Маленькую принцессу уложили в украшенную драгоценными камнями колыбельку и приставили к ней двух свирепого вида вооруженных женщин-охранниц. Она с рождения была крепкой, здоровенькой девочкой. Она росла и расцветала с каждым днем, с удовольствием сосала материнскую грудь, каждый раз стремясь выбрать из нее все до капли. Ясаман родилась удивительно красивой девочкой.
Тельце ребенка не было таким белым, как у Велвет, но и не таким бронзовым, как у ее отца. Ее кожа напоминала по цвету густые сливки; кудри темные, как у Акбара, но с золотым отливом, как у матери. Но что потрясало в ее облике, так это глаза. Ребенок родился с небесно-голубыми глазками, а когда девочке исполнилось шесть месяцев, они стали пронзительно-бирюзовыми.
Ясаман взяла все самое лучшее у своих родителей. Мягкость ее матери проявлялась в этом обычно жизнерадостно настроенном ребенке; но когда что-нибудь становилось не по ней, она моментально превращалась в любимую дочь Акбара, вопя во всю силу своих маленьких легких до тех пор, пока не получала чего хотела.
Обычно у детей бывает одна мать, но у Ясаман Кама Бегум их было три, ибо и бездетная Ругайя Бегум, и Иодх Баи, которая потеряла свою единственную дочь через несколько дней после рождения, безмерно ее любили. Маленькой Ясаман очень повезло, что она заполучила двух таких влиятельных покровительниц в гареме, так как другие жены Акбара ревновали и к ней, и к ее прелестной матери. А уж отец души в ней не чаял, ведь она была для него богатым урожаем, взращенным его любовью к ее матери.
Велвет не могла даже представить, что сейчас в Англии зима. Она объяснила Акбару значение Двенадцатой ночи и празднования кануна Крещения еще в середине декабря. Он нашел эти обычаи весьма интересными и сказал:
— Наша маленькая Ясаман происходит от двух таких разных культур. Она должна знать обе, когда подрастет.
Велвет согласилась. Она — жена могущественного восточного властелина, но в то же время — дочь великого народа. И она уже дала своей дочери первое звено в той цепи, которая должна в будущем связать мать и дитя еще крепче.
Все это делалось, конечно, тихо, почти секретно. У Акбара хватало государственных проблем: раздоры между мусульманами, индуистами и буддистами в любой момент могли вылиться в восстание. И все же его последний ребенок был крещен иезуитами в доме ее матери в присутствии только ее родителей, Пэнси, ставшей ее крестной матерью, Ругайи Бегум и Иодх Баи. Заодно Велвет воспользовалась возможностью, чтобы окрестить и сына своей камеристки, которому исполнился уже год. Два иезуита, проводивших церемонию крещения, один из которых стал крестным отцом ребенка, были очень удивлены, узнав, что у Акбара жена христианка.
— Дитя мое. — воскликнул отец Ксавьер, старший из двух, человек с добрым, усталым лицом, — как случилось, что вы попали в такое место? Когда вы последний раз исповедовались? Когда последний раз получали причастие? Вы не боитесь за свою душу? И кто вы такая? Вы не производите впечатления простой крестьянской девушки.
— Кто я такая, для вас не должно иметь значения, отец Ксавьер, — ответила Велвет. — Но чтобы удовлетворить ваше любопытство, сообщу: у себя на родине я была католичкой, происхожу из семьи знатных аристократов. Меня предательским путем захватили в плен люди, что стоят на самом верху иерархической лестницы, и прислали сюда, к нашему повелителю Акбару. Те, кто пытался мне навредить, вместо этого оказали мне громадную услугу. Я нашла истинную любовь и счастье, вышла замуж за нашего повелителя.
— Но это не христианский брак, миледи, — заволновался священнослужитель.
— Какое это имеет значение в местных краях? — ответила Велвет. — Когда-то, не так давно, это было важно для меня. Но с тех пор я поняла: Бог судит человека по тому, что заложено в его сердце, а не по тому, как он молится.
Иезуитов ошарашили такие речи, но тем не менее они окрестили ребенка, после чего удалились, предварительно поклявшись хранить все в тайне. Велвет была удовлетворена.
