Я съеживаюсь, еще больше сползая вниз на своем стуле.
― Мам…
― Я уверен, она не хочет говорить об этом, любимая, ― вмешивается Эллиот.
Он прав, не хочу. Эллиот, кажется, приятный мужчина, немного жесткий по краям, но мягкий в середине. По крайней мере, я так думаю, особенно когда он смотрит на мою маму или на своих сыновей. Я чувствую себя опустошенной, поэтому привлекаю внимание мамы, когда горничная приходит, чтобы забрать наши грязные тарелки.
― Я чувствую себя немного уставшей. Прошлой ночью мне не удалось хорошо поспать, ― мое оправдание вылетает само собой из ниоткуда. Трем парням, сидящим за столом, это может показаться издевкой над Мэддоксом, хотя я и не хочу этого.
― Ты каталась на скейте? Должно быть, устала, ― неосознанно спрашивает Стэйси, ее хмурый взгляд прикован ко мне. Я хочу закатить глаза на ее банальность.
Вульф усмехается.
― Она на чем-то каталась…
Я чувствую, как горят мои щеки. Мне не терпится выбраться из этой комнаты, с каждой минутой кажется, что кислорода становится все меньше и меньше. Я почти уверена, что умру здесь.
― Ох, ты не хочешь свои пончики? ― мама переводит глаза на меня.
Я качаю головой, внезапно мысль о побеге звучит куда привлекательнее, чем впиться зубами в глазированное жаренное тесто. Или лучше второй вариант? Да, да, лучше. Я начинаю обдумывать план побега, с помощью которого вернулась бы в общежитие.
― Нет, все в порядке.
― Но они со вкусом тирамису, ― гордо объявляет мама, прежде чем продолжить. ― Будучи ребенком Аметист никак не могла ими насытиться. Я каждый раз их ей покупала, но только тирамису. Странный любимый вкус для ребенка.
Я нежно улыбаюсь маме. Даже если сводит меня с ума, она многое может дать, и она умеет любить.
― Все хорошо, мам. Я хочу просто отправиться в кровать.
Я невольно перевожу взгляд на Мэддокса, который сейчас оглядывает стол, будто ищет что-то, затем незаметно замирает. Он сжимает кулаки, когда медленно поднимает глаза на меня. Мэддокс приковывает меня взглядом.
― Что это за песня… знаешь, та самая…
Что?
― Песня? ― я рассматриваю его. ― Какая песня?
Он начинает напевать, и я немедленно отвечаю, раздраженная его трюками.
― «Fly Away» Ленни Кравица.
Я иду, чтобы поцеловать маму в голову, когда чувствую, как атмосфера сменяется до смертельно холодного уровня. Кто-то открыл окно? Моя кожа покрывается мурашками, когда я медленно оглядываюсь на него. Его лицо стало бледным, глаза безжизненные. Теперь он смотрит прямо сквозь меня, вместо того чтобы смотреть на меня.
― Почему ты только что спросил меня об этом?
Ох, нет… я перевожу взгляд с мамы на Эллиота.
― Подождите! Как давно вы знаете друг друга?
Мама в замешательстве смотрит на меня.
― Я знаю Эллиота со средней школы, он был лучшим другом твоего отца.
― Это просто странно, ― бормочу я, стирая капельку пота, выступившего на моем лбу.
Мэддокс медленно встает, пронзительно смотрит на меня, но вместо легкого, сексуального взгляда, которым раньше меня одаривал, сейчас в нем сочится презрение. Я вздрагиваю.
― Это с ней у тебя была интрижка? ― рычит на отца Мэддокс, но смотрит он на мою маму.
Эллиот замирает, а затем кладет свой нож и вилку на стол.
― Как она и сказала, сынок, долгое время…
Я сужаю глаза, глядя на Мэддокса, когда две истории щелкаются вместе в моей голове, как сложная старая ржавая головоломка.
― О, Боже мой, ты тот самый мальчик из «Криспи Крим»!
Мама втягивает полный рот воздуха, стоя рядом со мной, но я игнорирую ее.
― Кто-нибудь, пожалуйста, может объяснить, что здесь, черт побери, происходит? ― объявляет Аквамен, лихорадочно переводя взгляд вокруг стола.
Стэйси соглашается простым кивком.
Никто ничего не говорит, и комната погружается в призрачную тишину. Вульф медленно встает со своего стула, звук ножек, скребущихся по деревянному полу, пробивается через напряжение.
