— Вроде бы так.
— Ну, это не к нам, мы тут университетов не кончали.
А он Военную академию закончил, Лэйтис в его бумагах прочитала. А не прочитала бы, так он сам пару раз успел упомянуть, как бы невзначай. Был бы столичный идиот, кидающий пальцы почем зря — не так обидно. А Тьерри Тинвейда и правда хорош. Невыносимо видеть, как он ее ни в грош не ставит. Разве что как собеседницу уважает.
Что ж, никто в Селхире не удостоится чести переспать с капитаном Тинвейдой?
Так она и спросила, когда он позвал ее к себе на розовое крепкое эскобарское, которого бутылка стоит, как бочка пива. Она же Лэйтис Лизандер, у нее что на уме, то и на языке.
— Ну почему же, — и даже глазом не моргнул, не запнулся.
— Пять тысяч гарнизон, и ты за два месяца никого подходящего не нашел? А не слишком ли ты привередлив, капитан? А может, ты просто холодный? Или бессильный? Или обет целомудрия принес?
Он пожимает плечами невозмутимо. Лэйтис залпом допивает вино, со стуком ставит бокал.
— Мы с тобой тут одни, и у меня штаны в обтяжку, а под рубашкой соски видны. Неужто я тебя не волную?
— Волнуешь, — все с тем же серьезным видом, будто она о погоде спросила.
— А может, нам наконец трахнуться, чтобы искрить перестали, и вся крепость вздохнет спокойно?
— Неплохая идея.
И через полстука сердца она у него на коленях верхом, приподнимает ему лицо за подбородок, чтобы смотрел в глаза, не отводил взгляда.
— Что ж ты за человек такой, Тьерри Тинвейда?
— А вот такой вот.
Все-таки целует он ее — первый.
И не холодный, и не бессильный. Полно, в постели — он ли это? Уверенный, властный, неутомимый в ласках, пресекающий все попытки завалить его на спину и оседлать. Похоже, он может заниматься этим часами, и теперь она изнемогает под его длинными умелыми пальцами. «Сволочь нежная, тварь нахальная, отпусти, вздохнуть дай, в глазах уже темно…» Но вслух она говорит сквозь зубы:
— Трахаться хочу.
И он без слова ложится на нее, и она охватывает его коленями, и кончают они вместе, он со стоном, она с криком. Лежа рядом с ней, водит пальцами по ее животу, по груди, закинув вторую руку за голову. Молчит. Нет чтобы сказать: здорово было. Впрочем, и так ясно, было бы плохо, не стонал бы так. И стояло у него, будто он год не трахался, оголодал. Может, и правда?
Простыни все сбиты, подушки с одеялом на полу. Она достает одну подушку, подсовывает себе под голову.
— Что, мне только и надо было, что предложить?
— Тебе — да.
— Ты никому не отказываешь?
— Женщинам — нет.
— А мужчинам?
— Не люблю их.
— А предлагали?
— Само собой. Как такому красавцу не предложить.
Не сдержавшись, она присвистывает:
— А скромен-то как.
— Меня и женщины красивым называли.
— Твои любовницы тебя избаловали.
— Есть немного.
— Что ж, ты и комплименты говорить не умеешь?
— Умею, когда нужно.
«Ах ты сука», — думает она, прежде чем поцеловать оттопыренную нижнюю губу и положить на твердеющий член ладонь.
И спят они в обнимку. Она просыпается первая рядом с ним, дышащим неслышно. Кудри разметались по подушке, губы полуоткрыты, как для поцелуя. Опираясь на локоть, она выглядывает в окно, потом снова смотрит на него, и он поднимает ресницы.
— Что, так всю ночь надо мной и просидела?
От такой наивной гордыни она хохочет до слез, а потом кидается его щипать за бока, и они борются в постели, а потом начинают целоваться, и к бедру ее прижимается твердое, гладкое, округлое.
— Не дразни меня. Опоздаем на построение…
— Не опоздаем.
Она ныряет под одеяло и берет его губами. Утренний стояк — это просто праздник какой-то.
Управились они гораздо быстрее, чем ночью, но на построение все равно опоздали.
Никогда с ней такого из-за любовника не случалось.
Даже из-за Альвы. Ему бы она не отказала, но рыжий бесенок спал по утрам и не помышлял о сексе.
А Дэнна не посмел бы ее задерживать.
При мысли о Дэнне Лэйтис хмурится. Что ему сказать вечером? И решает не говорить ничего. А вечером он не спрашивает, и становится ясно, что догадался и так. Против обыкновения молчит и почти на нее не смотрит, накрывая стол к ужину. Когда поднимает глаза, в них поблескивает обида, и губки розовые надуты. А когда расстилает для нее постель, и она обхватывает его талию, отстраняется и роняет холодно:
— Я устал.
— С чего тебе уставать, драгоценный мой, — она изгибает бровь. — У тебя даже тренировки сегодня не было.
— Я вчера всю ночь не спал, ждал тебя.
Смотрит на нее — надеется увидеть вину в ее взгляде? Да откуда же ей взяться. Она Лэйтис Лизандер, может проводить ночи с кем хочет. И оправдываться не собирается.
— Ну так спи, раз устал, — и выпускает его из рук.
Дэнна медленно раздевается, потупив глаза. Красавчик ее соблазняет? Она тоже может быть холодной, если надо. И отводит взгляд, лишь краем глаза ловя движения стройного тела. Гасит свет, ложится с ним рядом, не прикасаясь. И ждет, прислушиваясь к его дыханию.
Ага, вот оно. Вздох, потом еще. Дыхание становится чаще и срывается. Так дышит тот, кто старается не заплакать. Что ж ты мучаешь себя, детка? Если обидела, так и скажи, не молчи. Только ведь сам знаешь: раз не требую от тебя верности, то и тебе ее дать не могу. Не хочу — так правильней. Или все же не могу?
Лэйтис Лизандер не привыкла себе отказывать. Слишком часто ей отказывали другие. И кавалер Ахайре был далеко не первым ударом, пусть и самым сильным. После него она поклялась себе: желать только того, кого может получить. Но была у этой клятвы и оборотная сторона — того, кого могла получить, она всегда желала.
И сейчас она желает кавалера Тинвейду куда больше Дэнны. Сладкий белокурый мальчик совсем не таков в постели, как взрослый воин-кавалерист.
Вот только Дэнну она любит. За этот год они словно вросли друг в друга корнями, не отодрать, а если и отодрать, то с кровью.
Отодрать. С кровью.
Как он брал ее мальчика, этот степняк черноглазый, с браслетами золотыми на руках и ногах, в ночь Симурга? Как ее мальчик отдавался ему? Дорого бы она дала, чтобы посмотреть на его наслаждение со стороны — на то, каков он в любви с мужчиной. И не ревновала бы, а сама наслаждалась. Почему Дэнна так не может? Боится, что Тьерри заменит его в постели Лэйтис? У него есть шансы, конечно. Но слишком он все-таки холоден, кавалер Тинвейда. От обожания Дэнны она никогда не откажется.
Мальчик всхлипывает уже открыто, но она не двигается с места, прикидываясь спящей. Сам обиделся на нее — сам пусть и ищет примирения. И расчет ее верен, как всегда. Он поворачивается к ней, прижимается лицом к груди, и она чувствует влагу на его щеках.
