- Прошлый год… - Сириус мечтательно зажмурился. - Да, это было здорово… Я жил в этом склепе, и Рем тоже. Тогда у него было на порядок меньше дел, и у нас было достаточно времени… хм, для остального ты ещё слишком маленький, Гарри, пусть даже ты рассматривал «Плейведьму».
Гарри выдавил из себя улыбку и легонько ткнул Сириуса кулаком в плечо. «А мне кажется, я и сам могу спокойно описать это «остальное», особенно в исполнении Ре… профессора Люпина»…
- И это называется воспитанием? Я же и домыслить могу, что ты оставил за кадром… ладно-ладно, можешь не пересказывать. Домыслить - оно даже интереснее.
- Совершенно очевидно, - глубокомысленно заметил Сириус, - что все мои усердные попытки воспитать тебя в рамках строгой викторианской морали провалились с треском.
Смех обоих наполнил комнату, резко дисгармонируя с обстановкой.
- А у тебя как с этим делом, Гарри? Ты уже определился, кого предпочитаешь?
- Парней, - чистосердечно признался Гарри, будучи уверенным, что уж со стороны Сириуса точно не встретит осуждения. - И про пестики-тычинки мне рассказывать не надо - это я упреждаю следующий по логике этап воспитания.
- Что-то мне подсказывает, что как раз про пестики с тычинками как таковые ты знаешь куда меньше, чем про то, что принято скрывать под этим эвфемизмом, - парировал Сириус, улыбаясь.
- Наверное, интуиция, - с невинным видом предположил Гарри. - Особенно если учесть, что я в числе лучших учеников на курсе, ты делаешь честь моим познаниям в… гм, эвфемизмах.
Сириус блаженно улыбался.
- Словно на двадцать лет назад вернулся, - признался он. - Вот так же часто сидели с Джеймсом и пикировались… хотя его я, конечно, не пробовал воспитывать. Он сам кого хочешь воспитал бы.
Гарри залез на кровать с ногами, сбросив кроссовки - из обуви он, как ни странно, не вырос, а почему-то только вытянулся вверх - и прислонился к плечу Сириуса.
- Расскажи мне о папе с мамой, - попросил он. Это должно помочь забыться. Непременно должно.
Сириус почесал в затылке.
- Честно сказать, я не умею рассказывать… лучше прочти ещё одно стихотворение Джеймса. Весь июнь вспоминал, мучился.
Сириус вручил Гарри потрёпанный кусок пергамента; Гарри бережно разгладил шероховатую поверхность и только после этого прочёл вслух:
- Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
По пустынной и голой аллее
Шелестя облетевшей листвой,
Отчего ты, себя не жалея,
С непокрытой бредешь головой?
Жизнь растений теперь затаилась
В этих странных обрубках ветвей,
Ну, а что же с тобой приключилось,
Что с душой приключилось твоей?
Как посмел ты красавицу эту,
Драгоценную душу твою,
Отпустить, чтоб скиталась по свету,
Чтоб погибла в далеком краю?
Пусть непрочны домашние стены,
Пусть дорога уводит во тьму -
Нет на свете печальней измены,
Чем измена себе самому.
Пергамент дрожал в пальцах; Гарри закусил губу, чувствуя, что вот-вот польются непрошеные слёзы, что вот-вот он расскажет Сириусу про все свои кошмары, про то, в каких «далёких краях» скиталась его душа, таская за собой груз убийства и изнасилования…
Двойной хлопок аппарации словно послужил для Сириуса сигналом; крёстный пружинисто встал.
- Судя по тому, что вы здесь, собрание закончилось, - безошибочно заключил Сириус.
Близнецы беззаботно ухмыльнулись и отсалютовали Сириусу.
- Вы совершенно правы, герр Блэк. Кстати, Вас желал видеть кое-кто кареглазый и русоволосый…
- Тогда я, пожалуй, пойду, - Сирус резво устремился к двери. - Гарри ведь ещё распаковаться надо, а я его отвлекаю…
Дверь закрылась за Сириусом, и близнецы взглянули на Гарри.
- Привет… Как твои дела? Ты на нас не сердишься?
Глава 3.
- У меня нет слов, чтобы выразить, с каким
огромным нетерпением я ждал нашей встречи!
Роберт Шекли, «Агент Х, или конец игры».
И до сих пор сдерживаемые усилием воли слёзы всё-таки хлынули наружу.
Гарри выронил листок со стихами и закрыл руками лицо.
- Гарри? Гарри… - четыре руки сразу обняли его, а он, начав, не мог остановиться, и слёзы, солёные-солёные, горькие, как лекарство, крупные и мутные то ли от боли, то ли просто от того, что им давно пора было пролиться, катились по щекам, просачивались между пальцами, стремительно протачивали броню апатии и бездумья, которой он закрылся этим летом; так чувствуют себя новорожденные, когда впервые холодный воздух касается привыкшего к теплу и безопасности слабого маленького тела, и так больно, так обидно, и надо делать что-то, потому что время, когда можно было спокойно лежать и ждать, прошло, и можно только заплакать, только сказать миру отчаянными слезами, как тебе плохо и как ты против, решительно против, чтобы всё было так, как есть, но ничего, совсем ничего не можешь изменить…
- Мне больно, мне так больно… я заслужил… я знаю, я ведь убил его, какая разница, что я говорил потом, я оторвал ему голову своими руками, я хуже, чем он, он не пытал Седрика, он просто убил его, а я… - Гарри попытался вдохнуть, не сумел и забился в руках близнецов так отчаянно, словно был в агонии, и эти беспорядочные движения были последним, что он вообще мог сделать на этой земле. - Я мразь, я жить недостоин, я убийца и насильник… я не хотел этого, я не хотел, я только хотел, чтобы Седрик не просто так умер, но он всё равно умер… за что мне это, зачем мне всё это, смерть ничего не меняет, я не хотел, я сволочь, я убийца, убийца…
Гарри захлебнулся словами и слезами и смог только вцепиться пальцами в рубашку Фреда так, что ткань протестующе затрещала; Джордж осторожно касался губами макушки Гарри.
Гарри плакал долго, чувствуя, как становится немного, совсем немного легче; плакал столько, что слёзы под конец утеряли всякую солёность и горечь, стали прозрачными и безвкусными, как дистиллированная вода, и струились по щекам без малейшего напряжения слёзных желез - просто и естественно, как льётся дождь. Очищающий, умиротворяющий, обновляющий и возрождающий ливень. И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы…
- Хотел, - мягко возразил Фред.
- Ч-что? - Гарри боролся с устойчивым желанием вытереть глаза полой рубашки Фреда.
- Ты хотел убить Крауча. Вот и убил, - пояснил Джордж.
Гарри обмяк; если бы не объятия близнецов, он упал бы с кровати на пол.
- Вопрос тут вот в чём, - невозмутимо продолжал Фред, как будто он не заглянул только что так глубоко в Гарри, как никто и никогда раньше. - Во-первых, понравилось ли тебе убивать и насиловать…
- Нет!!!
- Во-вторых, раскаиваешься ли ты в том, что сделал. В-третьих, намереваешься ли ты делать что-то похожее в дальнейшем.
