— Борис Константинович, доброе утро! — улыбаюсь во весь рот, входя в кабинет. Закрываю за собой дверь. — Вызывали?
— Да-да, присаживайтесь, Алиса Юрьевна, — кивает он, не отрываясь от бумаг.
Добрых минут пятнадцать что-то читает, отмечает, подписывает — словом, как ни в чём ни бывало работает, а я сижу. Как дура.
— Ну что, Алиса Юрьевна, — наконец поднимает он глаза, и его взгляд неожиданно оказывается тяжёлым и холодным, — разобрался я вчера с вашей просьбой. Изучил, так сказать, вопрос. И обнаружил один крайне неприятный факт…
Пауза. Смотрит. А я не понимаю, что происходит, но почему-то начинаю потеть.
— Оказывается, одна из наших ведущих сотрудниц, — посопев, продолжает шеф, — перспективный, подающий огромные надежды специалист по международным коммуникациям, которую я лично собирался премировать сегодня двойным окладом и повысить до начальника отдела, на поверку оказалась крайне аморальной, позорящей авторитет нашей компании личностью.
Снова пауза. Чувствую, как мои щёки заливает краской, но всё ещё не понимаю… Это он про Аньку? Ну, в контексте того, что спалил её связь с Сергеем?
— Недопустимость такого поведения, Алиса Юрьевна, прописана в уставе нашей компании! Но, видимо, этот устав писан не для всех?! Или как ещё прикажете это понимать?
Молчу. Просто не знаю, что отвечать.
— И либо вы сейчас же пишете заявление по собственному желанию, Алиса Юрьевна, без отработки и выходных пособий, либо приказ об увольнении напишу я! По статье! И тогда ни одна приличная компания не возьмёт вас больше даже уборщицей!
Я сначала теряю дар речи, потом начинаю блеять:
— Но… Н…но, Борис Констан… Константинович… Но как же… А… а как же… — В голове ураган мыслей. У него что, амнезия? Мы ведь вчера обо всём… — А… А… Но…
— Пишите, Алиса Юрьевна! — пихает генеральный лист бумаги. Тот скользит по столу и останавливается рядом со мной. И меня прорывает:
— Но Борис Константинович! Я-то здесь причём? Нет, ну то есть, я виновата, не спорю, но это единственный эпизод за всё время, и это, на секундочку, мой муж. Муж! Ну и где здесь аморалка? Это частная жизнь, которая, кстати, выползла наружу исключительно потому, что другие сотрудники вашей компании — и вы сами мне вчера об этом рассказывали! — нарушают по полной, причём неоднократно и самым что ни на есть наглым образом! Вот уж где аморальное поведение! Почему же вы их не увольняете? Почему именно я?!
Генеральный изучает меня пристальным тяжёлым взглядом. Так долго, что у меня появляется надежда на справедливость.
— Ну что ж, возможно вы и правы, — наконец кивает он. — Но тогда тем более нужно самым тщательным образом изучить ситуацию со всех сторон. — Щурится, губы-сардельки складываются в улыбочку: — И куда приехать сегодня вечером вы уже знаете, не так ли? Только на этот раз без группы поддержки, пожалуйста.
И тут до меня наконец ка-а-ак дойдёт! Кровь ударяет в голову так резко, что окружающий мир словно заливается багрянцем. Дыхание перехватывает, рот хлопает будто сам по себе, а внятная речь, наоборот, застревает в горле.
— Да вы… Вы… Да как вы… Как вы смете! Да я жаловаться буду!
— Ну-ка цыц! — грозно шлёпает он по столу. — Разоралась тут. Жаловаться она будет! Да я таких как ты неженок пучками через колено ломаю, и ни одна потом даже вякнуть не смеет, хотя поначалу все, как одна, грозятся. — Презрительно фыркает. — Нашлась тут самая умная! Сестра к ней приехала, видите ли! Помяни моё слово, девочка, сегодня же вечером будешь у меня! И если на этот раз будешь шёлковой, то уже завтра станешь начальником своего отдела, а муж твой с этой его шлюхой вылетят по статье! А нет, так проваливай, и чтобы я тебя здесь больше не видел!
Импульсивно запускаю в него карандашницей со стола:
— Ну и пошёл к чёрту, старый козёл!
— Сегодня в восемь! И не опаздывай!
Фурией залетаю в свой кабинет, без разбора сгребаю в коробку личные вещи, и матерюсь, матерюсь, матерюсь… В дверь стучат.
