Наплевать бы на все.
Разбежаться.
И…
— Эй, малышка… — послышался голос Бена где-то за спиной.
Судя по звукам, мужчина уже сел за руль, громко хлопнув дверью, завел мотор и теперь дожидался, когда я заберусь в машину вслед за ним. Не желая больше ни минуты находиться здесь, со второй попытки я осилила распахнуть дверь и рухнула на переднее сидение. На измазанном в крови виске почувствовала недолгий, но пристальный взгляд водителя — мужчина хотел сказать мне что-то утешительное, но, так и не подобрав слов, тяжело вздохнул, молча выруливая на главную дорогу.
А что он мог сказать? Как мог утешить? Как мог заполнить эту пустоту от потери некогда близких мне людей? Если даже я не была уверена, что вообще когда-то смогла бы простить себя за то, что все они погибли из-за меня, то Бенжамин не смог бы убедить меня в обратном и подавно… Но я все равно была благодарна ему. Не столько за спасение своей, на самом-то деле, ничего не стоящей жизни, сколько за присутствие самого пирата рядом, за его молчание, которое говорило мне больше, чем если бы он произносил эти бессмысленные, пустые слова…
Ландшафты сменялись один за одним. Звездное небо над головой приковывало взгляд и завораживало своей неизвестностью, а холодный муссон бил в лицо, обветривая намокшие от слез щеки. Джунгли вокруг словно заснули непробудным сном. Только вывернув на дорогу, проходящую вдоль пляжа, мы услышали, как невдалеке волнуется синее, почти что черное во тьме море. Сегодня оно было неспокойным: высокие волны бились о белый песок, достигая чуть ли не середины пляжа, пенились, а затем с режащим слух шипением возвращались обратно в морскую пучину. Шторм продолжался и не мог не напоминать о том, что подобное творилось и в моей душе…
— Бен? — спустя долгую дорогу, проведенную в тишине, наконец позвала я пирата.
Мой голос сорвался после непосильного напряжения и теперь неприятно хрипел.
— Да?
Я чувствовала, как медленно отрубаюсь, и это было единственным, что обнадеживало: хотелось хотя бы на время перестать чувствовать эту боль и безысходность. Хотя от кошмаров я вряд ли была застрахована, и что-то подсказывало мне, что теперь я еще очень и очень долго не смогу нормально спать…
Я заняла удобное положение, поджав колени к груди и уложив голову на локоть, покоящийся на бесстекольном окне.
— Спасибо… — еле слышно произнесла я, прикрывая тяжелые веки.
В воздухе вновь повисла тишина, нарушаемая лишь неспешным движением нашего пиратского внедорожника по неровной дороге…
— Alles vir jou, * — было последним, что я услышала, прежде чем погрузиться во тьму.
***
В пиратском лагере почти никого не было: несколько патрулирующих вышки снайперов и бродящих по территории базы пулеметчиков. Очевидно, что основные силы главарь пиратов задействовал в целях оккупации храма, к которому, как однажды сказала мне Сара, он запрещал своим людям даже приближаться. Теперь же все изменилось: Ваас вернулся в то место, которое много лет назад служило ему домом, и сжег его до тла. Было ли это связано с желанием вернуть меня, или же я стала всего лишь тем самым предлогом, которого пират ждал столько лет, чтобы решиться окончательно разорвать связь со своим прошлым? Я не знала ответа на этот вопрос, но меня бы устроил любой его исход, только бы Ваасу стало от этого легче…
Внутри было тихо: колонки были вырублены, и привычных качающих битов больше не раздавалось. Пираты просиживали задницы за игрой в карты и распиванием дешевого пива, громко матерясь на всю округу. Когда мы с Бенжамином зашли на территорию лагеря, в его адрес тут же послышались приветливый свист и аплодисменты: еще бы, Бенжамин был вторым человеком после Монтенегро, но, в отличие от главаря, его не так боялись. Пират еле заметно улыбнулся уголком губ, махнув всем присутствующим рукой.
— Эй, Бен! — послышался грубоватый мужской голос приближающегося к нам пирата.
Это был высокий мускулистый мужчина, в бронежилете и с пулеметом в руках.
