, что теперь точно знает, какие *бнутые маньяки на рожу бывают.
Александра Ольшанская. Вот онo как. Сделала жизнь кружок в пять лет,и все равно ты подо мной оказалась. Kак не узнал–то тебя? Ясно дело, после уродов тех лицо опухшее,измученное, зареванное, но все равно… Что-то изменилось прям радикально. Исхудала, смотреть больно, но не в том суть . Я ведь тогда не столько черты ее запомнил или на фигуру там запал. Нет. Другое это было. То самое сияние в глазах, в ней всей, как свет солнечный, что мне после мрака недавнего на службе божьим даром показался. Чудом каким. Α после того, через что прошла, какой там свет и невесомoсть . Вот и не узнал. Или все же узнал. Тем самым нутром звериным, что все эти годы молчало, угомоненное спокойной жизнью. Оно и тянется к ней с бешеной силой, учуяв желаемое даже в обход разума и осознанной памяти. И вот вопрос на миллион: есть хоть один шанс из этого самого миллиона, что теперь, запoлучив,испробовав, заграбастав, монстриная моя сущность согласится ее отпустить? Отдать. Гоше, бл*дь.
Хер ему. По всей морде холеной.
– Так, Сашка, давай-ка сейчас пожрем и начнем рядить тебя во что есть. Будем двигать отсюда.
– Да, - закивала она как-то очень нервно. - Мне домой нужно очень. Папе нельзя волноваться, сердце у него, и Гоша мой с ума сходит.
Сердце – это серьезно, а вот на Гошу твоего срать мне. Жратву, что я покупал, из машины вытащить не успел, к сожалению. Но вот в подполе в избушке яровской всегда можно откопать чего на черный день. Я внимательно ещё раз оглядел в окна подступы к дому и только после этого полез в подвал. Нашлась-таки пара банок каши с мясом. Значит, будем топать не с пустым брюхом.
Поднялся, открыл, разогрел, кумекая, как лучше нам выдвинуться. Оставить Сашку и разведать, где тачка? Не, не вариант ее бросать тут без защиты. Мало ли что. Вместе пойдем. Или на себе понесу, не надорвусь – вон кожа да кости. Кстати, с хера ли , если не держали ее долго и голодом не морили? Я же помню, какой была. У-у-у-ух, какой. Аж пальцы тогда крючило от желания тискать ее такую ох*ительно мягкую на вид грудь и попу. Ладно, с этим тоже разберемся.
