Наверно, кощунственно было это сравнивать: смерть близких людей и потерю какого-то эфемерного партнера по переписке. Но я жила Им… все эти годы. Жила благодаря Ему. Училась, работала, пыталась чего-то достигнуть благодаря тем силам, которые мне дарило общение с Ним.
Выходит, меня настигла расплата за такую зависимость? Но разве кому-то было плохо от этого? Я ведь чувствовала себя счастливой. Я действительно влюбилась в Него. А Рогачев, получается, просто играл? Негодяй, какой же он негодяй…
Тишину комнаты внезапно нарушил писк входящего сообщения. Нет. Только не это, пожалуйста. Я не хочу ничего читать.
Кого я пыталась обмануть? Мое глупое сердце заныло, забилось птицей, загнанной в сети, а руки сами потянулись к телефону.
Душа моя, это был невыносимый день. Ты нужна мне сейчас, как никогда. Я не соскучился — я изнемогаю без тебя. Хочу, чтобы ты была рядом, — слышать, чувствовать, трогать тебя. Я голоден… и не смогу насытиться никем другим. Не хочу никого другого.
Хочу касаться твоей груди, сначала нежно и осторожно тронуть кончиками пальцев соски, а потом надавить сильнее, сжать, потянуть, ощущая, как они твердеют. Накрыть их губами, ласкать языком, дразня тебя. Или себя? Твое тело откликнется на эти ласки, ты захочешь большего. А я… я уже хочу. Попробовать тебя на вкус. Всю. Руками, губами, кусать, ласкать, доводя до исступления. Пока ты не станешь умолять о продолжении, пока не захочешь до боли, так же сильно, как хочу я. Пока не отбросишь стыдливость, раздвигая бедра и открываясь для меня. Влажная, горячая, тугая настолько, что одна мысль об этом сводит меня с ума. Хочу быть в тебе. Хочу чувствовать, как твой жар обволакивает меня, хочу слышать твои стоны, твои всхлипы. Хочу дышать тобой, твоей страстью, твоим желанием…
Капли слез упали на экран, и от пелены в глазах строчки расплылись. Я даже не смогла дочитать до конца. Я снова Его хотела. Хотела всего того, что успела прочесть. Хотела позволить Ему это… и даже больше. И ненавидела себя за эту слабость, а Его — за то, кем Он был. Я не могла остановиться в этой сумасшедшей игре, но и продолжать тоже не могла. Не имела права. Дрожащими пальцами набрала несколько слов и нажала «отправить», быстрее, чем успела осознать, что именно делаю. А потом отшвырнула телефон и снова разрыдалась.
Не пиши мне больше. Никогда.
Лучше всего было бы избавиться от писем. Это казалось таким простым решением. Я понимала, конечно, что из собственной памяти не смогу все стереть так же, как из памяти телефона, но это хотя бы избавило меня от соблазна постоянно заглядывать туда и перечитывать их. Но я этого не сделала. Смалодушничала. Рука не поднялась взять и в одно мгновенье уничтожить то, что столько времени согревало меня.
Я попыталась отвлечься, занявшись домашними делами, засунула вещи в стиральную машинку, полила цветы и несколько раз вытерла пыль. Везде, кроме подоконника. Туда я старалась даже не смотреть. Сама себе напоминала страуса, зарывшегося в песок, или глупого котенка, который, спрятав голову за штору, уверен, что его не видно. Словно можно было решить проблему, просто не прикасаясь к телефону!
И, будто в насмешку над моей наивностью, он снова ожил, а на экране появился конвертик непрочитанного сообщения. Я предполагала, что так и случится и Он проигнорирует мою просьбу оставить меня в покое. Не похоже это на Рогачева: так легко отступать от своих намерений. Еще в прошлом году, когда он впервые преподавал у нас, все довольно быстро поняли, что этот преподаватель будет доставать, как никто другой. Докапываться до каждого слова на зачетах и каждой строчки в работах. И спорить бесполезно было с ним, доказывая что-то свое.
Думать обо всем этом было тяжело и больно. И еще я совсем ничего не понимала. Как он вообще мог выйти на меня? Ведь я была уверена, что год назад мы встретились впервые. На первых курсах я разве что фамилию его слышала пару раз, но понятия не имела, кто он такой.
