– Спрашивайте, – предложил Коровка.
– Что ж… – директор посмотрел на учителей. – И с кого начнем?
– Можно мне? – спросила «англичанка».
– Приступайте, Эльвира Николаевна, – разрешил директор.
– Иностранный язык учили? – повернулась «англичанка» к Коровке.
– Да, английский.
– Вэри вел, – сказала «англичанка». – Вот из ё нэйм? (Очень хорошо. Как вас зовут?)
– Май нэйм из Борис.
– Вэа а ю лив? (Где вы живете?)
– Ай лив ин сити Минск, – ответил испытуемый. – Ит из зэ кэпитал оф зэ Белорашн Совиет Соушалист Рипаблик. (Я живу в Минске. Это столица Белорусской Советской Социалистической Республики).
– Гм, – сказала «англичанка». – Темы проходили?
– Ландон из зэ кэпитал оф зэ Грейт Бритен… – начал парень. Тему он отбарабанил до конца, ни разу не запнувшись.
– А еще что знаете? – не отстала «англичанка».
– Песню могу спеть на английском, – пожал плечами Коровка.
– Слушаем.
– Ванс зэа ливд э кэптэн брэйв, – затянул парень. – Энд хи кросд зэ оушен вэйв… (Жил однажды бравый капитан, он пересекал океанские волны…)
– Что за песня? – спросил директор, когда испытуемый закончил. – Мелодия знакомая.
– Жил однажды капитан, – ответила «англичанка». – Но ее кто-то перевел на английский язык. Я такой вариант не слышала. Где вы взяли текст? – спросила у Коровки.
– Мама принесла, – ответил тот. – Где взяла, не знаю. Вместе учили.
– Понятно, – сказала «англичанка».
– Ваша оценка, Эльвира Николаевна? – спросил директор.
– Крепкая четверка, – ответила преподаватель.
– Почему не «пять»? Ведь ни разу не запнулся.
– Произношение хромает.
«А то другие ваши ученики говорят, как выпускники Оксфорда», – хотел сказать директор, но передумал. Посмотрел на завуча.
– Ваша очередь, Капитолина Теодоровна.
– Кого из русских классиков читали? – спросила та Коровку.
– Пушкина, Лермонтова, Некрасова, – стал перечислять парень. – Толстого, Гоголя, Тургенева. Многих.
– Какая книга понравилась у Тургенева?
– «Отцы и дети».
– Почему? – слегка удивилась преподаватель.
– Про трудящегося человека написана.
– Это про кого?
– Базарова, конечно, – в свою очередь удивился испытуемый. – Остальные – тунеядцы. Только знают, что болтать. «Друг мой, Аркадий, не говори красиво!» – процитировал он. – А Базаров – труженик, жаль, что умер.
– Интересная интерпретация, – хмыкнула преподаватель. – А теперь присаживайтесь поближе. Будет небольшой диктант.
Коровка подчинился. Ему дали лист бумаги и шариковую ручку. Капитолина Теодоровна зачитала ему абзац из книги, затем взяла лист с написанным текстом и пару раз черкнула в нем авторучкой с красными чернилами.
– Две ошибки, – сообщила присутствующим. – Орфографическая и пунктуационная. На тройку вытянет.
– Хорошо, – кивнул директор. – Времени у нас немного, потому очень кратко. Степан Ермолаевич?
– Третий закон Ньютона?
– Действию всегда есть равное и противоположное противодействие, – отбарабанил испытуемый после небольшой заминки.
– Отлично, – согласился «физик».
– Варвара Тимофеевна? – директор посмотрел на «химицу».
– Валентность водорода и кислорода?
– Один и два соответственно.
И вновь после заминки.
– Знает, – преподаватель развела руками.
– Что ж, – сказал директор, – на этом завершим. Видно, что Борис готовился. Предлагаю сделать так. Он напишет заявление на мое имя с просьбой разрешить сдавать экзамены за курс средней школы. Педсовет согласие такое даст. Мы составим расписание по предметам, кроме тех, которые вынесены на выпускные экзамены. Пусть ходит и сдает. Выпускные – вместе с остальными. Возражения имеются?
Преподаватели закрутили головами.