― У папы была интрижка с Джессикой еще задолго до того, как умерла мама, ― затем он просто оборачивается и выходит через дверь.
― Вот почему, черт возьми, Вульфу не нравится Джессика! ― Мэддокс почти орет на своего отца. ― Потому что он знал о твоей гребаной интрижке.
― Следи за своим тоном, сын, ты в моем доме. Ты не будешь повышать свой голос на меня или Джессику.
Мэддокс поворачивается, чтобы встретиться взглядом со мной, а затем фокусирует свой взгляд на моей маме.
― К черту Джессику, ― он переводит взгляд на меня. ― К черту Аметист.
Он смотрит на своего отца. Я игнорирую словесный удар в свой живот, потому что он явно взбешен.
― И к черту тебя и твой дом.
Мэддокс выходит из комнаты, но останавливается на пороге и слегка поворачивает голову, глядя через плечо. Темная, садистская ухмылка омрачает его рот.
― О, и Джессика? Я также трахнул твою дочь прошлой ночью, ― он переводит глаза на меня и его губы кривятся. ― Может быть, ты можешь научить ее паре секретов, как сосать член, потому что твои способности настолько хороши, что могут разбить семью.
От стыда склоняю голову, но мои щеки горят от ярости. Это было дерьмово, и сейчас я зла.
― Извините, я больше не могу.
Резко встаю и бегу к дверям, которые ведут в вестибюль, пока вытираю слезы с глаз. Я не смотрю, куда иду, потому что врезаюсь в твердую грудь.
― Вау, ― меня обхватывают руками, придерживая.
― Извини, ― я потираю нос, шмыгая, затем поднимаю глаза и нахожу перед собой водителя или кто он там, которого видела ранее, смотрящим на меня сверху вниз.
― Не нужно извиняться, Аметист. Хочешь, чтобы я показал тебе твою комнату?
― Нет, ― качаю головой. ― Я не хочу быть здесь. Если бы ты просто мог помочь мне принести мои вещи обратно в машину, было бы хорошо.
Он не отвечает, поэтому я поднимаю на него глаза. Его брови нахмурены.
― Не думаю, что вести автомобиль, пока ты расстроена, хорошая идея.
― Я…
―… я поеду с ней, ― я слышу голос за собой. Слегка поворачиваюсь, хоть и узнала голос. Аквамен.
Я мягко улыбаюсь.
― Он отвезет меня.
Охранник изучает мое лицо, а затем на мгновение поднимает глаза поверх моего плеча, прежде чем неохотно кивает.
― Хорошо. Я вернусь с твоими сумками через пару минут.
Как только он исчезает наверху, я поворачиваюсь, чтобы встретиться лицом с Тэлоном.
― Тебе не нужно делать этого.
― Нужно, ― уверяет Аквамен, ступив ближе, пока сжимает спортивную сумку. Он идет через входную дверь и исчезает в темной ночи. Я следую за ним, направляясь прямо к своей маленькой машине и она пиликает. Аквамен, или Тэлон, нужно привыкнуть называть его по имени, скользит на пассажирское сидение, бросая свою сумку назад. Я сажусь на сиденье водителя и вставляю ключ в зажигание.
― Прежде чем ты начнешь спрашивать про Мэддокса, Вульфа и их злость, и почему я не злюсь как они, это потому, что осознаю, что это не твоя вина. Мои братья всегда были вспыльчивыми. Я, с другой стороны, ― он ухмыляется, моргая мне, ― всегда был голосом разума. Вот поэтому у меня больше друзей, чем у них двоих вместе взятых и вот поэтому я чувствую, что это моя обязанность отвезти тебя домой.
Я смотрю в окно и завожу машину.
― Ну, вообще-то, я не собиралась тебя об этом спрашивать. Так что, может, ты просто просветишь меня о тех деталях, о которых хочешь рассказать.
Спустя десять минут Тэлон произносит:
― Наша мама погибла в автокатастрофе.
― Ох, ― рассеянно отвечаю я, затем осознаю, как равнодушно это, должно быть, прозвучало, поэтому быстро добавляю: ― Мне так жаль.
― Спасибо, ― ворчит он. Могу поспорить, он много раз это слышал. ― Это было уже давно, конечно, ты не сможешь когда-нибудь пережить потерю родителя, но мне приходилось говорить это множество раз.
― Хм, когда это случилось?
― Первого апреля. Это всегда было похоже на какую-то дурацкую шутку, что мы потеряли ее на день дурака. Если бы только это было правдой.
