– А вы возьметесь? – ухватилась я за соломинку.
– Я ничего не могу обещать, – развел руками он. – Но у вас будет возможность убедить меня. Кто знает, насколько вы можете быть убедительны.
Когда я писала адрес, руки дрожали, но Андре казался абсолютно спокойным. Вот вам и самоконтроль. Минус тебе, Дарья Георгиевна. Вопрос стучал в моей голове отбойным молотком, не давал мне покоя, бился жилкой на виске. Я протянула бумажку Андре.
– Но зачем? – спросила я, не удержалась, и мне стало душно и тяжело дышать. Он определенно флиртует со мной. Или нет? Или это не флирт, а игра в кошки-мышки?
– Что – зачем? – И он снова склонил голову набок.
– Зачем вам этот ужин? – уточнила я. Андре ухватился за край бумажки, но я продолжала ее держать.
– Странный вопрос, вы не находите?
– Странное приглашение, – вторила я ему.
– Вы находите? – Андре наклонился и, перевернув мою ладонь, аккуратно достал бумажку. Затем, приблизившись к моему уху, прошептал: – Может быть.
Скажи мне, скажи, что ты хочешь меня.
Что-то внутри меня сошло с ума, и я стояла совершенно потерянная, смотрела перед собой, ничего не видя. Только запах его туалетной воды с легким оттенком хлора. Поцелуй меня…
– Месье Робен, вам звонок по третьей линии, – женский голос из интеркома на большом телефонном аппарате возник как гром среди ясного неба. Я вздрогнула и отшатнулась, но месье Робен и не собирался делать ничего такого. Он довольно улыбнулся, затем взял трубку и углубился в разговор о каких-то микробиологических исследованиях. Моего французского не хватило бы, чтобы перевести такой разговор, но этого было и не нужно. Месье Робен на секунду оторвался от телефонной трубки и кивнул мне.
– Увидимся вечером, – и он снова погрузился в диалог с медсестрой.
Я выбежала из клиники, даже не зайдя к маме, я была слишком смущена и потрясена и совершенно не понимала, что произошло. Меня пугала перспектива провести вечер с Андре, пугала настолько, что я всерьез задумывалась о том, чтобы не прийти на встречу. Даже если это будет стоить моей маме операции. Впрочем, невозможно представить, чтобы этот мужчина поставил решение об операции в зависимость от того, насколько «убедительной» я буду.
Сережа считает, что порой я могу быть экстремально убедительной.
Господи, о чем я говорю? Моя голова шла кругом, и я потрогала собственный лоб, словно боялась, что у меня настоящий жар. Чего я так дергаюсь? Это просто ужин. Совершенно неважно, что планирует этот задумчивый тип, я-то знаю, что смогу его остановить.
Смогу ли? Меньше всего в эту минуту я понимала, чего мне ждать от самой себя.
* * *
И я ненавижу себя за это. За то, как весь день я разыгрывала комедию из серии «ничего особенного не происходит». За то, что теперь я стою перед большим зеркалом в своем роскошном, пустом номере и смотрю на себя – волосы старательно расчесаны, глаза подведены, губы накрашены маминой помадой. Я ненавижу краситься и презираю себя за то, как дрожат мои руки. Я так и не позвонила Сереже. Я старательно объясняю себе, что между мною и Андре ничего нет, но почему в таком случае меня трясет, словно в лихорадке, стоит мне только посмотреть на часы.
Я даже сняла свои часы, но это не помогло. В мини-гостиной моего номера стоят красивые, под старину, часы с боем. Я не знаю точно, во сколько приедет Андре, и каждый раз бой этих проклятых часов заставляет меня подпрыгивать до потолка.
За окном начинает темнеть, и Париж становится тем самым очаровательным, уютным местом, которое я всегда представляла в своем воображении. Огоньки мигают, люди собираются в шумные стайки, обсуждают что-то, бурно жестикулируя, смеются и пьют что-то из высоких пластиковых бокалов. Я понимаю, что тоже хочу пить. Я не пила и не ела с самого утра.
Что, если он не придет? Так было бы даже лучше.
Но вместо очередного удара часов я слышу тихий звон. Я не сразу понимаю, что это такое, – я ни разу еще не слышала, как звонит местный телефонный аппарат в номере.
– Мадам Синица? – вежливый женский голос. – Вас ожидают в лобби.
– Спасибо, – выдавливаю я и тут же бросаюсь в ванную комнату, умываю лицо жидким мылом, пахнущим духами. Дура, дура, твоя помада – как приглашение, неужели не понятно?! Результат плачевный, лицо красное, под глазами разводы от маминой стойкой туши. Умываюсь еще раз и еще – холодной водой, чтобы остыть. В голове бьется мысль – не ходи. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Я хочу его увидеть.
– Вы что, плакали? – спрашивает он, удивленно глядя на меня. Андре сидит, забросив одну длинную ногу на другую. На нем прямые кремовые брюки-сигареты из хлопка, белая рубашка поло в тонкую синюю полоску. Это так странно – видеть его без белоснежного халата. Его волосы приподняты темными очками, совершенно бесполезными теперь, когда стемнело.
– У меня аллергия, – вру я, понимая, что никак иначе мне красноту своих глаз не объяснить.
– На что? – немедленно интересуется он, поднимаясь. Запах хлорки уже не слышен остался только тонкий аромат, который так сводит меня с ума. Не цветы и не фрукты, скорее смола какого-то редкого дерева, что-то пряное и острое. Аромат непредсказуемости.
– Откуда я знаю, – теряюсь я. Я не придумала ответа на этот вопрос.
– Врать всегда сложнее, чем говорить правду, – улыбается он и подает мне руку. У него длинные пальцы, гибкое запястье окольцовано ободом дорогих часов. Его пожатие крепкое.
– Вы считаете, что я вру? – удивляюсь я больше не тому, что он вычислил, а тому, что сказал это вслух.
– Вы плакали, – говорит он уверенно, и я улыбаюсь, мне становится чуть легче. Все же он не провидец.
– Пусть будет так, – киваю я. – Так куда мы идем?
– Здесь неподалеку есть хороший ресторанчик. Если честно, в Париже, куда не поверни, упрешься в маленький ресторанчик, и очень неплохой при этом. Даже в вашем отеле ресторан неплох.
– Вы хотите остаться здесь? – изумилась я.
– Вы не плакали, – покачал головой он и взял меня под руку. Я рассмеялась и ничего не ответила. – Что вы делали целый день?
– Раздумывала, как убедить вас все же не отступаться от моей мамы, – развела руками я. – Нам далеко идти?
– А есть разница? – пожал он плечами. – Вы же не в платье и не на шпильках. Я вообще должен прикинуть, в какой из ресторанов нас пустят с вашими бермудами.
– Ну, знаете ли, вы тоже не в пиджаке и галстуке.
– Тут вы правы! – И он посмотрел на меня взглядом, полным непонятных мне мыслей. Я не замечала дороги, просто следовала за ним, протискиваясь сквозь шумную толпу парижан. Он шел быстро, словно где-то нас с ним ждали, и держал меня за руку, так что приходилось почти бежать, чтобы успевать за ним. А потом он остановился так резко, что я налетела на него и упала бы, если бы он не подхватил меня и не прижал к себе. Ровно на секунду – но я вдруг поняла, что он сделал это специально.
