Твердо. Убедительно.
— Отлично.
Он бросил полотенце в раковину, подошел к ней и приник к ее рту.
Она неловко ответила; после долгого перерыва реакция оказалась слишком сильной, и она оцарапала ему спину.
Поцелуй закончился. Он погладил ее волосы.
— Не беспокойся. Я не стану пить кровь. Я могу сдерживать свои импульсы.
Она решила подыграть его шутке, в которую почти поверила.
— Это не важно. Я хочу стать такой же, как ты.
Шутка?
Он уселся на стул, привлек ее к себе, прижался щекой к груди.
— Этого недостаточно. Для превращения у тебя должны быть соответствующие гены.
— Это действительно инфекция?
Она почти шутила, наполовину притворяясь, что верит.
— Как вирус, который заражает раком. Я только знаю, что из тысяч моих жертв только несколько человек подхватили лихорадку и выжили, став такими же, как я.
— Вампирами?
— Можно сказать и так. Одним из тех, кого я заразил, был мой сын. Он тоже заболел лихорадкой и переродился. Поэтому я решил, что все дело в генах.
Он крепче прижал ее к себе, словно желая согреть.
— А что случится, если у жертвы окажутся неподходящие гены?
— Ничего. Ничего не случится. Я никогда не дохожу до того, чтобы убивать. Я никого не убивал уже более сотни лет. Тебе ничто не угрожает.
Она соскользнула на пол, встав на колени, обвила руками его талию. Он поддерживал ладонью ее голову, гладил по обнаженным рукам и плечам.
— Шелк, — наконец произнес он, поднял на ноги, прикоснулся к груди.
Она кормила Эшли, но это не предохранило девочку от лейкемии. В груди столкнулись лед и огонь, как будто снова вот-вот польется молоко.
— Ты одинок?
— Господи, конечно. Только поэтому я не устоял против тебя. Знаешь, у меня инстинкты хищника, этого я не могу отрицать. Но я родился человеком.
— Как ты заразил своего сына?
— Случайно. Я сам заразился вскоре после женитьбы. Пьетра, моя жена, давно умерла.
— Пьетра. Какое странное имя.
— Для Флоренции тринадцатого века оно нисколько не странное. Мое перерождение произошло вскоре после свадьбы. Я очень тяжело болел. Я понимал, что мне нужна кровь, но не знал почему и не мог контролировать свою жажду. Я выпил кровь священника, который пришел меня исповедовать. Жажда оказалась такой сильной, что я убил его. Но я не хотел его убивать, Гретхен. Я был не более виновен, чем младенец, сосущий материнскую грудь. Первая жажда всегда почти неконтролируема. Я выпил слишком много, а когда увидел, что он мертв, быстро оделся и убежал.
— И оставил свою жену.
— Я больше никогда ее не видел. Но спустя несколько лет я встретил за карточным столом молодого человека. Притворился его другом и заманил в темный переулок. Я выпил его крови, чтобы утолить жажду. А позже снова увидел его, уже переродившимся. Он стал моим соперником в погоне за кровью. Я заразил его, он переболел лихорадкой и стал таким, как я. Позже я сложил все куски головоломки. Я покинул Пьетру беременной, и, как ты понимаешь, он оказался нашим сыном. У него имелись необходимые гены. Если бы их не было, он бы и не заметил небольшой потери крови.
Его рука вновь погладила ее по плечу.
— А где он теперь?
— Я сам частенько гадаю об этом. Вскоре после его перерождения я заставил его уехать. Вампиры не могут держаться вместе. Им необходимо охотиться.
— Почему ты все это мне рассказываешь?
Гретхен пыталась контролировать себя, но услышала, каким тонким стал ее голос.
— Я всегда говорю людям, кто я такой. И никто не верит.
Он встал, заставил ее подняться, снова поцеловал, прижался к ее телу бедрами. Она прошлась рукой по его плечам и расстегнула рубашку.
— Ты тоже мне не веришь.
И тут она улыбнулась:
— Я хочу тебе поверить. Помнишь, я как-то говорила, что не хочу быть человеком.
Он приподнял бровь и посмотрел на нее сверху вниз.
— Боюсь, твои гены не позволят тебе стать кем-то еще.
В его аккуратной спальне почти не было мебели. На низенькой полке рядом с кроватью она заметила книги из магазина мисс Трилби: «Красный дракон» и «Исповедь наркомана». Внезапно он поднял ее и уложил поверх покрывала. Они опять долго целовались. Потом он медленно овладел ею. Он не закрыл дверь, и с кровати был виден экран компьютера. Гигеровские духи хранителя экрана исполняли сладострастный танец. А потом она закрыла глаза, но духи продолжали танцевать под веками.
Когда все закончилось, она поняла, что солгала. Если это и не было любовью, то чем-то столь же сильным и опасным.
Она провела пальцем по вздувшейся вене на его руке.
— Ты родился в Италии?
Он поцеловал ее руку, скользящую по его коже.
— Да, сотни лет назад. До того, как моя плоть онемела.
— Тогда почему ты говоришь без акцента?
Он перекатился на спину, скрестил руки под головой и усмехнулся.
— Я провел в Америке больше времени, чем ты. И очень старался избавиться от акцента. А ты не собираешься спрашивать меня о солнечном свете, чесноке и серебряных пулях?
— Это все суеверия?
— Похоже, что так. — Он вновь усмехнулся. — Зато чувства постепенно угасают.
— Ты сказал, что не способен любить.
Он вытащил из прикроватной тумбочки перьевую ручку и вонзил кончик себе в руку.
— Видишь?
Кровь медленно растеклась по коже.
— Прекрати! Господи, зачем ты себя поранил?
— Просто чтобы показать. Плотью постепенно овладевает… рак, если можно так выразиться. Все начинается с самых холодных частей тела. Нервы разрушаются. Я ничего не ощущаю. Эмоции тут ни при чем.
— И только для охраны своей территории…
— Да. Эмоции не умирают окончательно. В этом кроется ужасный конфликт. Я слышал об одном очень старом вампире, у которого был поражен мозг. Он стал хуже, чем акула, превратился в машину для поглощения крови. Но метастазы распространяются очень медленно.
Она набросила на себя простыню. Теперь, когда они лежали порознь, комната казалась прохладной.
— Но ты казался мне обычным человеком, когда…
— Значит, ты ничего не почувствовала, когда мы целовались?
— Почувствовала?
Он взял ее указательный палец и засунул себе в рот. У самого корня языка она нащупала крошечные выступающие шипы.
Она внезапно испугалась и отдернула руку. Он поймал ее пальцы и поцеловал, почти насмешливо.
Ужас перемешался с нежностью, и она зарылась лицом в подушку. Но разве не это она воображала себе и почти надеялась ощутить?
— В следующий раз, — сказала она, повернув к нему лицо, словно маргаритка к солнцу, — выпей моей крови, пожалуйста.