— Привет, Али-иса! — старательно вытягивает Лёлик. — Как дела-а?
Я смотрю на увесистый наградной знак «Лучший специалист отдела» в своей занесённой для удара руке и даже не помню в какой момент успела схватить его с полки. На него же смотрит и Лёлик:
— Краси-ивое! Это твоё?
— Привет, Лёш. Мой. Но можешь забрать себе!
И пока он искренне радуется, я обращаю внимание на курьерский бокс в его руках. Вернее, на одну из папок в нём — зелёную, с жёлтой полосой, что означает «Отдел кадров. Срочно»
— А как у тебя дела, Лёш? В кадровый идёшь?
Добрая душа с детской непосредственностью и в красках расписывает, как сначала ходил в отдел кадров, потом к генеральному, и вот теперь обратно в отдел кадров.
— Аж ноги заболели, у-уф!
— Жаль. А я хотела попросить тебя за кофе сбегать.
— Я сейча-а-ас! Я ми-и-игом!
— Тогда возьми два.
— Да хоть три-и-и!
— Спасибо, Лёш! Погоди, ты коробку-то свою оставь. У тебя же руки заняты будут…
Это плохо, да, но кто бы знал, как мне надоело быть хорошей!
Едва Лёлик уходит за кофе, я лезу в зелёную папку. Там лежат два приказа, уже подписанные генеральным — о моём увольнении по статье и о назначении на мою должность Аньки. И то и другое явно свежее, но сильно задним числом.
То есть этот старый похотливый козёл наобещал мне с три короба за то, что я к нему подъеду, а сам даже не собирался выполнять? Интересно, а с остальными уволенными девочками у него прокатывало? Судя по его самоуверенности и их сплетням — да.
Вообще, изначально я хотела угостить вторым кофе Лёлика. Но теперь…
— Ой, спасибо тебе огромное, Лёш! Что бы я без тебя делала! — принимаю оба стаканчика, отхожу к окну. — А можно ещё одну маленькую просьбу? — отвернувшись, открываю одну из крышечек и незаметно, но от души плюю в стакан. Закрываю. — Отнесёшь это Борису Константиновичу? Скажи, это ему от меня в качестве извинения. И передай, что я согласна…
Глава 13. Поехали на хату!
Глава 13. Поехали на хату!
— Вот коз-з-злина! — Ирка так хищно ударяет ножом, что его лезвие буквально впивается в разделочную доску, а огурец с брызгами разлетается на две части. Подруга похожа сейчас на добротную такую, восьмидесятикилограммовую амазонку, беспощадную отрубательницу членов. — И что, ты ему это вот так и оставишь?
— Не знаю уже. Сначала думала в трудовую инспекцию обратиться, но тогда начнут разбираться с причинами, и всплывёт это грёбанное видео.
— Ну и что?
— А то, что это реально нарушение устава компании, поэтому и вопросов к увольнению по статье не возникает.
— Но не задним же числом увольнять?
Я вздыхаю.
— Это да. Это-то и жальче всего. Получается, теперь ни премии, ни зарплаты… Но я тут знаешь, что ещё подумала, — выдаю родившуюся ещё в офисе, на фоне, так сказать, кофейной интриги, гениальную идею, — а что, если ему его же монетой отплатить? Ну поехать к нему сегодня, типа, вся такая смиренная и согласная… А там раскрутить на откровенный разговор и записать домогательства на видео? Или хотя бы аудио?
— Слу-у-ушай, Ерофеева, а ты мне нравишься! — расцветает Ирка. — Тогда ведь можно будет не то, что восстановления в должности требовать, но и налом за моральный ущерб! Причём, неоднократно!
— Ой нет, не хочу я там восстанавливаться! У меня аж чешется всё, как вспомню. Пусть честно заработанное отдаст и хватит на этом.
— Ну тогда хотя бы раскидать домогательство по почтам коллег, чтобы завирусили! И это уже не какая-то там непонятная сплетня будет, а факт! На будущее. Только подумай, ты же вообще целую революцию напоследок устроить сможешь!
Так и хохочем до слёз, строя планы жуткой мести, когда Ирка замирает вдруг:
— Стопэ! А ведь не пойдёт так!
— Почему?
— А потому что вдруг он в ответ на твой шантаж просто капнет ментам?
— Ну и что? Тогда мне вообще терять нечего будет! Напишу ответную заяву на домогательства, подтянем девчонок, которых он уже поимел, и законными методами отсудим у него моральный ущерб.