А Амур уже был. Давно был. Еще до того, как я поступила учиться. Что за дикое, немыслимое совпадение? В чем и перед какими богами я провинилась, если из сотен преподавателей Петербурга моим стал именно этот? Мне не хотелось верить в то, что Рогачев все это специально подстроил. Да и как бы он смог? При поступлении у меня не было ничьей протекции, родственники — те и вовсе очень обрадовались, когда после школы я устроилась на вечернюю работу и съехала от них, вернувшись в свою квартиру. Мы даже общаться почти перестали. Я даже не была уверена, что они вспоминают обо мне, и уж тем более не приходилось рассчитывать, что мои отношения с кем-то будут им интересны.
Тогда каким образом это все могло случиться? Я поняла вдруг, что ищу какие-то лазейки, будто сама себя пытаюсь разубедить и доказать, что что-то поняла неверно. Может быть, мой Амур — это вовсе не доцент? Я отдала бы все на свете, чтобы это оказалось так. Но здравый смысл твердил совсем другое, и к нему невозможно было не прислушаться.
Новый звук входящего сообщения заставил меня вздрогнуть. Надо отключить уведомления на почте. Я специально оставила их для того, чтобы не пропустить момент, когда будут приходить письма, но теперь это было не нужно. Ни номера телефона, ни каких-то других контактов, кроме почтового адреса у Него не было, поэтому если я не стану заходить в программу, то и о письмах Его больше ничего не узнаю. А потом постепенно отвыкну.
Это звучало смешно… если бы не было так больно. Отвыкну? Сколько времени потребуется, чтобы вырвать из сердца того, кто пророс в нем, кто влез под кожу и впитался в кровь?
Я потянулась к телефону, чтобы изменить настройки. Открывшиеся на экране строки в один миг впечатались в сознание и застучали в висках.
Милая, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ??? Я обидел тебя? Что я сделал не так?
Ты случился… Что я могла ему ответить? Что умираю от стыда? Что не знаю, как завтра идти в институт и встречаться с ним? Он ведь был уверен, что я не догадываюсь ни о чем. Наверное, оттого и вел себя так смело. Да какое там смело — распущенно. Бесстыдно.
Удивительно, а ведь прежде мне не казалось, что в нашей переписке есть что-то порочное или неправильное. Получается, дело в том, с кем именно эту переписку ведешь? С Рогачевым это выглядело ужасно, а кем-то другим, типа Ольшанского, например, я бы чувствовала себя иначе.
От этой мысли меня бросило в жар. Нашла о ком думать. Еще и в таком ключе и особенно сейчас, когда мне и так предостаточно сложностей. Он красавчик, конечно. Но что с того? Такой уж точно не стал бы писать кому-то там письма. У него наверняка весьма бурная личная жизнь в реале, и нет никаких проблем с женщинами, чтобы тратить время на виртуальную любовь. Получается… — тут мне прямо тошно стало от внезапно пришедшего осознания — заниматься чем-то подобным могут только озабоченные старики типа Рогачева, да такие, как я?
Не то чтобы у меня были комплексы по поводу внешности или возможности построить нормальные отношения. Просто не складывалось пока что-то серьезное. Все, что было, и вспоминать особо не хотелось. Как в неинтересной и скучной книге: прочел — и тотчас забыл, о чем в ней шла речь. Перелистнул страницу, оставляя и сюжет, и героев в прошлом. Там, где им самое место. А с Ним… с Ним я чувствовала себя особенной. Невероятной. Желанной. И любимой.
А теперь оказалось, что все это — пыль.
Из глаз опять полились слезы, хоть я думала, что не смогу больше плакать. Отложила телефон, так и не ответив больше ничего. Признаться ему я точно не смогу. А он, если и не сразу, то успокоится. И забудет обо мне и обо всем, что между нами было.
Глава 8
Эта девица здорово завела меня. Слишком сильно. Настолько, что я, кажется, начал понимать тех своих сотрудников, которые игнорировали правило об отсутствии романов на работе. И ведь не в нехватке банального секса было дела: Вика ушла только вчера. Чем зацепила эта Романова? Обычная ведь девчонка, ничего особенного. Отчего же я реагировал, как подросток с разбушевавшимися гормонами?
