— Вы предлагаете мне покривляться вместо этой малютки… Позволить швырять себе в нос цветы, ломать комедию!.. О! И вы считаете, что я подхожу для этого? Вы собираетесь исправлять свои ошибки моими руками, но у меня нет желания ни разделять безумства ваши, ни поощрять ваше непостоянство! Я не желаю рисковать собственной репутацией и стать всеобщим посмешищем.
— Но кто сказал вам, что, однажды подарив женщине цветы, ты навсегда теряешь разум?
— Так, значит, вам она нравится?.. Вот уж, действительно, поздравляю вас, что за милая парочка! Почему же вы до сих пор не сообщили мне о привязанности своей… Вам следовало бы это сделать… Разве вы не знаете, что мне интересны развлечения ваши? Еще полгода назад кто бы мог подумать, что появится это маленькое создание… кукольного роста… согласна, у нее довольно красивые глаза, однако они пусты… Если бы я была мужчиной, ее постная физиономия вывела бы меня из терпения… к тому же ум ее мало развит, она словно только что вышла из монастыря. Возможно, она и успела прочитать два-три романа, но сразу вообразила, что, явившись в обществе, также может рассчитывать на успех… Ах, как это забавно! Дайте же мне вволю посмеяться, прошу вас… Почему вы умолчали, сколько хлопот она вам доставила? Целых двадцать четыре часа… Держу пари, что вы не чаяли, как избавиться от нее. Что за нелепая история! Над ней будет смеяться весь Париж. Все будут просто в восторге от выбора вашего, равно как и от пристрастия к празднествам… Однако, кроме шуток, говорят, что все было весьма изысканно… Так, значит, вы решили и меня осчастливить, избрав наследницей вашей героини? О, сударь, какая честь…
— Прекрасная графиня, — невозмутимо отвечал Селькур, — когда вы исчерпаете все свои сарказмы, я попытаюсь воззвать к вашему разуму… если таковое возможно.
— Ну же, говорите, я слушаю вас, оправдывайтесь, если посмеете.
— Оправдываться — но в чем? Прежде чем начать оправдываться, надо наделать ошибок, а вы обвиняете меня в том, чего не было. Вы же знаете, какие чувства питаю я к вам.
— Вовсе нет, сие мне неведомо. К тому же я что-то не припомню, чтобы вы явили по отношению ко мне хотя бы одно из тех, вероятно, нежных чувств, на кои вы намекаете. Ведь если бы вы говорили искренне, вы не устраивали бы праздник Дольсе.
— Ах, графиня, забудьте об этой забаве, не имеющей продолжения. Да, я устроил бал и подарил несколько цветов Дольсе… Но лишь для графини де Нельмур, красавицы, не имеющей себе равных, могу я устроить настоящее празднество…
— Если уж вам так хотелось устроить два праздника, могли бы, по крайней мере, пригласить меня первой!
— В том нет моей вины, во всем повинен календарь, где святая Ирина стоит на целых три недели раньше святой Анриетты. Но что значат эти три недели, когда в сердце моем царит одна лишь Анриетта? Да пусть кто угодно предшествует ей в календаре!
— Вы опять за свое. Ну как могу я верить вам?
— Неужели вы так плохо думаете обо мне? Или непомерная гордыня побуждает вас к подобным вопросам? И это после того, как я целый вечер слышу от вас одни лишь упреки!
— О, вы забываетесь! Легкомыслие не принадлежит к числу моих недостатков, гордость же моя не уступит вашей. Я не дозволю унизить себя перед этой недотрогой, а посему оставляю за собой право острить насчет вас обоих, когда мне заблагорассудится.
— Хотя бы раз в жизни прислушайтесь к голосу справедливости и попробуйте судить о вещах так, как они действительно того заслуживают. От этого мы все только выиграем.
— То есть вы хотите сказать, что возмущение мое напрасно и вы вовсе не увлечены этой особой… а раз нет повода для гнева, то все красноречие мое пропало даром… Согласна, но тогда поклянитесь, что сия маленькая простушка вам совершенно безразлична.
— Неужели вы так ревнивы, что вам недостаточно слов моих? Берегитесь, я могу подумать, что вы не верите мне… Сие же для меня оскорбительно, и я вынужден буду навеки расстаться с вами.
— Ах! Я так и знала, что этот казуист заставит меня просить у него прощения.
— Вовсе нет, однако же есть вещи совершенно очевидные.
— И разумеется, такова и ваша история.
— Если вы сами это поняли, то к чему столько ненужных слов?
— Я не желаю иметь соперниц.
— Но о них и речи не идет.
— О, как коварны эти мужчины!
— Вы снова меня с кем-то путаете.
— Почему вы уверены, что я прощу вас?
— Вы обязаны сделать это… Ну же, не будьте ребенком… Приезжайте ко мне на пару дней и убедитесь наверняка, а не по слухам, что устроенный мной праздник был всего лишь прелюдией торжества для моей дорогой графини…
И опытный обольститель взял руку той, кого желал подвергнуть испытанию, и прижал ее к сердцу.
— Жестокая, — молвил он проникновенно, — ваш образ запечатлен здесь навеки… Как могли вы подумать, что иная женщина способна поколебать владычество ваше?
— Довольно, не будем больше говорить об этом… Но два дня, о которых просите вы…
— Я на них рассчитываю.
— Но это подлинное безумие.
— Вы совершите его.
— Ну вот, всегда вы вынуждаете меня поступить по-вашему.
— Всегда ли?
— О! Разумеется, нет, есть границы, кои я никогда не преступлю… И если бы я сочла, что в предложении вашем кроется стремление побудить меня позабыть об этом, я бы, несомненно, отказала вам.
— Нет, нет, давайте чтить принципы друг друга… Но судите сами, разве могу я желать соблазнить вас? Можно обмануть первую встречную, женщину презираемую, от которой хочется получить минутное удовольствие, дабы потом забыть о ней навсегда. Но подобные уловки недостойны, когда ждешь, что счастье твое будет длиться всю жизнь!
— Положительно, рассудительность идет вам на пользу… Что ж, раз вы так хотите, я приеду… Но подумайте хорошенько, как поступить, чтобы я не почувствовала, что вы приравняли меня к сопернице моей. Никто не должен усомниться, что с той крошкой вы были не более чем вежливы, со мной же обошлись, как с нежным и искренним другом сердца вашего.
— Обещаю, — говорил Селькур, откланиваясь, — руководствоваться единственно желаниями вашими… Дозвольте просить вас лишь об одном: если я чудом заслужу одобрение ваше, вспомните, что похвала ваша для меня превыше всех наград. Я буду счастлив, если увижу, что сумел пробудить в вас ответное нежное чувство, кое и вознаградит меня за труды…
Селькур приказал приступить к приготовлениям. В оставшееся время он несколько раз виделся с графиней, чтобы та не изменила своего решения. Дважды он тайно навещал Дольсе, к которой по-прежнему испытывал неодолимую склонность. Более чем когда-либо убеждался он в утонченности чувств трепетного создания сего и понимал, что, если Дольсе случайно узнает о планах его, горе ее будет неизбывно. Поэтому он старательно скрывал от нее готовящееся для графини де Нельмур торжество, а в остальном положился на судьбу и на обстоятельства. Приняв решение под воздействием веских причин, надлежит сделать все возможное, дабы избежать непредсказуемых последствий, постараться, чтобы действия не противоречили бы результату, что, несомненно, вызвало бы смятение рассудка нашего.