– Леокадия Петровна, подготовьте документы…
«Прокатило», – думал Николай, топая от школы. Блиц-опрос он не то, чтобы ожидал, но к нему нисколько не готовился. Выручила память. От слияния с сознанием Бориса она стала всеобъемлющей. Лосев вспомнил даже песенку, которую учил в школе на уроках английского языка. «Но серьезно тут у них, – согласился, поразмыслив над случившимся. – На халяву не проскочишь. Блат не блат, а спросят строго. Надо на учебники налечь, взять их в библиотеке». Странно, но такая постановка дела в школе вызывала уважение. В его времени дипломы вузов покупали, а не то, что аттестат… «Надо будет Алексеевну отблагодарить, – думал Николай. – Без нее так и остался бы для всех дебилом. Только как отблагодарить? На подарок денег нет, а цветком тут не отделаешься. Посущественней чего бы». Он раскинул мыслями. Может быть, ее нарисовать? В этом времени к такому не привыкли. Не сидят здесь художники на улице, чтоб за деньги набросать карандашом твой портрет. Фотография – и та большая редкость. Камер у народа мало, чтобы сохранить момент – идут в фотоателье. Нарисованного Николаем Комарова аккуратно сняли и отдали в торг, заявив, что повесят в Ленинской комнате. Решено!
К исполнению задуманного Лосев подошел творчески. Женщины любят антураж, просто так отдать директору листок с портретом выглядело бы не солидно. В выходной Николай съездил в ГУМ, где купил большую рамку с паспарту. Приобрел цветные карандаши фирмы «Кохинор» и такой же ластик. Стоили они немало, но скупиться он не стал – продавец сказала, что это лучшие из всех. Оказалось, не соврала. Грифель мягкий, не крошится при заточке, оставаясь в оболочке, а не выскакивая из нее, как у советских. Николай решил, что рисунок будет в цвете – карандашном, разумеется. Можно сделать акварель, но Борис ею не владел. Николай понял это, подержав краски в ГУМе. Никаких эмоций у него при этом не возникло, но зато к карандашам руки потянулись сами.
Рисовал он без участия директора – попросить ее позировать не комильфо. Может отказать, и сюрприза не получится. В этот раз быстро написать портрет не вышло. Дело было не в отсутствии натуры – лица встреченных людей у него хранились в памяти, как фотографии на жестком диске. На набросках Алексеевна получалась строгой и суровой, как на снимках этого периода. Николай их помнил с детства – те висели в рамках в доме бабушки. Дедушка, прабабушка, другие родственники, и у всех – каменные лица. Алексеевна при всей ее суровости – человек душевный. Вон ему как помогла! Да и женщина красивая, пусть чуток и крупновата. Но зато не худосочная модель, у которой губы будто пчелы покусали… Николай браковал набросок за наброском, и наконец получил то, к чему стремился. Алексеевна смотрела на него веселым взглядом, чуть заметно улыбаясь. На высокий лоб скатилась прядка из прически, придавая облику директора слегка игривый шарм. Вот-вот подмигнет…
Рисунок занял место в паспарту, а оно – в деревянной рамке. Лосев завернул ее в газету и потопал в магазин. Директор сидела в кабинете.
– Что тебе? – спросила Николая.
– Это вам, – он развернул газету и положил рисунок перед ней. – На память.
– Это кто? – она взяла подарок. – Я, что ли? – спросила, рассмотрев.
– Вы, конечно.
– Не похожа, – засомневалась Алексеевна. – Здесь я молодая и красивая.
– Так какая есть, – мелким бесом подкатился Николай. – Мне не верите, спросите у людей.
– И спрошу! – пообещала Алексеевна.
Обещание она сдержала в обеденный перерыв. Когда все поели, попросила женщин задержаться и пустила по рукам портрет. Рисунок произвел фурор. Продавщицы ахали и закатывали глазки.
– Здесь вы прямо как артистка! – заявила Клава. – Хоть в кино снимай!
– Скажешь тоже, – смутилась Алексеевна и забрала у нее портрет. – На себя нисколько не похожа.
– Вы не правы, Алексеевна, – возразила заместитель. – В том-то и дело, что похожи, я сказала бы, что даже очень. В тоже время незнакомая, другая. Вас, как будто, по-другому разглядели.
– Точно! Правда! – поддержали продавщицы.
– Тот, кто вас нарисовал, наверное, в вас влюбился, – заявила Клава.
Продавщицы засмеялись.
– Что не так сказала? – не смутилась продавщица. – Я же это вижу. Он по вас вздыхает.
