— У тебя был хороший день на работе? — спрашиваю я, и она кивает.
— Хороший, но напряженный, так что йога очень нужна.
Она дарит мне небольшую улыбку, когда ее щеки розовеют.
— А как у тебя с работой? — спрашивает она меня, пока мы спускаемся по лестнице в спортзал под нами.
— Вообще-то у меня был выходной, так что я успел немного почитать и прибраться в квартире.
— Звучит как идеальный день, я люблю читать.
Ее голос приобретает тоску.
— Ты не часто читаешь?
— Я надеюсь, что теперь, когда я не учусь целыми днями, я буду, но последние несколько лет в школе было просто очень много, так что у меня не было много свободного времени.
Я понимающе киваю.
Придерживая тяжелую металлическую дверь, она выходит в коридор, а затем тянется к стеклянным дверям в спортзал.
Ее кроссовки слегка поскрипывают, когда мы попадаем в тихую комнату с деревянным полом. Она направляется в угол комнаты, где расставлено все оборудование, и берет со стеллажа два черных коврика для йоги, передавая один мне. Она также берет бутылку с дезинфицирующим средством, а я достаю из диспенсера несколько бумажных полотенец. Она бросает свой коврик на пол и обильно опрыскивает его, после чего жестом просит меня бросить ей свой. Я так и делаю, и она распыляет спрей, а я вытираю свой, чтобы он был полностью сухим, прежде чем переходить к своему.
Когда мы готовы, мы оба садимся лицом друг к другу и расстилаем коврики на расстоянии всего трех футов друг от друга. Она сначала сдвинула свой на несколько футов, но я не удержался и придвинул свой ближе.
Мы расположились в позе "крест-накрест".
— У тебя есть плейлист, который ты хотела бы включить? — спрашиваю я, прежде чем мы начинаем. После долгих уговоров с моей стороны она наконец-то прислала мне свой плейлист для лифтинга, что было совсем не то, чего я от нее ожидал.
— Не уверена, что тебе понравится музыка, которую я слушаю, когда хочу расслабиться, — нерешительно говорит она.
— Я не уверен, что в тебе есть что-то, что мне бы не понравилось, — честно говорю я ей, даже зная, что не должен произносить эти слова, но каждый раз, когда она краснеет, я получаю такой кайф, что гоняюсь за ней, как за наркоманом.
Отвернувшись, она закатывает глаза и достает свой телефон, чтобы найти плейлист. Она смотрит на меня сквозь густые ресницы, прежде чем нажать на кнопку воспроизведения.
Первые строчки припева негромко звучат из динамика, в тексте говорится о том, что певцу нравятся женщины, сладкие как мед — прямо как Кэт и ее медовые глаза, такие сладкие.
Она прикусывает нижнюю губу, и я хочу вырвать ее из зубов большим пальцем, чтобы самому оказать ей честь. Следующая строка говорит о том, что она — прекрасная катастрофа, яркий беспорядок. И снова эта строчка звучит так же, как Кэт. Она всегда такая нервная, ее личность красочная и яркая, но ее чувство юмора всегда застает меня врасплох.
И снова слова, звучащие из ее динамика, идеально описывают мое нынешнее положение. Из всех красивых девушек в мире я нашел себя с Кэт. Пламя между нами всегда разгорается, горит ярко, словно судьба. Песня заканчивается упоминанием о душевной боли, которая возникнет, если этот огонь выпустить на свободу.
И это именно то, чего я боюсь. Если мы будем встречаться и что-то пойдет не так, мы оба будем страдать, и ее брат тоже. Мне стоит напомнить себе об этом.
Моя улыбка начинает сползать, и она замечает это, резко нажимая на паузу в музыке, и комната наполняется тревожной тишиной. — Прости, я сказала, что тебе это не понравится.
Она играет со своим ожерельем, и я ничего не могу с этим поделать. Я протягиваю руку, хватаю ее за кулон и осторожно отнимаю, позволяя руке упасть на колени.
— Нет, мне очень нравится, правда, — успокаиваю я ее. — Я просто на мгновение отвлекся.
Я улыбаюсь ей и наклоняюсь, нажимая кнопку воспроизведения на ее экране.
— Что значит это ожерелье, с которым ты постоянно возишься? — спрашиваю я, и слова сами слетают с губ.
