— Кому могло помешать наше производство? Были ли конфликты, с кем. Может, на каком-то этапе были претензии, например, местных зеленых или каких-то религиозных движений?
— Искать конкурентов. Может, и с помощью русскоязычной диаспоры. Или потенциальных конкурентов.
— Проанализировать покупателей — особенно новых, не дольше полугода. Кто резко увеличил закупки. Или наоборот пропал. Или взял единственную партию. Вариантов много.
— Самое важное: что изменили или собрались изменить в прошлый приезд?
— Кто здесь действует так, не боясь полиции?
Я тоже всем сердцем чувствую важность получения ответов на эти вопросы.
Чуть только прочитала, мне присылают поручение из этого списка — проанализировать покупателей. С гордостью достаю ноутбук — я буду помогать любимому.
Жаль, что база на английском. Но сориентировалась я быстро: даты, объемы, наименование покупателя. Экселевские таблички мы в университете проходили, формирую довольно быстро. И компоную данные от большего к меньшему с разными показателями — кое-что для анализа есть. Отослала. Что еще для него сделать?!
Не могу без НЕГО.
Поручение выполнено, заняться больше совершенно нечем, кроме как метаться по номеру, будто рыбка в рыбацкой сети. Может, кто-нибудь уже знает, что сейчас с Сашей? Кроме Евгения, из командировочных у меня есть только мобильный телефон Дмитрия Петровича. Звоню, коротко спрашиваю, что нового. И он, умница, начинает прямо с того, что меня больше всего интересует:
— Сашу вот только что отвели в номер, который у них на двоих с Савелием. Но Сав теперь от генерального с женой не отойдет, конечно, они в люксе наверху. Голову нашему герою зашили, от госпитализации он отказался, таблеток каких-то надавали, — перечисляет технолог. — Вообще, там в цеху полно взрывчатки оказалось. Если бы не Саня, многие из нас могли пострадать.
У него дрожит голос.
— Это ведь уникальное производство. Было. Столько планов разбито… А нападавший, говорят, молчит в их полиции. И татуировки на нем какие-то особые — местная мафия, короче.
Отключается. Соглашаюсь мысленно, ситуация ужасная. А Саша — настоящий герой. Но меня сейчас особенно взволновало то, что он прошел мимо моей двери, а я не почувствовала, пропустила этот момент!
А номер, из которого сегодня, я видела, выходил Савелий — это тот же самый, в котором неделю назад я представляла себе Александра во время последнего акта любви! Значит, теперь это по-настоящему Сашин номер! Вспоминаю то, что чувствовала, как заводилась от одной мысли, что передо мной — ОН. Стону, уткнувшись головой в дверь.
Я хочу к нему — ухаживать, отдавать, служить и любить. Мысль просто зайти как бы по-товарищески к раненому коллеге, при моей болезненной стеснительности, кажется кощунственной. Вдруг он не один? А если кто в коридоре? А если войдет шеф?! А если заперто, и я дерганьем за ручку двери Александра разбужу?! Что он подумает? И что ему сказать?!
Репетировать бесполезно: уже сейчас, кажется, собственные паспортные данные забыты, а сердце молотит так, что, наверное, в коридоре слышно. И на моем пылающем лице, в затуманенных глазах, стоит их поднять к зеркалу, легко читается все, что я не смею сказать, вплоть до знаков препинания.
Это паника. Самая настоящая паника, бунт плоти. Адская смесь сострадания, боли, остатков нравственности и любви. Мне так плохо, что предложи сейчас кто яд — выпью.
Тут ручка моей двери приходит в движение, мягко опускаясь вниз, дверное полотно приоткрывается на толщину пальца, не больше, и сквозь щель просовывается и падает внутрь конверт. Дверь закрывается.
Поднимаю — на конверте надпись, почерк шефа: «Сложные времена. И Анна Филипповна что-то подозревает. Порадуй себя чем-нибудь, девочка моя. Конверт уничтожь». Внутри — баксы, разумеется. Евгений даже не попытался зайти — должно быть, супруга совсем рядом и следит за ним в десяток глаз.
