— Вторая истина заключается в том, — продолжил он с мягкой серьезностью, — что наслаждение в действительности ничто, ничто само по себе, оно лишь избавление от гложущей потребности, от зуда желания. И все же каждый гонится за удовольствием и счастьем и, в конце концов, только влачит жалкое существование, независимо от того, завершает он свои дни в бедности или в богатстве. Поверь мне, не в лишениях заключается наше убожество, а в том, что в нас постоянно разрастается надежда на счастье, которое никогда не наступает, никогда не может наступить! Что же это за счастье, всегда близкое и осязаемое и все-таки вечно далекое и недостижимое, которое витает перед нашим внутренним взором от колыбели до самой могилы? Ответь мне, если знаешь.
Я покачал головой и не нашел ответа.
— Что же такое счастье? — продолжал старик. — Я искал его подле женщины, в собственности, в своем народе, повсюду — и повсюду был обманут и одурачен.
Да, что такое счастье? Быть может это согласие, которое мы напрасно ищем, ибо есть только борьба и как ее итог — смерть, которой мы чрезвычайно боимся. Счастье! Кто не искал его прежде всего в любви и кто не испытал в ней самого горького разочарования? Кто не заблуждался, полагая наивно, что утоление сверхчеловеческого, страстного, переполняющего его желания обладать любимой женщиной принесло бы ему, наверно, совершенное удовлетворение, неописуемое блаженство, и кто в конце концов мрачно не смеялся над своей призрачной радостью? Нам стыдно сознавать, что природа заложила в нас это страстное желание только для того, чтобы сделать человека своим слепым, послушным орудием, ибо разве она нас спрашивает? Она хочет продолжить наш род! Мы можем погибнуть, лишь только выполнив ее замысел, позаботившись о бессмертии своего рода. И женщину природа наделила такой привлекательностью только с той целью, чтобы мы безропотно подставили шею и позволили ей надеть на нас хомут, чтобы она имела возможность приказать нам: работай на меня и моих детей.
Любовь — это война полов, в которой каждый борется за то, чтобы подчинить другого, сделать его своим рабом, своим вьючным животным. Мужчина и женщина — враги от природы. Как все живущие, они, благодаря вожделению и инстинкту размножения, на короткое время соединяются в сладком наслаждении в единое существо, чтобы потом проникнуться еще большей враждебностью. Случалось ли тебе наблюдать когда-нибудь более сильную ненависть, чем та, которая возникает между людьми, которых однажды связывала любовь? Встречал ли ты где-нибудь больше свирепости и менее сострадания, нежели между мужчиной и женщиной?
Вы слепцы! Вы заключили вечный союз между мужчиной и женщиной, как будто вы в состоянии изменить природу в соответствии со своими мыслями и фантазиями, как будто вы можете сказать растению: цвети, но не отцветай и не приноси плодов! Седой странник улыбнулся, однако в этой солнечной улыбке не таилось ни злобы, ни презрения, ни насмешки, — ничего, кроме безоблачной ясности осознания.
— Я познакомился и с проклятием, — заговорил он дальше, — заложенным в собственности, во всякого рода имуществе. Нажитое разбоем и убийством, благодаря воровству и мошенничеству, оно продолжает и впредь порождать ненависть и ссору, разбой и убийство, воровство и мошенничество без конца и края! Как будто в полях в изобилии не колосятся хлеба, как будто щедро не плодоносят деревья и животные вдоволь не дают молока. Однако в каиновых детях живет демоническая алчность к собственности, свирепое желание все урвать себе, лишь бы другим не досталось. И мало того, что отдельный человек насилием и коварством захватывает себе одному столько имущества, сколько хватило бы на жизнь сотням, часто даже тысячам других людей, словно собирается обосноваться здесь навечно он сам и его отродье. Он передает имущество по наследству своим детям и внукам, которые испражняются на шелковых подушках в то время, как дети неимущих опускаются до плачевного состояния. Один пытается получить, другой удержать то, что имеет. Неимущий ведет войну против имущего, борьбу бесконечную, один человек поднимается, другой падает и снова начинает взбираться. И никакого компромисса, никакой справедливости! Каждый день братья продают Иосифа в рабство, каждый день Каин проливает кровь своего брата, и кровь взывает к небу.
Старик, словно защищаясь, вытянул руки перед собой в благородном негодовании.
— Все же человек слишком слаб, чтобы в одиночку вести войну против множества своих собратьев, — продолжал он, — и дети Каина объединились для грабежа и убийства в общины, народы и государства. Теперь эгоизм отдельного человека, пожалуй, во многом был стеснен, а его охота к разбою и кровожадность оказались ограничены. Но своды законов, которые должны были защищать от новых преступлений, лишь придавали силу и величие преступлениям прежних времен и поколений. Да и государством эгоизм не особенно сдерживается. Нам против воли — в зависимости от целей, которые преследуют правители, — навязывается чужая вера, чужой язык, чуждые убеждения или, во всяком случае, преследуются и хиреют наши; мы подчинены планам, к которым испытываем отвращение, и нам препятствуют в наших исканиях; из нашего пота, даже из нашей крови чеканят деньги, чтобы оплачивать капризы правителей, охоту и женщин, армию, науки или изящные искусства. Заключаются всевозможные договоры и тут же безрассудно и бесстыдно нарушаются. Как часто будущее целой нации в одночасье приносилось в жертву княжескому соблазну! Лазутчики прокрадываются в семьи и расторгают узы душевности и нравственности, женщина предает мужчину, сын — отца, друг — друга. Право извращается. От народа вместо образования — единственного средства всеобщего перелома — отделываются пренебрежительной подачкой, осведомленность и познание изгоняются в узкие общественные круги. Те, кто защищает интересы народа пером и словом, подвергаются преследованиям, истреблению или подкупаются и превращаются в апостолов лжи. Те же, кто служит народу под видом интересов государства, ищут лишь собственной выгоды и обкрадывают народ даже когда называют его своим богом. Народ, в конце концов, оплачивает собственную кабалу, позор и оболванивание. В отчаянии он прибегает к оружию. Но восстание — независимо от того, победа или поражение будут его результатом — только будит страсти и приводит к озверению масс, оно отвечает кролью на кровь, мародерством на мародерство. То, что у нас так высоко превозносится и называется любовью к народу, к отечеству, — разве это не эгоизм?
Нации и государства делают великих и простых людей одинаково алчными и кровожадными. Конечно, кто не хочет портить жизнь, может ведь и не жить. Природа нас всех обучила жить за счет других, однако дала право только на использование низших организмов по мере необходимости в соответствии с инстинктом самосохранения. Человек не смеет запрягать в плуг или убивать себе подобного: сильный — слабого, одаренный — бесталанного, сильная белая раса — цветных, способный, образованный или благодаря удачному стечению обстоятельств более развитый народ — народ менее развитый.