На первый день Рождества Акбар преподнес своей фаворитке нитку ярко-зеленых изумрудов и такие же серьги. На следующий день он подарил ей гнедую кобылу чистых арабских кровей, резную шкатулку из слоновой кости, в которой лежали нитки розового жемчуга, шахматную доску с квадратами из белого и зеленого мрамора и фигурками из слоновой кости и зеленой яшмы, усыпанными драгоценными камнями. На пятый день он подарил ей красиво отделанную позолоченную барку с сиденьями, обитыми малиновым бархатом, чтобы она могла плавать по дворцовому пруду. Шестой день принес ожерелье из алмазов и такие же серьги. На седьмой она обнаружила под своими окнами прекрасную слониху с покрывалом, расшитым золотом, жемчугом и драгоценными камнями, задравшую в приветствии хобот, На восьмой день Рождества Акбар подарил своей жене все доходы с земель, на которых стоял ее дворец в Кашмире. На девятый — отлитые из чистого серебра носилки с пурпурными подушками и лиловыми занавесками и четырех рабов в придачу, чтобы носить их. На десятый — ожерелье из бесценных рубинов и два золотых браслета с рубинами же. На одиннадцатый — пару пятнистых охотничьих кошек. И наконец, на Двенадцатую ночь, в канун Рождества, он удостоил ее самого щедрого дара из всех. Ее три раза взвесили на весах: первый раз ее вес вернули ей в серебре, второй раз в золоте и третий раз в драгоценных камнях.
— Господи! Господи! — только открывала рот Пэнси. — Вы теперь, наверное, самая богатая женщина на всем свете, миледи! Дома никто бы не поверил, если бы узнал.
Акбар рассмеялся, когда Велвет перевела, что сказала камеристка.
— Это я самый богатый человек на свете, и богат я твоей любовью, — сказал он. — А твоя любовь значит для меня гораздо больше, чем все эти груды золота и драгоценностей. Ты для меня — весь мир, Кандра. До того как я узнал тебя, я не жил. Я существовал. — Его губы ласково прикоснулись к ее лбу, потом нашли губы.
«Я никогда не устану от его поцелуев, — подумала она. — Он переносит меня в какое-то волшебное царство».
Их поцелуй стал страстным, его губы изучали ее как будто в первый раз. Ее рот всегда был теплым и ждущим. Акбару казалось, что он куда-то плывет, и по ее шепоту наслаждения понимал, что она испытывает подобные же чувства. Его руки скользнули по ее обнаженному телу, лаская, поглаживая, щекоча ее жаждущую плоть. Он нашел ее груди, восхищаясь безупречностью их форм. Они так чудесно тверды и шелковисты и налиты молоком, которым она вскармливала их дочь. Ему доставляло почти физическое наслаждение просто глядеть на эти два полушария гладкой молочно-белой кожи. Он наклонил голову и прижался к темно-розовому соску, уже сморщившемуся от ее собственного возбуждения. Из него брызнула тонкая струйка молока, и Акбар быстро слизнул ее языком.
Велвет вздрогнула и, упав на подушки, увлекла его за собой. Несколько долгих минут он лежал молча, положив голову ей на грудь, слушая, как быстро бьется ее сердце. Он испытал какую-то почти мальчишескую радость, когда, скользнув рукой между ее ног и поиграв с ее маленьким бриллиантом, заставил ее сердце биться еще быстрее.
У него самого перехватило дыхание, когда ее изящная рука погладила сначала его темную голову, а затем поласкала его затылок, заставив его вздрогнуть.
— Я так люблю твои волосы, — сказала Велвет. — Они такие мягкие. Никогда не думала, что у мужчин могут быть такие мягкие волосы. Надеюсь, у нашей Ясаман будут такие же.
— Я хочу, чтобы Ясаман была похожа на тебя, — ответил он и, раздвинув ей ноги, одним быстрым движением вошел в нее.
— О-о, мой дорогой! — тихонько вскрикнула она, но не от боли, а скорее от удовольствия. Этой ночью они мало занимались любовными играми, но она все равно была готова принять его.
Теперь его бедра были плотно зажаты между ее ногами. Он обнял ее и прижал к груди. Они вместе раскачивались взад и вперед, тесно сплетясь руками и ногами, лаская друг друга в сладостном объятии. Ее груди были плотно прижаты к его гладкой груди, а его руки нырнули вниз, обхватив ее за ягодицы и слегка приподняв. Велвет кричала от восторга, когда пришел первый пароксизм страсти. Еще много долгих минут они сидели лицом друг к другу, занимаясь страстной любовью, даря время от времени друг другу прекрасные томительные мгновения острого наслаждения. Потом пришел воспламеняющий момент, когда оба любовника одновременно воспарили над грешной землей только для того, чтобы наконец вернуться к действительности.
