— Она не такая, Данька. Я прямо чувствую, — тру кулаком ноющую грудь.
— Главное, что чувствуешь здесь, — показывает на солнечное сплетение, — а не задним местом. Это уже чего-то да стоит.
— Бля, поговорили о бабах. Я же теперь, пока не нагну Ласточку, не успокоюсь, — встаю и переваливаюсь корпусом через окно. Холодный воздух влетающий в грудь помогает прийти в себя. Я даже сейчас, просто говоря о девушке, жажду ее, как чумной. Одержимость какая-то. — А знаешь, что самое хреновое?
— Блесни, — Данька тоже встает, подходит ближе, прячет руки в карманах брюк и прислоняется плечом к стене возле окна.
— Вчера Крис приезжала… я впервые отказался от секса. У меня на нее не встал. Бляха, что за хрень?!
— Любовь не терпит измен, запомни это Давид. Если решишься добиваться, терпи. Лопайся, но терпи.
— Но оно не терпится. Лучше бы я импотентом был, серьезно.
— Ты просто нашел ее…
— Кого? — приподнимаю бровь и смотрю на профиль друга.
— Ту самую, что утолит голод, — отвечает Данька загадочно и неотрывно смотрит на горизонт. С этой стороны у него глаз голубой, пронзительно синий, а с другой — штормовое серое небо. Волшебство в действии.
— Ощущение, что у меня осложнение из-за этой встречи, и дальше станет только хуже. Я же сорвусь. Сорвусь, Даня. Как тогда…
— Веснушку вспоминаешь? Но она же замуж вышла и тебе не сказала, уехала в другую страну. Там любой бы сорвался. Забудь. Столько времени прошло.
— Ты прав, — повернувшись спиной к окну, присаживаюсь на подоконник. — За эти годы впервые чувствую себя живым, и если Ласточка — моя женщина, я ее добьюсь.
— А теперь иди к ней, — Данька хлопает меня по плечу и указывает подбородком на дверь. — Пора работать. Как только что-то узнаю — наберу тебя.
Сегодня я не за рулем, вызвал Меркулова в частном порядке. У него давно свои клиенты, а со мной так — по старой дружбе. Изредка возит, когда выпиваю.
Егор, как и я — одинокая птица, только разве что не бросается из огня да в полымя, то есть, из одной кровати в другую. У него что-то типа аскетической жизни без секса и отношений. После Агаты, клиентки, что запала в душу, он сказал, что не хочет даже смотреть на женщин, и я его в чем-то и понимаю — сам на Миронову заглядывался, но там Коршунов крепко когтями вцепился в мышку. (Примечание от автора: история Агаты и Коршуна — «Нелегкое дело укротить миллионера»)
С другом какое-то время едем молча, после беседы с Данькой у меня настоящий фарш из мыслей в голове, а когда сворачиваем по указанному адресу, Егор поворачивает голову и приподнимает бровь.
— Давид, ты адресом не ошибся? Райончик — жуть.
— Если бы… — смотрю в окно, на качающиеся ветки рябины, и с трудом сдерживаю дрожь. Что я Арине скажу? Почему пришел? Да она же выгонит меня, не разбираясь.
— Колись уже, — Меркулов всегда был проницательным и наблюдательным, недаром один из лучших телохранителей в городе, хотя после Коршунова так и не взялся за работу, только на разовые выезды и соглашается.
— Я тебе позже расскажу, сейчас мысли в другом направлении работают.
— Женщина, значит, — понимает Меркулов. Качнув головой, быстрым движением продирает ежик волос на виске и снова крепко вцепляется в руль и ведет авто в сторону моей Ласточки. Я весь дрожу от нетерпения ее увидеть, кажется, вечность прошла после нашего знакомства.
— Она самая.
Остановившись под золотым кленом в нужном дворе, мы долго молчим. Я таращусь на окна Ласточки, а Егор медленно курит, выпуская едкий дым в окно. Не помню, когда он начал, вроде раньше не замечал за ним плохих привычек, но последние события очень подрубили ему стержень. Меркулов по-настоящему осунулся и стал еще мрачнее, чем был.
— Тоже нервы? — показываю на сигарету, зажатую в его пальцах. Тяжелый подбородок друга опускается, а на лице проскальзывает неприятная гримаса боли.
— Я ухожу от дел, Давид. Не могу больше.
— Из-за Агаты?