— Еще увидимся, Мэри. Если что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти… — тихо произнес Бен, обращаясь ко мне и отходя на шаг в сторону. — Бернард! Какими судьбами? Тебя разве не перевели в «Доки Валсы»? — усмехнулся Бен, пожимая руку товарищу, который притянул его в дружеские медвежьи объятия.
Не желая маячить в таком жалком состоянии перед пиратами, я неспешно поплелась в сторону главного здания. Несмотря на получасовой сон в дороге, легче мне не стало от слова совсем: ноги словно налились свинцом, а пальцы рук все еще подрагивали, выдерживая определенную периодичность. Голова кружилась, а в висках продолжало пульсировать. Но если снаружи мое тело с потрохами выдавало мое предистеричное состояние, то внутри я больше ни черта не чувствовала. Ни боли, ни отчаянья, ни страха — ничего.
Только пустота.
От меня с корнями оторвали кусок моей жизни, моего прошлого, и теперь я вновь была потеряна. Как и тогда, на материке. Я самовольно вырвалась из лап убивающей, ломающей меня семьи, решившись начать жизнь с чистого листа…
Разве это не было правильным решением? Разве нет? И тем не менее, я оказалась совсем одна, без прошлого и будущего. Кто я теперь без семьи? Зачем существую? Ради кого? Эти вопросы крутились в моей голове, и я не могла найти на них ответы — это и ломало меня весь тот год. Это и привело к чертовой дистимии. Это и стало началом моей зависимости от таблеток.
Это и разрушило мою «новую, толком не начавшуюся жизнь», о которой я так мечтала, сбегая от семьи…
Все повторилось, словно шло по кругу: мое совсем недавнее, заново выстроенное из игральных карт прошлое отобрали от меня, силой вырвали из моих рук, но уже против моей воли. И вот он — новый, чистый лист, прямо передо мной. Я вновь на распутье, и каждый путь ведет не столько в неизвестность, сколько в заведомо бесконечную пустоту…
«Я не знаю, кто я теперь.»
«Я не знаю, кто нуждается во мне.»
«Я не знаю, чего я сама хочу.»
«Я не знаю, что будет дальше.»
«И даже не знаю, чего следует ожидать…»
Я не видела в своем будущем ничего хорошего. Ничего, кроме гребаной мести. Месть стала моим единственным стимулом, чтобы жить. Цитра должна была поплатиться за все, должна была…
«Я не дам ей покоя, не дам ей спасти свою душу. Она умрет, захлебываясь в собственной крови. У нее даже могилы не будет — никто не вспомнит об ее существовании, никто не вспомнит о ее силе. И за всю жизнь она так и не получит того идеального воина, о котором мечтала. Это станет самым жестоким наказанием, которого достойна эта сука…»
— Эй, девчонка!
Я встала в ступор, в раздумьях не заметив стоящего невдалеке пирата. Это был невысокий молодой брюнет. Мы знали друг друга на глаз, так как когда-то уже перекидывались с ним парочкой фраз, пока вместе перетаскивали ящики. Однако я так и не запомнила его имени да и не была нацелена.
«Как же, мать твою, не вовремя…»
Я бросила на парня раздраженный взгляд — сложа руки на груди и держа сигарету в зубах, он опирался спиной о стену изрисованного барака и смотрел на меня исподлобья. В глазах его не читалось ничего, кроме гребаной жалости.
«Пусть запихнет ее в свою задницу.»
— Там это… На заднем дворе подружка твоя сидит, — на отвали бросил пират, кивнув себе за спину. — Минут двадцать назад привезли… Но девка вряд ли долго протянет, так что можешь сходить попрощаться что ли… — пожал он плечами, выпуская сигаретный дым.
На миг я впилась оживленными глазами в лицо пирата. Ничего не ответив, я поспешно направилась в сторону заднего двора, где обычно находились клетки с пленными. От одной только мысли, что еще не все потеряно, что еще осталась невероятно маленькая, но все же надежда спастись от этого безумия, я была готова закричать…
Забежав за главное здание, я сразу же услышала гул со всех сторон. Клетки в этот раз были просто забиты пленниками (откуда их столько появилось за эти дни, я и предположить не могла). Отовсюду слышались жалобные стоны и всхлипы, а в меня сразу же впились несколько десятков напуганных глаз: я и забыла, что на мне висела красная майка, выглядывающая из-под мужской олимпийки — этого вполне хватило, чтобы эти люди видели во мне угрозу их жизням.
