Глава 9. Не мамкай!
— Так, мама, — Михаил тянет гостью, — поздоровались и хватит.
— Иди оденься, бесстыдник! — рявкает она и мило улыбается мне, — Кристина, — а затем опять зыркает на обескураженного сына и шипит, — оденься.
— Мама я тебя не ждал.
— Ты родную мать выгоняешь? — охает Кристина.
— Да что ж такое, — рычит Михаил и шагает прочь, всплесну руками. — Я удивлен, что ты отца с собой не притащила.
— А его после лобстеров и устриц пронесло, — Кристина оглядывается, — а я ему говорила, кушай, дорогой, мое оливье. Нет же! Накинулся на эту жуткую жуть! Вот после моего оливье он бы был огурчиком, но нет, сидеть ему на унитазе до вечера.
— Мама!
— Да я этот оливье весь вечер строгала!
— Зачем? У вас же повар?! — Михаил в ярости разворачивается к матери. — Повар, мама!
— Оливье должна уметь готовить каждая хозяйка, — Кристина улыбается и смотрит на меня. — А ты умеешь?
Я не успеваю ответить, как она говорит:
— Научу.
— Мама…
— Оденься, Миша! — повышает голос Кристина, — а потом мамкай! О, — она переводит взгляд на тарелку, — омлетик. Какой симпатичный.
Ставит банку оливье на стол, берет вилку, а я коршуном кидаюсь в ее сторону. Хватаю тарелку с омлетом и отскакиваю к холодильнику.
— Жадничаешь?
— Его лучше не пробовать…
— Почему? — скидывает шубу на стул и шагает ко мне с вилкой. — Отравила?
— Пересолила.
— Дай попробую.
Кружим вокруг обеденного стола. Я пячусь, а Кристина с улыбкой напирает на меня:
— Маленький кусочек, Настенька.
— Покушайте лучше салатик.
— А я хочу омлет. Я от тебя не отстану. Дай попробовать.
Останавливаюсь, протягиваю тарелку, и Кристина подхватывает маленький кусочек моего кулинарного изыска. Отправляет в рот, причмокивает и прижимает пальчики с аккуратными ноготками ко рту:
— Да ты, милая, влюбилась по уши, — хватает салфетку и сплевывает. — Но текстура нежная.
— Спасибо…
— Ничего, позавтракаем оливье, — Кристина смеется и лезет в шкафы за тарелками.
— Мне бы тоже не мешало одеться, — отступаю, возвращаю омлет на стол и пячусь в гостиную.
Кидаюсь в прихожую. Своей пижамы не нахожу. В панике хватаюсь за волосы. Не побегу я в футболке и трусах по морозу. Да и пижама так себе защита от холода, но хоть что-то. Бегу вверх по лестнице, врываюсь в спальню к Михаилу и вскрикиваю:
— Где моя пижама?!
— Не знаю, — Михаил натягивает футболку.
— Мне надо домой! — кидаюсь к телефону, а он не реагирует. Разворачиваюсь к Михаилу. — Одолжите телефон. Я вызову такси.
— Нет.
Я вспыхиваю жутким смущением. Я и он… О, господи! А потом его мама… Все видела!
— Мама и тебя отправила одеться? — вопросительно приподнимает бровь.
— Я сама…
— Никакой пижамы, Настюша, — ныряет рукой на полку шкафа и кидает мне тонкие хлопковые штаны. — Затянешь шнурок, штанины закатаешь.
— Я не могу, — цежу сквозь зубы. — Я не спущусь! Там ваша мама собирается кормить нас оливье.
— Мы можем уже на ты, Настенька, — Михаил подплывает ко мне и скалится в улыбке, — и да, оливье придется скушать. Очень не советую препираться с моей мамой. Она чудовище.
И “чудовище” сказано ласково и тепло, что меня на секунду обескураживает, и я подвисаю. Михаил пользуется моим замешательством, обхватывает лицо ладонями и целует. Напористо и нагло.
— Вы в своем уме?! — я его отталкиваю и жмусь в угол.
— Ты.
— Вы.
— Ты.
— Вы, — зло отвечаю я.
— Ты забавная в своем упрямстве, — Михаил смеется.
— Я хочу домой… — всхлипываю я.
— Какой домой, когда нас ждет мамино оливье? — приглаживает волосы и распрямляет плечи. — Ты что? Это святое — первого января завтракать оливье.
Срываю фартук, надеваю штаны, которые мне велики и сердито затягиваю шнурок. Затем закатываю штанины до середины икры и фыркаю:
— Я не люблю оливье!
— Вот так совпадение, — Михаил распахивает дверь и цепко смотрит на меня, — я тоже, но мою маму это не волнует.
Подхожу к зеркалу. В футболке и штанах Михаила я выгляжу несуразно.
— Я не могу в таком виде…
— Хочешь сказать, что грязная и порванная шкура розового зайца лучше? — цедит сквозь зубы Михаил. — Извини, Настюш, но у меня не затерялся в кладовке бутик модной и брендовой одежды.
— Что вы там застряли?! — доносится недовольный голос Кристины. — Спускайтесь!
— Она меня пугает.
— Она сейчас сюда поднимется, — зло шепчет Михаил, — и присядет на уши, что надо шторы менять.
Оглядываюсь. Нормальные шторы. Цвета слоновой кости, идеально выглажены, симпатичные мягкие складки.
— А что с ними не так? — недоуменно смотрю на разъяренного Михаила.
— В душе не ведаю, Настюша, — рычит он в ответ. — Иди!
— Это обязательно? Может, я тут посижу?
— У тебя нет выбора, — Михаил медленно выдыхает, — как и у меня. Настя, мило улыбаемся, на вопросы отвечаем обтекаемо и не даем никакой конкретики.
— Я так не умею.
— Тогда молчи и улыбайся, — смотрит на меня исподлобья. — Как принято?
— Молчать и улыбаться? — повторяю я.
— Да.
Неуверенно киваю и нехотя выхожу из комнаты, и получаю щипок за попу.
— Вот и умница.
Отскакиваю от Михаила. Смеется и шагает мимо, а я вжимаюсь в стену. Так, больше никаких корпоративов, пижам и алкоголя. Даже если бросили. Лучше рыдать под одеялом, чем оказаться в одном доме с боссом, его мамой и банкой оливье.