— Ага, из-за нее… Да и много чего еще, — отворачивается, молчит несколько затяжек, а потом с хрипотцой выдает: — Видимо, семья — это не мое. Я вечно не тех выбираю, вляпываюсь в безответные чувства, а потом тяжело от этого всего отхожу.
Хмыкаю.
— Как и не мое, — и вновь бросаю жадный взгляд на окна Арины. Сейчас еще светло, хотя день и завернул на вечер, и я вижу лишь отблески закатных лучей на стекле, а так хочется туда, внутрь, побыть рядом, узнать девушку поближе, разобраться в себе. Я, наверное, слишком пьян после похорон отца и встречи с Данькой, вот и мучаюсь. Обычно веду смелее и настойчивей, а сейчас, как мальчишка, трясусь от ужаса перед неизвестностью. Я не приму ее «нет», буду все равно пытаться.
— Тебя подождать? — спрашивает Егор, отправляя сигарету в полет через открытое окно.
— Я еще не уверен, что пойду.
— Говоришь загадками, Аверин, а я слишком стар, чтобы их разгадывать.
Я кратко пересказываю другу события последних дней, стараясь не слишком приукрашивать, а Меркулов после услышанного долго сидит прямо и смотрит перед собой.
— Ты сейчас, как факел, — говорит он, окидывая меня прищуром. Таким только он смотрит, будто до косточек пробирает. — А яркое пламя всегда отдает много тепла, но также быстро сгорает. Не лез бы ты к ней.
— Данька советовал напротив, добиваться, — усмехаюсь.
— Да это всегда можно, — друг трет гладковыбритый тяжелый подбородок и снова оценивает меня взглядом. — Но ты уверен, что выдержишь? Она из бедного района, явно не простая и не будет цепляться за твои богатства, замужем, с детьми. Ты готов разрушить чью-то жизнь из-за своей прихоти ее трахнуть?
— Не готов, потому и не иду туда, — киваю на подъезд.
Из двери вихрем выбегают знакомые дети: Юла и Мишка. Узнаю их с первого взгляда, и сердце заходится в груди.
Егор заводит авто.
— Тогда выход такой. Заедем в клуб, набухаемся, найдем тебе девочку на вечерок, выдохнешь и будешь жить дальше.
— Один, — подытоживаю.
— Все ведь относительно, — поворачивает руль и выезжает на дорогу. — Если и одному неплохо, то чего страдать?
— А если плохо? — смотрю на ребят, а сердце продолжает замирать в груди.
— Тогда иди к ней. Все просто. Погонит — хотя бы будешь знать, что пытался. Я попытался с Агатой — не вышло, зато понимаю, что сделал все, что мог.
— Да она по уши была влюблена в Коршунова, там тебе никогда не светило, — выдаю, а потом понимаю, что прошелся по больному. — Прости, Егор.
Мы пропускаем малышню к детской площадке, а я торможу Меркулова за руку и показываю на детей взглядом.
Он долго оценивает их, смотрит на меня загадочно, будто сверяет, а потом, когда рослый мальчишка замирает напротив нашего окна, вдруг качает головой и выдыхает:
— Иди к ним. К ней.
— Давид! — заметив меня в окне, верещит малая и машет рукой. Спешит, перебирая ножками, к машине и застывает у окна. Приопускаю стекло, позволяя ей почти влезть в салон. Легкий запах персика и ванили влетает следом за девчонкой. — Ты к нам в гости плиехал?
— Пустите? — слова как-то вязнут в горле, с трудом выталкиваются. Мне до ужаса страшно поднять попу с кресла и решиться на этот шаг. Дети — это одно, они примут, а вот их мама… После того поцелуя и дикого взгляда Арины меня еще долго трясло.
— Миса, Давид к нам в гости плиехал! — девчушка делится радостью с притихшим пацаном, а он хмуро смотрит мне в глаза, и отчего-то хочется спрятаться.
— Мама вызывала вас? — его фраза выбивает из равновесия. Я оглядываюсь на Меркулова, а он все еще не отводит взгляда от пацана, хмурится и, наклонив голову, сканирует.
— Нет, я сам приехал проверить.
— У нас все хорошо. Зря приезжали.
Парень напряжен — это видно по вытянутой позе, по и опущенным рукам и сжатым кулакам. Наверное, он прекрасно осознает, сколько матери пришлось заплатить за вызов частного врача. Подозреваю, что Миша злится, что я взял те деньги, только ведь не брал — она сама их буквально в рожу кинула. Да и я не ожидал другого. Такие, как Ласточка, гордые и независимые, не принимают подачки.
