По щеке непроизвольно покатилась первая слеза, но я сомкнула губы, продолжая держать себя в руках. Как же больно было слышать эти слова от Монтенегро. Слова о том, что больше я для него ничего не значу, что я вновь опустилась в его глазах до «расходного материала», который сгодиться лишь на то, чтобы трахать его или перепродавать. Слова о том, что я не личность для него, что я крыса и предательница, что ему ничего не стоит прикончить меня, как хромую псину, и он нихуя не пожалеет об этом. Слова о том, что больше нет никаких «нас»…
Ложь.
Это фальш. Я не верила ни единому его слову. Ваас просто хотел сделать мне так же больно, как и я ему. И увы, он знал, как это сделать — теперь он знал, на какие чувства давить. На чувства привязанности и моей зависимости от него.
И я не нашла ничего лучше, чем пойти ва-банк…
— Лжешь… Ты чувствуешь то же, что и я. Я все еще дорога тебе, признайся себе в этом, Ваас, — процедила я, оддергивая руку главаря пиратов от своего лица.
— Не льсти себе, окей? Не стоит наивно верить в то, что, наслушавшись твоих трогательных речей, я не пущу тебе пулю в лобешник, принцесса. Не забывай блять, кто перед тобой. В отличие от тебя, я не размазня, которая не может спустить ебучий курок.
— ТАК УБЕЙ МЕНЯ! ДАВАЙ ЖЕ! Чего тебе стоит прикончить меня?! ТЫ ЖЕ ТАКОЙ КРУТОЙ! ДАВАЙ!
На эмоциях я толкнула пирата в грудь, наблюдая ухмылку на его тонких губах. Вскоре мужчина и вовсе зашелся в безумном смехе.
Как же бесит…
— Хах… Ты реально думаешь, что так просто отделаешься, querida? Что я любезно отправлю тебя на ебучие небеса отмаливать свои грехи, а? — успокоившись, но все так же улыбаясь, недоумевающе спросил Ваас.
Вот только спустя секундное молчание его улыбка стерлась в один миг, а в глазах блеснула подступившая ярость. Он вновь вцепился в мои волосы и притянул меня к своему лицу, другой рукой больно сжав мою нижнюю челюсть, от чего я сдавленно зашипела.
— Нихуя ты не поняла, идиотка. Ты никогда не дождешься этого блять. Я твой гребаный дьявол и только я буду решать, как ты искупишь все то, что натворила. У тебя нет права сдохнуть, amiga, пока этого не захочу я. Здесь, рядом со мной, как ты говоришь, «единственным человеком, который вдохнул в тебя жизнь» блять, ты будешь продолжать жить, Mary. Но я превращу твою жизнь в сущий ад. И ты даже не сможешь отказаться от этого ада, querida, потому что блять, несмотря на всю твою крысиную натуру, мы остаемся связаны и это безумие уже течет в наших венах напополам, принцесса. В наших с тобой.
Ваас резко отстранился, оттолкнув меня, бросил на меня холодный взгляд и направился к окну, за которым все так же бушевал тропический ливень. Я переводила дух, в то время как сердце было готово вырваться из груди, настолько оно бешено колотилось. Где-то за спиной услышала, как щелкает зажигалка, как пират долго затягивается и шумно выпускает сигаретный дым. Я утерла слезы и бросила взгляд за спину — главарь пиратов, отвернувшись к окну, рассматривал уже пустую, безлюдную улицу…
Я смотрела на него и никак не могла определить, что чувствую: вся злость и обида на пирата вылились наружу вместе с очередным скандалом, и внутри осталась только тоска. Тоска по чему? По тем временам, когда я и знать не знала этого мужчину, когда не встречалась с его изумрудными глазами, не видела его хищного оскала, не прикасалась к его горячей коже и густой эспаньолке? Или, может, наоборот: тоска по его доверию, по его неравнодушному взгляду, по его мимолетным проявлениям тепла, которые вряд ли теперь мне было суждено ощутить вновь?
Я нерешительно остановилась в паре шагов от главаря пиратов, ожидая, когда тот соизволит обратить на меня внимание. И он обратил: Ваас развернулся, облокачиваясь о подоконник, и выпустил мне в лицо сигаретный дым, запах которого я так ненавидела. При виде того, как я с недовольной рожей отмахнулась от едкого дыма, Ваас легко усмехнулся и вновь потянул сигарету к зубам, не сводя с меня насмешливого взгляда.
— Просто дай мне шанс все исправить… — сорвалось с моих губ, когда я остановила его за запястье.
