Луна уставилась на воспитанницу снизу вверх, остолбенев от изумления.
— Ничего я в ней не нашла, — с нажимом ответила она. — Я же говорю, я просто…
— Да поняла я уже! — усмехнувшись, оборвала ее Панси. Глаза ее мерцали, страх почти испарился, но сердце по-прежнему колотилось, как сумасшедшее. — Не отталкивай меня, — неуверенно повторила она.
Видеть Панси такой — почти растерянной, просящей и взволнованной — было так странно, чувствовать ее губы — так бесконечно невозможно, так желанно, так несбыточно, что Луна только всхлипнула, обхватывая ее лицо ладонями и закрывая глаза.
И больше всего боясь проснуться прямо сейчас.
Отблески каминного пламени плясали на лице Луны, на ее волосах, причудливо переплетаясь тенями с нитками бусинок в локонах. Панси поймала себя на безумном, отчетливом ощущении, что готова лежать вот так — растянувшись на полу и закинув руки за голову, бессовестно пялясь на тонкий, почти прозрачный профиль — целую вечность. Мира не существует, пока за окнами ночь, и пламя скрадывает все, пряча изломы, стирая неловкости. Убирая заботы.
Луна задумчиво смотрела в камин, обхватив колени и улыбаясь сама себе уголками губ — будто маленькая, смешная девочка, уставшая играть и расслабленно притихшая, наконец, у огня.
Говорить не хотелось. Поттер снова умудрился обставить их всех, выдав то, чего невозможно было ожидать заранее. Панси была готова к взрыву возмущения и отказу от подарка, или к знакомой уже нотке покорности перед очередной свалившейся на него ответственностью, или к попыткам дискуссии, чтобы хоть показать свои сомнения. Она не была готова только к разделу этой ноши — на всех четверых. Поттер снова ее удивил.
За все годы в школе она неплохо изучила его и, как ей казалось, могла бы поклясться, что Гарри нуждается в формальной власти, жаждет ее — хоть и отрицает это на каждом шагу. Эдакая двуличная попытка и быть лидером всегда и во всем, и поддерживать марку положенной правильному герою скромности. Гриффиндорец…
Теперь приходилось признать, что Поттер либо обрел, наконец, мозги — то ли едва не погибнув в вечности стихийного пламени, то ли просто переобщавшись с Малфоем — либо и раньше не больно-то отличался их особым отсутствием. Возможно, он просто не знал, как вести себя иначе, пока был человеком, рассеянно подумала Панси. Пока жил рядом с людьми и был вынужден соответствовать их ожиданиям.
Неуловимое, тонкое, как ниточка, крепнущее с каждым днем иррациональное ощущение, что за Гарри — за их семью — она, наверное, смогла бы отдать даже жизнь, если так будет нужно, Панси ужасно смущало. Но время позволяло думать, что делать такой выбор ей не придется, скорее всего, никогда. Кому может прийти в голову создать ситуацию, в которой потребуется выбирать между ней и Гарри Поттером, героем и изгоем, ставшим ведущей фигурой во второй подряд за два года войне? Между ней и Драко Малфоем, первым из магов, кто выдержал расплату за собственные ошибки, выжил после этого и получил право на еще один шанс, сумев воспользоваться им и донести до своей семьи то, что видел по ту сторону истины? То, что магам позволено видеть лишь после смерти.
Между ней и Луной Лавгуд, сумевшей ценой балансирования на грани собственного разума вытащить этих двоих из стихийного шока, вернуть их им же самим — да и всем остальным, кто нуждался в единственной паре магов, способной играть по своим правилам против всех и на благо всех…
Отчаянная моя девочка, с прорывающейся горькой нежностью подумала Панси, глядя на жмурящееся от тихого удовольствия лицо Луны. Как ты выдержала все это — в одиночку? Без меня, без поддержки, даже без знания, что твои поступки — правильны? Что ты не сделаешь еще хуже, врываясь в чужую мораль и чужую тебе, в общем-то, жизнь?
— Гарри молодец, да? — вдруг тихо спросила Луна, не отрывая взгляда от камина. — Я думала, он возмущаться начнет…
Панси, не удержавшись, прыснула. Иногда было сложно понять — то ли их мысли так чудовищно совпадали, то ли они просто слышали друг друга, не всегда понимая это сознанием.
— Да уж, молодец, — сказала она вслух. — Свесил на нас всю ответственность поровну — и доволен…
Луна тихонько фыркнула и уткнулась носом в коленки. Хрупкое, беззащитное существо… Ну, или Панси просто нравилось видеть ее именно такой — она сама до конца не понимала, насколько, вообще, может быть объективной, когда дело касается Лавгуд.
Потянувшись, она выпрямилась и осторожно подобралась ближе. Ладонь тихонько коснулась струящихся по спине волос, замерла, перебирая их, пропуская между пальцами.
— Ты же знаешь, что это не так, — мягко возразила Луна, не поднимая головы. — Он не свесил, а отказался принимать больше, чем нужно. Гарри — умница…
— …Когда не пытается фехтовать с Малфоем посреди спальни, — смеясь, закончила за нее Панси.
Луна, не оборачиваясь, отмахнулась. Ее плечи содрогались от сдерживаемого смеха, и Панси поймала себя на дурацком желании схватить ее в охапку и держать, держать так до бесконечности. Закрыть ее собой ото всех, спрятаться в полумраке комнаты — и поверить, что это не закончится никогда. Вообще никогда.
— Да, уж лучше пусть в дуэльном зале упражняются, или куда они там бегают постоянно, — поддакнула Луна — и обернулась, глядя на подругу через плечо.
Смех почему-то куда-то исчез, превратившись в мягкую, неуверенную улыбку. Панси протянула руку, отводя от лица Лавгуд спадающий локон — и ловя себя на том, что машинально старается хотя бы коснуться кончиками пальцев ее кожи.
Луна хмыкнула и уткнулась в подставленную ладонь, потерлась о нее носом, как домашний котенок.
— Ничего не имею против, когда они убегают, — завороженно проговорила Панси, глядя на нее, обалдевая от тепла мягких губ, от простоты, с которой Лавгуд позволяла себе… все это.
К этому невозможно было привыкнуть. Относиться к ее ласкам, как к чему-то не только возможному, но и само собой разумеющемуся.
Луна снова отвернулась к камину и потянула за собой Панси, заставляя придвинуться ближе, прижаться к ее спине. Та, подумав, осторожно положила подбородок на плечо девушки — и, не удержавшись, потянулась к ней, легко касаясь губами шеи, обнимая ее за талию.
Чуть слышный вздох — и Луна расслабилась, она всегда была такой неуверенной, стоило прикоснуться к ней молча, без слов, без объяснений, просто притянуть к себе и скользить по щекам, по плечам, по груди губами или ладонями, она всегда так терялась, словно все еще боялась, что Панси где-то далеко от нее. Далеко — даже когда она рядом.
Это было почти пугающе — видеть, как она закрывает глаза, осознавать, что это твои руки заставляют ее коротко выдыхать, запрокидывая лицо, вцепляться в твои бедра, что это ты сейчас делаешь что-то, что можешь себе позволить — и она не оттолкнет тебя. Она будет покорной и мягкой, беспомощной — и доверчиво-беззащитной, и будет умоляюще смотреть на тебя потом, распахнув глаза, она так прекрасна в эти минуты, так отчаянно, без остатка — твоя, что хочется покрывать ее поцелуями, ее пальчики, каждый дюйм ее тела, забыв обо всем, согревая ее, купаясь — в ней…