— Я не влюбляюсь, — говорю я. — Не влюбчивая, знаете ли.
— Сторонница одноразовых встреч? — усмехается он.
— Именно так, — с вызовом говорю я. — Вы же сами всё знаете, зачем вы спрашиваете?
— У таких подходов всегда есть причины, — говорит он. — И часто о них можно узнать только разговаривая с человеком с глазу на глаз.
— Причина в том, что я не желаю быть зависимой. В том числе от собственных чувств.
— Не желаете или боитесь?
— Не желаю. Не вижу в этом смысла. До вчерашнего вечера меня всё в моей жизни устраивало.
— Я правильно понимаю, что любовницей вы не были?
— Правильно.
— В таком случае, вы можете меня подвести. Согласны?
— Я вам сразу сказала, что я не актриса.
— Тогда нужно сделать так, чтобы вам не пришлось играть.
Озадаченно смотрю на него.
— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я.
— После ресторана мы с вами займёмся сексом, — с совершенно невозмутимым видом говорит он.
В его фразе нет ни нотки вопроса. Он это именно что утверждает.
— Вы решили, что из-за того, что я предпочитаю одноразовые сексуальные встречи, я даю любому, кто меня хочет? — спрашиваю я.
Он холодно смотрит на меня. Мне снова становится не по себе. Похоже, я увлеклась и позволила себе лишнего в это непростой для меня ситуации.
— Во-первых, я не любой, — довольно жёстко произносит он. — Во-вторых, в слове "давать" в этом контексте есть что-то жалкое. Женщины "дают" только тем, кто слаб и ничтожен. Что-то типа награды собачке за хорошее поведение. Мужчинам вроде меня женщины отдаются. Уловите разницу.
Я не знаю, что ему ответить и потому молчу.
— Поэтому вы мне — отдадитесь, — завершает он.
— Вы пользуетесь тем, что у меня, как вы сказали, "невелик выбор"? — спрашиваю я.
— В какой-то мере. Но важно другое — я вас хочу. И потому — возьму.
Охренеть. Впервые вижу мужика, который общается со мной так. Он при этом ещё и в глаза пристально смотрит. Вид, как у лучника, натягивающего тетиву. Ловлю себя на мысли, что это… даже возбуждает меня… Почему? Почему?!
— Вы пользуетесь тем, что я в вашей власти, — говорю я.
Я стараюсь говорить ровно, а у самой чуть дрожат коленки.
— Именно.
— Я вас не хочу, — выпаливаю я.
Я вру. Хочу. Его сложно не хотеть. Он охрененен. Красив, уверен в себе, умён, выдержан, богат, импозантен, внимателен. От него приятно пахнет, и его близость в этом салоне — возбуждала бы меня, даже если бы он молчал.
— Сразу после ресторана, — игнорируя мои слова, повторяет он. — В номере, который сниму для вас.
Я отворачиваюсь к окну. И чувствую, что несмотря на нормальное совершенно возмущение, возбуждаюсь в ожидании окончания нашего позднего ужина. Воображение рисует мне картины одна похабнее другой, в которых Ковалевский трахает меня, как хочет, во всех позах, в которых хочет…. Именно что берёт меня. От этих мыслей я завожусь… Потому что, несмотря на желаемое сопротивление, действительно готова ему отдаться…
Глава 10
У салона нас встречает очень ухоженный молодой человек с замашками гея. Блондин среднего роста, с длинной чёлкой набок при довольно короткой стрижке, он одет весьма эпатажно: белоснежная рубашка без ворота расстёгнута на две верхние пуговицы, чёрный в тонкую косую оранжевую полоску пиджак доходит только до пояса — на манер фрака, брюки-лодочки травянисто-зелёного цвета подвёрты снизу, ремень и узконосые туфли — тоже оранжевые, из крокодиловой кожи.
Он прикладывает руку к груди, чуть жеманно изгибая пальцы и, улыбаясь мне, махнув чёлкой, кивает. "Салю!" — говорит он. Затем переключается на Ковалевского, который хмуро на него смотрит. Парень что-то говорит по-французски, вид и повадки у него при общении с Ковалевским очень любезные, даже заискивающие. Он будто ждёт одобрения от моего похитителя, но тот продолжает хмуро смотреть ему в глаза и отвечает односложными фразами. Сразу видно, кто здесь VIP-клиент, а кто — обслуживающий персонал.