Поймав на лице заинтересованный взгляд зеленых глаз, я отстранила руку Вааса, которая держала сигарету, и приблизилась к нему вплотную, утыкаясь лбом в его щеку. Хотя мне и правда хотелось быть как можно ближе к пирату, но в тот момент я думала лишь о том, как спрятать от него вновь предательски подступившие слезы. И лучшим вариантом скрыть их — оказаться слишком близко. Вот только свое тихое, сбившееся дыхание я уже никак не могла унять…
— Меня не напугает ни одно наказание, которое ты выберешь для меня. Я давно перестала бояться тебя, Ваас… Я уже… Настолько запуталась в твоем безумии, что теперь и сама могу признаться себе в том, что ты — это я, а я — это ты…
Ваас ничего не ответил, сбросив мою руку со своего запястья. Он затушил окурок и выкинул его на улицу. Я не видела его лица, не знала, о чем он думает. Я лишь чувствовала в своей ладони, как бьется его живое сердце. И не было для меня ничего более успокаивающего, чем слышать это биение и прокручивать в голове лишь одну мысль:
«Вот он, рядом. И он живой. По-настоящему живой…»
— Но я не хочу, чтобы все закончилось так…
Голос предательски дрогнул, а моя рука, покоящаяся на груди пирата, уже легла на его мощную шею, где подрагивала сонная артерия.
— Ведь я знаю, что еще могу все исправить… Могу облегчить жизни нам обоим, Ваас. Сделать их не такими пустыми и бессмысленными, какими они были раньше. Хотя бы немного…
Ваас продолжал молчать. Ведь он знал, как это ранило меня.
Как же жестоко…
— Послушай меня…
Я с мольбой посмотрела в глаза Монтенегро, беря его лицо в руки и проводя большими пальцами по его щекам. Только ощутив это горячее дыхание, я увидела во взгляде пирата такое необходимое мне все эти дни небезразличие, пускай и скрытое за маской неприступной холодности.
— Моя жизнь всецело принадлежит тебе одному…
Ваас долго обдумывал мои слова, так и не отстранившись. Внутри пират боролся с тем, чтобы поверить мне, и я понимала его: второй раз за эту гребаную жизнь он доверился кому-то и чуть не получил нож в спину, просто… Его потенциальным убийцей оказалась девочка со стокгольмским синдромом, чья судьба слишком сильно переплелась с судьбой ее садиста. По крайней мере, я все еще была уверена, что это был чертов стокгольмский синдром…
— Окей, amiga, — спустя продолжительное молчание ответил главарь пиратов, и я осмелилась поднять на него глаза. — Сыграем по твоим правилам.
***
Я уверенно шла по пиратскому лагерю, наплевав на косые взгляды подчиненных Вааса. Что уж говорить, я и сама не могла ожидать, что однажды буду спокойно проходить по этим улицам, даже глазом не поведя в сторону этих опасных, хитрых ублюдков, которые до сих пор всеми фибрами души желали мне смерти за то, сколько жизней их «братьев» я забрала и сколько хлопот доставила. Однако я была более чем уверена, что главарь пиратов уже отдал приказ о моей неприкосновенности, иначе я бы уже давно была опрокинута рожей в грязную землю, а запястья сковывала бы гребаная веревка. И все же пираты еще долго не сводили с меня подозрительных взглядов, словно готовясь в любой момент порывнуться, на случай, если я решусь сбежать.
Плевать.
Я шла в хорошо знакомом направлении, мне было необходимо встретиться с одним человеком… Однако не найдя парня в его хижине, я матернулась себе под нос и вышла с заднего двора, оглядывая главную площадь. Пираты сновали туда-сюда, занимаясь привычной рутиной: кто-то перетаскивал ящики, кто-то баловался с косяками, а кто-то чистил оружие…
Солнце до сих пор не показалось на сером небе. Дождь подутих и теперь просто моросил, неприятно покалывая кожу. Но где-то вдалеке до сих пор появлялись вспышки молнии и раздавались приглушенные раскаты грома.
«Херовая погода, ничего не скажешь…» — подумала я, смотря на эту картину с не самым довольным выражением лица и направляясь вдоль нескольких пиратских бараков, где разгулялся свистящий ветер, неприятно морозящий кожу. Жара давно спала, а вот холодный морской воздух остался. В сезон дождей на острове неплохо было бы и кофтой обзавестись… Впрочем, уже половина из попавшихся мне на пути пиратов работали в своих олимпийках, радуясь теплу и жизни, а вот я уже без преувеличения начинала чувствовать себя голой, так как из одежды на мне оставались только мои шорты, свободно продуваемая красная майка, ну и кроссовки, а что с них толку.