Она смотрит вниз, туда, где кулон упал между ее грудей, а затем снова поднимает на меня взгляд.
— Это кулон моей мамы, на нем выгравирована морская черепаха. Это филиппинский символ приспособляемости, то, чем я бы очень хотела овладеть, но, честно говоря, это просто заставляет меня чувствовать себя ближе к ней.
Она одаривает меня небольшой улыбкой, и я отвечаю ей тем же, не желая больше лезть на рожон или ставить ее в неловкое положение, но она удивляет меня, кивая головой в сторону моего бицепса.
— Что означает твоя татуировка? — спрашивает она, ее тон задумчив.
Я поднимаю рукав, вытягивая руку так, чтобы она могла видеть ее целиком. Ее пальцы, казалось бы, без раздумий вытягиваются, обводя линии головы Медузы и оставляя за собой след из мурашек. — Это сицилийский символ, называемый "Тринакрия"; три ноги образуют треугольник из-за формы острова Сицилия. Они представляют три мыса острова, а стебли пшеницы — потому что остров был крупным производителем зерна во времена Римской империи, поэтому они считаются символом плодородия и процветания. А голова Медузы в центре, как считалось, отпугивает злых духов, поэтому жители Сицилии выгравировали этот символ над своими дверями. Я поместила его в нижней части более крупной головы Медузы, потому что в некоторые дни мне кажется, что я сама нуждаюсь в защитнице. — Я отвечаю ей честно, если не сказать слишком подробно, но, судя по ее восторженному выражению лица, она ничуть не скучает.
Ее брови сходятся вместе, когда она изучает символ, проводя изящными пальцами по тонким линиям, прежде чем она, кажется, выходит из своих размышлений. Ее щеки розовеют от осознания, и она резко отдергивает руку. Мне приходится сдержать хмурый взгляд, который грозит превратиться в гримасу, — мне не нравится потеря ее прикосновений.
Прочистив горло, я киваю. — Ты готова начать?
— Да, — говорит она, ее голос притворяется уверенным.
— Хорошо, сегодня мы можем просто сделать легкий поток с пола, — говорю я ей, надеясь, что она не будет против, потому что мои мышцы болят, а я не планировал делать ничего, кроме как лежать в постели весь день, что я и сделал, пока она не написала.
— Звучит отлично, — говорит она мне.
Следующие тридцать минут я провожу ее по нескольким позициям, следя за тем, чтобы она все время стояла лицом ко мне, потому что я не могу поверить в то, что не сойду с ума, если ее задница каким-то образом окажется у меня перед лицом. Не помогает и то, что плейлист, который она выбрала, звучит как тематический трек к ночи невероятного секса, и мой член определенно понял это. Наверное, будет лучше, если мы закончим и расслабимся в последней позе, чтобы у меня было время расслабиться и моей половинке.
Последняя поза называется "Savasana", но она также известна как "поза трупа".
— Ложитесь на спину.
Я жду, пока она это сделает, и следую ее примеру.
— Ослабь конечности, пусть они лежат рядом с безвотобойльно, — уговариваю я. — Сбрось напряжение в шее и плечах и разожмите челюсти, позволив языку освободиться от напряжения.
В динамике ее телефона звучит новая песня о том, как певица берет своего партнера в путешествие по своему телу и разуму, находя в нем больше удовольствия, чем можно увидеть невооруженным глазом.
Это так помогает успокоить мой стояк.
Я закрываю глаза, пытаясь успокоить свой разум, но безуспешно. На меня нахлынули образы Кэт, скачущей на моем члене, ее маленькие сиськи подпрыгивают, голова запрокинута назад, когда она выкрикивает мое имя.
Мой член сейчас в полном внимании, поэтому я откидываю веки назад, глядя на нее, а затем настраиваюсь, заправляя себя в пояс треников и надеясь, что это поможет.
Я снова закрываю глаза, разжимаю челюсти и делаю то, что велела Кэт, но как раз в тот момент, когда я устраиваюсь поудобнее, она слегка сдвигается рядом со мной, ее мизинец касается боковой поверхности моей руки. От этого прикосновения меня обжигает жар, но она не убирает руку. Я стараюсь успокоить дыхание, но когда ее мизинец снова дергается рядом со мной, я не могу ничего поделать с реакцией своего тела. Я обхватываю ее мизинец, сцепляю его со своим и не отпускаю, пока не закончится следующая песня.