Весь разговор занимает секунд двадцать, затем парень радушно открывает передо мной дверь салона и приглашает войти.
— Я подожду вас в машине, — бросает мне Ковалевский, и не дожидаясь моего ответа, разворачивается и стремительным шагом направляется обратно к автомобилю. Похоже, мой ответ его особенно и не интересует.
Вздохнув, захожу в салон и парень принимается крутиться вокруг меня, показывать мне крутую аппаратуру, удобные кресла, улыбающихся девушек в красивых, подчёркивающих стройные фигуры рабочих халатах с логотипом салона слева на груди и что-то быстро щебечет на французском, в котором я совсем не сильна. Разбираю только некоторые знакомые слова и значение не всех из них при этом помню.
Посколько я в Швейцарии, задаю вопрос по-немецки:
— Эндшульдигунг, шпрехен зи энглиш? (*Извини, ты говоришь по-английски?)
Он смотрит на меня так, будто я его осчастливила:
— Ес, ес, ес! — радостно восклицает он, жеманничает и смеётся.
Похоже, к этому надо просто привыкнуть.
Однако салоном я остаюсь довольна. То, что они сделали из моей внешности — вызывает у меня искреннее восхищение, когда Жан — так его зовут, подводит меня за руку к большому зеркалу в полный рост.
— Обалдеть… — только и восклицаю я.
Волосам придали объём и, каким-то образом, будто бы и дополнительную густоту. Блестящие, струящие вниз локоны напоминают отретушированные фотографии женских причёсок на упаковках краски для волос. Лицо приятного, естественно-матового цвета, глаза профессионально выделены таким образом, что стали больше, но косметика вроде как и не видна. Контур губ идеально подчёркнут — и они, благодаря не слишком яркому блеску, выглядят более полными и чуть влажными.
Рассматриваю себя в зеркало и в голове крутится только одна мысль:
Я реально сексуально привлекательна. Очень. Образ настолько женственно-нежен, привлекателен и одновременно с тем как-то аристократичен, что я напоминаю себе какую-нибудь самодостаточную и одновременно с тем обаятельную голливудскую актрису в расцвете красоты и славы.
Умеют же…
Я сердечно благодарю всех и Жан провожает меня к выходу, а затем — к машине, из которой навстречу выходит, одетый в костюм и строгое серое пальто, Ковалевский.
Жан, улыбаясь во всю ширь лица, чуть пучит глаза, плавным, витиеватым жестом правой руки обращает на меня внимание и спрашивает по-английски (видимо из галантности, потому что я не говорю по-французски):
— Ну, как?
— Экселлент, — отвечает Ковалевский, а затем переводит взгляд на меня и добавляет:
— Вы прекрасны.
— Благодарю, — опускаю взгляд я.
Его похвала суха, но приятна.
Затем мы прощаемся с Жаном, садимся в машину, и из окна я вижу, как он, продолжая улыбаться, машет нам рукой.
Машина трогается с места и выезжает со стоянки.
Спустя десять минут езды по освещённому фонарями и вывесками городу, в котором тем не менее, судя по всему, ничего сейчас не работает, мы подъезжаем к небольшому трёхэтажному особняку, где нас опять же встречают у порога. Только на сей раз это две приятные, ухоженные женщины лет сорока-сорока пяти. Это салон одежды и вскоре меня одевают в соответствии с пожеланиями Ковалевского, который теперь не уходит, а наблюдает, сидя в кресле и попивая кофе из картонного стаканчика с пластиковой крышкой, который ему любезно принесла одна из этих женщин (подозреваю, владелица салона), как я то и дело выхожу из кабинки для переодевания в новой одежде.
— Это — хорошо, — качнув поднятым указательным пальцем, говорит он, когда я появляюсь перед ним в небесно-голубом приталенном платье из хлопка, с открытыми плечами и тонким, плетёным светло-коричневым кожаном поясом, свисающим обоими концами вдоль правого бедра. Платье чуть ниже колен, и я чувствую себя в нём вполне уверенно. Особенно с учётом того, что мне и самой оно очень нравится и я рада, что Ковалевский его одобрил.