Ну, а я все о Саше. У него сотрясение мозга, как минимум, хоть он и храбрится, а если он там опять без сознания, один?! Если бы можно было просто посмотреть, убедиться, что ему не хуже, и сразу уйти! Войти неслышно, незаметно, как Человек-невидимка, хоть на минуточку так, чтобы не узнали…
Измученные чувства лихорадочно ищут выход. И вдруг я вспоминаю, как неделю назад в гриме, наложенном в косметическом салоне на соседней улице, в общем-то ради шутки, меня никто не узнавал. И я сжимаю в руке шефовы деньги, наскоро собираюсь и бегу в этот салон.
Наташа
Подруга улетела в Манилу во второй раз. Помню, я тогда еще подумала: дела ее фирмы идут совсем неплохо, если несколько раз в год директор и К летают в экзотическую страну, омываемую теплыми морями-океанами, «по делам». На неделю-полторы. И, например, глубокой осенью, когда в Москве то снег, то грязь!
Изо всех сил стараюсь не завидовать. Иногда Марина присылает мне по WhatsApp фотографии моря или еще чего-нибудь красивого. А тут получаю от нее картинку, то есть фотографию с подписью: «Никому не показывай до моего приезда». Заинтриговала… Смотрю.
Женщина какая-то во весь рост в позе модели — ножка туда, ручка сюда — красивая и телом, и лицом. Да, очень красивая, но не подберу слова, — диковинная, что ли? В голову приходит описание жрицы ночи из «Таис Афинской» (недавно перечитывала) — как будто затянута в сетку. И откровенное бикини из полупрозрачных шашечек без бретелей как влитое сидит, а лицо…
Ух! На меня с первого же взгляда повеяло какой-то мистикой. Как от персонажа фильма о благородных и прекрасных вампирах, даже сердце заколотилось. Красавица улыбается, но… Как будто у нее и не человеческое лицо, а… Дикарка? Инопланетянка?
Разве могут быть у земной женщины такие огромные удлиненные блестящие глаза? Такой совершенной формы губы цвета крови? И какие-то тени на лице, словно от кружева фаты. Что-то неуловимое насторожило меня в этом лице. Но оно точно притягивает к себе, волнует. Необыкновенно прекрасное лицо, сверхъестественно! Хочется вглядываться снова и снова в гармоничные невиданные черты…
Я снимаю очки, растягиваю пальцами изображение, приблизив фотографию к самым глазам… и смеюсь над собой. Это же дальний Юго-Восток земного шарика, край географии. Да это же, наверное, какая-нибудь местная танцовщица в ритуальном костюме и гриме! Вон и волосы у нее иссиня-черные прямые, типичные. Вздыхаю, закрываю фотографию и автоматически замечаю время. И сразу вспоминаю, что, как обычно, опаздываю в несколько мест. У меня вечная проблема со временем — то оно еле тащится, как кляча, а то вдруг проносится мимо, как феррари.
А потом Марина не вернулась. Вся группа прибыла, а вместо моей подруги привезли ее письма на бумаге. Я узнала об этом на третий день, когда Вера Ивановна, ее строгая мама, учительница в прошлом, остановила меня вечером у подъезда (мы живем в соседних домах). Они с моей подругой очень похожи. Вер-Ванна, естественно, вдвое старше и вдвое полней, и у нее в глазах нет тех вспыхивающих огоньков, что отличают ее старшую дочь.
— Марина звонила тебе? — без всякого «здравствуйте» тревожно спрашивает мама подруги.
— Нет, — признаюсь я, прикидывая, что известно ее маме о командировке.
Мы поднимаемся ко мне, я наскоро накрываю на кухне на стол, что Бог послал. А интеллигентная мама, от волнения даже не вспомнив, что надо раздеться, высказывает без остановки свои опасения и читает дочкины письма. Оказывается, моя подруга написала, что нашла неплохую работу и решила остаться в «гостеприимной Маниле»!
— Ты ведь ее знаешь, Наташа, скажи: разве она могла так с нами поступить?! — Повторяет ее мама то просительно, то сердито. Она непроизвольно теребит в руках наполовину исписанные листы бумаги, когда-то вырванные из блокнота с переплетом на кольцах, а заодно и свои старенькие перчатки. — Марина не говорила, что улетает за границу. Она сама ни за что не оставила бы нас, ни за что! Ее заставили так написать!
