Я стопроцентно поверила, что была создана для него, а он для меня. Две половинки одного на башку трахнутого целого. Две души с одинаковыми извращенными запертыми желаниями, которые не могли раскрыться, пока не нашли друг друга.
Обнимая его, я глубоко вдохнула неистовый аромат цитрусовых и чего-то темного, вытягивающего энергию из моего тела. Вытаскивая душу из моей смертной оболочки, готовясь заклеймить и взять ее.
— Ты единственный, Кью Мерсер. Ты всегда был единственным.
Кью покраснел. Впервые я видела, как настолько сильный и смелый мужчина — смущается. Розовый цвет окрасил его идеально очерченные скулы, превращая меня в лужицу. Привыкну ли я когда-нибудь к тому, как много он значит для меня? А захочу ли? Я хочу прожить свою жизнь на седьмом небе. В постоянно трепете. Постоянно желая.
Кью стиснул зубы, проводя ножом для писем по своей ладони. На ней появилась тоненькая полоска крови. Второй рукой он схватил мою руку и, глядя прямо в мои глаза, также провел по ней ножом.
Жжение было пустяком. Я приветствовала его. Я знала, что Кью хотел сделать. В этом был смысл. Кто-нибудь другой не увидел бы, насколько сильно я хотела смешать нашу сущность, наши жизненные силы. Но он видел.
Это был договор между двумя монстрами, сражающимися в темноте. Наша кровь была основными чернилами для подобного соглашения — сделкой между болью и бесконечным удовольствием.
Мы пожали друг другу руки. Сонеты, гром и каждый элемент вселенной выстрелил через него ко мне. Я вздрогнула, а Кью прорычал:
— Я обещаю защищать тебя, портить тебя, охотиться на тех, кто причинил тебе боль и дать тебе ту жизнь, которую ты заслуживаешь. Мое состояние — твое. Мои секреты — твои. И я принесу к твоим ногам трупы тех, кто заставил тебя страдать.
Мое тело дрожало из-за договора, который мы заключали.
— Я обещаю бороться с тобой каждую минуту каждого дня.
Его губы изогнулись в беспощадной улыбке.
— Добро пожаловать в мой мир, эсклава. Я борюсь со своими желаниями каждую секунду.
Разорвав наш захват, он нанес нашу смешавшуюся кровь на мою татуировку.
— Из всех птичек, что я выпустил, ты первая вернулась. Единственная птичка.
Слезы застилали глаза, когда я погладила его по щеке.
— Я всегда тянулась к тебе. Просто не знала этого. Моя свобода находится в твоем плену, Кью. Я летаю, когда я с тобой.
Он облизнул губы, поклоняясь трепету и восторгу в моем взгляде.
— Je suis à toi. — Я твой.
Я покачала головой:
— Nous sommes les uns des autres. — Мы принадлежим друг другу.
*Двадцать лет назад*
Тишина была моим другом. Всегда. Вероятно, всегда и будет.
Она оберегала меня, уничтожая любой шум, который я создавал, превращая меня в тень. Я передвигался украдкой как призрак, фантом. Не издавая ни писка, ни шороха.
Однажды мои родители потеряли меня на два дня, а я даже не выходил за пределы дома. Я исчез в огромном, запутанном особняке, который мы именовали домом, болтаясь от комнаты к комнате. Воровал еду с кухни и разбивал лагерь в гигантских, неиспользуемых каминах.
Было сложно хранить тайны от тихого любопытного восьмилетнего мальчишки. Я видел, что происходило на самом деле, и меня тошнило от этого.
Моя мать все знала, но ничего не делала, предпочитая персиковый шнапс12 и Бейлис13 моему отцу. А мой отец предпочитал рабынь своей жене.
Мне было пять лет, когда я впервые услышал крики. Гортанные возгласы о помощи, наполненные болью и страданием, сопровождаемые ужасающим стоном удовольствия и экстаза.
Это был первый день, когда я прошмыгнул в запретную комнату и наблюдал, как мой отец бьет и насилует девушку. Ее задница пылала красным, пока он врезался в нее сзади.
Мое маленькое сердечко бешено заколотилось. Я не знал, что не должен был видеть это. Я не понимал. Происходило что-то плохое, но я был слишком наивным, чтобы понять, что именно. Но на каком-то уровне я точно знал, что это так.
Мой отец причинял боль женщине, которая не хотела этого. Он не была непослушной, как я иногда. Все, что она делала — плакала и извивалась. Пока мой отец бил ее кулаками и хлыстом. Наслаждаясь ее криками, он превратился в бабуина с фиолетовым от удовольствия лицом.
Это сцена врезалась в мою память на всю жизнь, безвозвратно изменив меня. Я изо всех сил старался быть добрым и ласковым с каждым живым существом. Кухарка постоянно ловила меня, когда я подкармливал птичек, мышей и других лесных созданий.
Моя мать все больше и больше влюблялась в алкоголь с запахом фруктов, лишая меня матери и оставляя с бормочущей алкоголичкой.
В то время как мой отец собирал коллекцию.
У него уже была коллекция машин: Бугатти, Ауди, Феррари, Порше. Он владел конюшней чистокровных лошадей. Но этого было недостаточно. Он хотел людей. Женщин. Имущество.
На мой восьмой день рождения он притащил домой свою двенадцатую девушку. Она брыкалась и кричала, пока он не ударил ее с такой силой, что она отключилась. Все крыло дома было забаррикадировано для его новых приобретений. Никому из персонала не позволено было туда заходить.
Но я знал секреты, которых не знал он. Тайные ходы в стенах, ни один замок не мог сдержать меня.
Я наблюдал сквозь вентиляционные люки и трещины в стенах. Мой живот скручивало в узел, когда я видел ненормальные, грязные извращения, которые совершались над хрупкими женщинами.
Вместо того чтобы проживать детский трепет, мою жизнь пронзил позор. Я барахтался в чувстве вины. Моя собственная плоть и кровь разрушала жизни других. Крала их свободу и превращала в сломанное имущество.
Я никогда не любил отца, но день ото дня моя ненависть к нему росла. Я ненавидел то, что он создал меня. Я не хотел иметь с ним ничего общего. Я хотел, чтобы он исчез.
На свой тринадцатый день рождения я прорвался к его коллекции, пока его не было.
Девушки подняли свои испуганные, покрасневшие глаза. Я не знал, зачем пришел. Чтобы пожалеть? Успокоить? Казалось, так глупо стоять там. Я предложил украсть им еды из кухни, да хоть что-нибудь, чтобы убрать эту безнадежность из глаз. Но они завизжали и спрятались, убежали от худенького тринадцатилетнего мальчонки.
Их страх вызывал отвращение, я больше не мог просто стоять там. Но я был должен им что-то, что-нибудь — ведь это мой отец разрушил их, моим делом было исправить это.
