– Я хочу пЗсать.
– Маленькая моя, – улыбнулся Аполлон. – Девочка моя, хочешь пи-пи?
Катя смущённо кивнула. Он приподнял её за руки с травы, и шаловливо шлёпнув по попке, указал на куст малины, росший в паре метров от их импровизированного ложа:
– Туалет там.
Катя отошла к указанному месту и присела на корточки, повернувшись к Аполлону лицом.
Он любовался тем, как писает его любимая женщина, как из её раскрасневшейся щели с шипением вырывается тугая золотистая струя и бьёт ей между ног в траву. Она ещё выпускала последнюю струйку, когда он приблизился к ней, и сел у самых её ног голой задницей в тёплую влажную траву. Она опустилась на его бёдра верхом, обхватила руками за шею, а своими бёдрами за пояс, и они слились в долгом затяжном поцелуе…
Юрасинский лес постепенно погружался в сумерки. Теперь уже Аполлон лежал на спине, на ложе из смятой одежды, а Катя сидела верхом на его бёдрах, и чувственно покачивалась, закинув назад голову. Он держал в своих руках её большие тяжёлые груди, лаская кончиками пальцев соскЗ, и наслаждался их живой тяжестью. Когда Катя издала новый крик, с ближайших деревьев вспорхнули устраивавшиеся на ночлег пташки…
Аполлон по-прежнему лежал на спине, подсунув под голову сумку и сбившуюся одежду, а Катя стояла над ним на четвереньках, повернувшись к его лицу попой и пропустив между ног его туловище. Пальцами одной руки она массировала его вялый стебель, а другой рукой – мошонку у самого его основания. Она чувствовала, что до полного её удовлетворения ей осталось совсем немного, совсем чуть-чуть. Член её любимого в её руках постепенно наливался тяжестью. Она осторожно лизнула его головку, обвела вокруг неё языком, и заключила её в объятия губ. Насадившись на член ротиком, она стала в упоении его сосать, то глубоко впуская за щеку, то почти полностью выпуская изо рта, и наслаждаясь тем, как он растёт и твердеет прямо у неё во рту. Ей хотелось доставить своему любимому такое же счастье, какое доставлял он ей. Чтобы он, как и она, тоже пьянел от радостного сопереживания, сходил с ума от переизбытка чувств. Ей, как и ему, доставляло наслаждение видеть и слышать, как млеет от вожделения самый дорогой на свете человек; чувствовать единение, слияние душой и телом, порождающее бесконечное доверие друг к другу, неземную нежность, сумасшедшую любовь.
Она вынула его член изо рта, нежно-нежно его поцеловала, и резко насадилась на него губами, затем снова стала поднимать голову, пока он полностью не покинул объятия её губ. И снова насадилась на него так глубоко, что, казалось, он достал до самой глубины души, снова начинавшей наполняться счастьем…
Аполлон почувствовал, как его плоть погружается в горячее, влажное, плотно облегающее её великолепие, как выходит из него, снова погружается, словно бы попадая в вакуум. Он слышал, как при каждом таком толчке раздаются причмокивающие, хлюпающие звуки, смешивающиеся с лёгким стоном его любимой, и к горлу подступило, накатило… Он сомкнул свои губы с коричнево-розовой сочной плотью, и стал в упоении её сосать, чувствуя, как его нос трётся о нежную завязь её заднего прохода. В то же время внутренним усилием он стал дополнительно напрягать член, подключая для этого самые глубинные его корни. Он сам чувствовал, как его плоть пульсирует в том ритме, который он ей задавал – то медленные затяжные толчки, то быстрые и короткие…
Катя почувствовала, как член её любимого запульсировал у неё во рту. Она насадилась на него как только могла глубоко, и прекратила всякие движения, наслаждаясь его чудесной пульсацией, которая генерировала в ней новые волны счастья. И тут она почувствовала, как…
…Аполлон, оторвавшись от орхидеи своей любимой, набрал в лёгкие побольше воздуха, и снова приник к ней губами, раздвинув пальцами пошире её лепестки. И, делая выдох, преодолел первоначальное сопротивление её плоти, и начал заполнять её лоно своим горячим дыханием. Заполнив его до упора, он стал втягивать воздух назад, пока внутри у неё всё не сжалось, выдавив на его язык нектар любви…
…Катя почувствовала, как её лоно заполняется чем-то горячим и бесплотным. Это ощущение было для неё настолько неожиданным и необычным, что она замерла, слегка выйдя из того состояния отрешённости, в котором находилась. Но это новое ощущение было настолько приятным, что она тут же расслабилась и отдалась во власть своего партнёра, которому безгранично доверяла. Она почувствовала, как её влагалище растянулось воздухом до предела, как его распёрло так широко, как никогда не случалось ранее. Это было открытие! И тут же она почувствовала, как воздух из её лона снова выходит. И когда он вышел весь, она ощутила, как внутри у неё всё сжалось так плотно, как никогда ранее. Она ощущала там полный вакуум. И снова её лоно стало заполняться… Она уже знала, что это горячее дыхание её любимого. И эти новые, невиданно приятные, неслыханно возбуждающие действия с его стороны, эти божественные ощущения захлестнули всё её естество. Ещё несколько таких бесплотных толчков где-то там, внизу живота, и пульсация члена у неё во рту, довели её до беспамятства. И уже просто теряя сознание, она выпустила брызнувший спермой член изо рта, и забилась в конвульсиях, издав протяжный громкий крик.
Аполлон почувствовал, как запульсировала горячая сочащаяся плоть, как сжала его язык, отпустила, снова сжала. И одновременно затрепетало соцветие её заднего прохода, сладко лаская кончик его носа. Но всё это он чувствовал, уже уплывая куда-то далеко-далеко, в страну счастья, вместе со своей любимой Катей.
В полусотне метрах за мостом, на обочине дороги стоял мотоцикл. Юра-Клейстер сидел рядом, подложив под задницу шлем, и чертя сухой веткой в пыли вертикальные палочки.
Из-за моста раздался громкий сладострастный крик Кати.
Юра в сердцах швырнул ветку на середину дороги и раздражённо прорычал:
– Тринадцатый раз уже… Сколько можно?!.. Совсем совесть потеряли!
Катя и Аполлон лежали, обнявшись, под кустом черёмухи. Аполлон нежно поцеловал Катю в губы, и заскользил своими губами вниз по её телу…
– Милый мой… Хороший мой,- сказала Катя, задержав это его продвижение. – Мой Аполлон…
Он поднял голову, посмотрел ей в глаза. В них было счастье.
– Любимый мой… Хватит… Всё… Не могу больше… Тебя одного не стСят все мужчины мира!
Она замолкла в каком-то смятенном смущении. Нежно-нежно поцеловала его в губы.
– Милый мой… Хороший мой… Прости меня!.. Я тебя люблю… Крепко-крепко…
Она обняла его, и стала, торопясь, как будто боясь, что он исчезнет, прижимать его голову к своей груди, к лицу, страстно целовать, не разбирая, куда, приговаривая:
