— Разумеется.
— Женщине, которая носила меня в своем чреве, недавно исполнилось пятьдесят лет, и она сохранила свою красоту. Она обожает меня. Моей дочери Аглае шестнадцать лет, я боготворю ее, я наслаждалась ее ласками два последних года точно так же, как это делала со мной моя мать, так вот, Жюльетта, эти два создания…
— Продолжай же.
— Эти создания, которых я должна безумно любить, которые должны быть для меня дороже самой жизни… Словом, я хочу обагрить свои руки их кровью. Хочу искупаться в ней, Жюльетта; вместе с тобой я хочу погрузиться в ванную, мы будем ласкать друг друга, а кровь этих двух шлюх будет ласкать наши тела, будет плескаться вокруг, и мы будем плавать в ней… Я боготворила этих женщин до того, как встретила тебя, и вот теперь я их ненавижу; я хочу, чтобы они умерли на наших глазах самой жестокой смертью… Хочу, чтобы их предсмертное дыхание воспламенило наши чувства; хочу, чтобы их мертвые тела плавали в той же ванной, и на их трупах, в их крови мы с тобой будем кончать до изнеможения.
С этими словами графиня Донис, которая в продолжение всего признания не переставала мастурбировать, испытала оргазм и тут же лишилась чувств. Я и сама была настолько возбуждена всем услышанным, что даже не догадалась привести ее в сознание. Открыв глаза, она вновь бросилась мне на шею.
— Я поведала тебе ужасные вещи, Жюльетта, и, судя по моему состоянию, ты можешь убедиться, как сильно они действуют на мою душу… Может быть, ты думаешь, что я раскаиваюсь в своих словах? Отнюдь. И я сделаю все, что задумала. Завтра же мы займемся этим вместе.
— Сладкая ты моя наперсница, — отвечала я, целуя свою восхитительную подругу, — не подумай только, будто я тебя осуждай) — упаси меня Небо! Я вовсе не собираюсь отговаривать тебя, но предлагаю тщательно обдумать весь план и украсить его кое-какими эпизодами. Мне пришло в голову, что в это блюдо стоит добавить некоторые пряности. Кстати, каким образом ты намереваешься купаться в крови своих жертв? Мне кажется, для полноты ощущений следует подумать о том, чтобы эта кровь была результатом жесточайших пыток.
— Неужели ты думаешь, — негодующе заявила графиня, — что мое развратное воображение не предусмотрело этого? Я хочу, чтобы эти пытки были столь же продолжительны, сколько ужасны и жестоки; я хочу десять часов подряд наслаждаться зрелищем их мучений и их стонами и мольбами; я желаю, чтобы мы двадцать раз подряд испытали оргазм, пока издыхает вначале одна, затем другая, и мы будем впитывать в себя их вопли и напьемся допьяна их слезами. Ах, Жюльетта, — воодушевлялась она все больше и ласкала меня с тем же пылом, с каким только что мастурбировала сама, — все, к чему так страстно стремится сейчас мое сердце, есть результат твоих советов и поучений. И эта жестокая, но спасительная истина дает мне право на твою снисходительность. Поэтому спокойно выслушай то, что я еще должна сказать тебе: я настолько далеко зашла в своих опасных желаниях, что пути назад у меня нет, но я должна досказать свою исповедь до конца и в то же время вынуждена просить твоей помощи в одном деле, которое для меня чрезвычайно важно. Аглая — дочь моего мужа, и у меня есть все основания ненавидеть ее, мои чувства к ее отцу были не менее враждебны, и если бы Природа не услышала мои молитвы, я бы поторопила ее и своими руками… вобщем, ты меня понимаешь. У меня есть и другая дочь, ее отец — человек, которого я боготворю. Ее зовут Фонтанж, она — сладкий плод моей страсти, ее высший дар, сейчас ей тринадцатый год, она воспитывается в монастыре Шайо, под Парижем. Я мечтаю о том, что у нее будет блестящее будущее, это требует средств, а в средствах недостатка у нее не будет. Возьми это, Жюльетта, — продолжала синьора Донис, протягивая мне тяжелый кошелек, — мои законные наследники недосчитаются этих пятисот тысяч франков; положи эти деньги на имя Фонтанж, когда вернешься во Францию. Кроме того, я собираюсь доверить ее твоим заботам, ты будешь присматривать за ней, формировать ее душу, способствовать ее благосостоянию и счастью. Но твой интерес к ребенку должен питаться только твоей благожелательностью, в противном случае все пойдет прахом; моя семья заявит права на этот дар, и суд отберет деньги у моей дочери. Я верю в тебя, милая Жюльетта, но все-таки поклянись, что ты меня не подведешь и сохранишь в тайне оба моих поступка — и добрый и злой, В этом кошельке есть еще пятьдесят тысяч франков, которые я очень прошу тебя принять. Поклянись же, что станешь палачом тех двоих, которых я обрекла на смерть, и в то же время защитницей милого создания, которое я вверяю твоим заботам. Говори, Жюльетта, я тебе верю, разве не ты тысячу раз говорила мне, что и среди злодеев есть свой кодекс чести? И неужели эта максима окажется ложью? Нет, конечно же нет, любовь моя. Итак, я жду ответа.
Хотя мне бесконечно больше улыбалось дать слово сотрудничать в злодействе, нежели в акте благородства, в каждом из предложений графини была своя приятная и заманчивая сторона, и я согласилась и на то и на другое.
— Милая моя, — сказала я синьоре Донис, скрепив наш договор поцелуем, — я все сделаю так, как ты хочешь: не пройдет и года, как твоя любимая Фонтанж будет пользоваться твоим благородством и моими преданными заботами. Но, пока, дорогая, прошу тебя сосредоточиться на исполнении твоих жутких замыслов. А то меня начинает тошнить от добродетели, особенно когда душа моя открыта злодейству…
— Скажи, Жюльетта, — и синьора Донис вцепилась в мой рукав, — может быть, ты не одобряешь мой благородный поступок?
— Да что ты, разумеется, нет, — торопливо ответила я, имея свои причины рассеять сомнения графини, — я нисколько не осуждаю его, но думаю, что каждый из противоположных проступков хорош в свое время и в своем месте.
— Я рада слышать это, а теперь давай хорошенько обдумаем план, который не дает мне покоя. У меня есть кое-какие соображения по этому поводу, но прежде я хочу услышать твои и посмотреть, совпадают ли наши мысли.
— Прежде всего, — заметила я, — это должно происходить не в городе, а где-нибудь в загородном поместье: жестокие удовольствия хорошо вкушать в тиши и покое, а такую обстановку можно найти только в деревне, подальше от людей. Кстати, извини мой вопрос: Аглая — девственница?
— Разумеется.
— Тогда мы принесли ее девственность в жертву на алтаре убийства, обе матери должны отдать ее в руки жреца, и он…
— Ее страдания должны быть нечеловеческими! — прервала меня графиня.
— Непременно, но не стоит заранее обсуждать конкретные детали — посмотрим, как будут складываться обстоятельства: когда события происходят спонтанно, без подготовки, они в тысячу раз сладострастнее.
