К черту.
Я всего лишь хотела убедиться, что мертва и наконец-то обрела свободу…
— Моя девочка, открой глаза… Давай, Mary. Ну же, ПОСМОТРИ НА МЕНЯ, ТВОЮ МАТЬ!
Голос.
Его голос.
Его голос не давал мне уйти — громким неразборчивым эхом он отзывался в моем сознании, заставляя мои виски трещать по швам.
«Я мертва… Я МЕРТВА! Так какого хера я все еще слышу его?! Почему этот ублюдок не даст мне спокойно уйти?!»
Несколько раз я приходила в сознание, вновь начиная чувствовать физическую боль и чужие прикосновения, но, будучи даже не в силах открыть глаза, буквально сразу же возвращалась в непроглядную, пустую тьму, продолжая слышать обрывки всего того, что говорил мне Ваас.
Или мне всего лишь казалось, что он говорил это…
— Нет, ты не умрешь, принцесса. Я не позволял тебе умирать. Не позволял, ты слышишь меня? Да, ты слышишь меня, ты слышишь, я знаю это, Mary. Ты всегда меня слышала…
Я помнила лишь то, как главарь пиратов, после нескольких попыток привести меня в чувства легкими шлепками по щекам, наконец взял меня на руки и куда-то понес. Помнила его расплывчатые черты лица и торопливый, но успокаивающий голос, в котором Монтенегро так и не смог скрыть своего волнения.
— Моя глупая nena… Ты думала, что так легко избавишься от меня? Думала, что я так легко отпущу тебя? Нет, Mary, ты не оставишь меня… Я знаю, моя девочка не бросит меня. Моя девочка знает, как дорога мне… Ложись… Вот так, тихо… Все будет хорошо, Мария… — сквозь шум в ушах услышала я, и эти слова буквально полоснули по моему сердцу.
«Какого черта? Какого черта он говорит мне это теперь?! Теперь — когда я так хочу уйти, когда я окончательно решила для себя, что не нуждаюсь в этих гребаных словах, которых ждала всю свою жизнь! Ну почему именно сейчас? Господи…»
Если бы он сказал мне это раньше, я бы жизнь за него отдала! Я бы все стерпела, любое унижение, любую боль, если бы только он дал мне надежду — да, я до последнего наивно продолжала бы верить в то, что он сказал мне.
А сказал бы он, что однажды, рано или поздно, у нас все будет хорошо…
***
Первым, что я почувствовала, когда приоткрыла глаза, было теплое плечо пирата, лежащего рядом — попыталась пошевелить некогда здоровой рукой, и острая боль пронзила всю зону запястья и даже отдало в предплечье. Теперь и вторая моя рука была туго замотана бинтом, слегка испачканным в красных пятнах от пальцев Вааса. Даже лежа без малейшего движения я чувствовала, как моя голова трещала по швам и как тяжело мне было сфокусироваться на всем, что меня окружало…
Сбоку послышался шорох — сквозь пелену в глазах я разглядела главаря пиратов, приподнявшегося на локте и теперь внимательно разглядывающего меня нечитаемым взглядом. С трудом мне удалось рассмотреть его зрачки, уже не такие широкие и бездонные. Аккуратным движением рука Вааса коснулась моей побледневшей щеки — меня словно током прошибло, стоило в мыслях всплыть ярким картинкам того, что произошло в душе…
— Не прикасайся, — все, что я смогла из себя выдавить, уводя взгляд.
На душе словно кошки скребли. Я была зла на Вааса. Очень зла. Не столько за всю ту причиненную им боль, сколько за его чертов эгоизм и жестокость. Я не смогла уйти, не смогла, потому что он не позволил мне. Не позволил освободиться от своего безумия, не позволил обрести покой. Он хотел, чтобы я остаток своей никчемной жизни медленно сгорала, подобно ему, в его же чертовой компании. Чтобы остаток жизни я терпела боль и унижения, чтобы сгорала от ревности и страха, чтобы не видела спасения ни в ком, кроме него, а он — так и не подарил бы мне этого спасения…
— Какой же ты ублюдок… — процедила я охрипшим голосом, прикусив губу, чтобы сдержать ком в горле.
— Mary.
— Я бы лучше умерла сегодня, Ваас! — сорвалась я, переводя взгляд на мужчину. — Умерла бы, как и все мои друзья. Моя жизнь тогда имела бы хоть какой-то гребаный смысл! Но ты меня и этого лишил…
Тяжело вздохнув, Ваас откинулся обратно на подушку, потирая переносицу, а затем закинул руку за голову, уставившись в серый потолок. По аналогии я увела полный ненависти взгляд в сторону окна, наблюдая за заходящим солнцем и скользящими по полу занавесками. Повисло долгое, напряженное молчание. Главарь пиратов ушел в себя, о чем-то задумавшись. Я же старалась думать о чем угодно, только бы вновь не проигрывать в своей голове воспоминания о смерти ребят…
— Ты никогда не задумывалась над тем, почему до сих пор жива? Почему я до сих пор не прикончил тебя, хотя у меня было столько гребаных шансов? — тихо и отрешенно спросил пират, продолжая смотреть в потолок.
Вдруг он грустно усмехнулся.
— На самом-то деле… Я ведь и сам в душе не ебу, amiga… Знаю, ты считаешь меня конченым эгоистом, и у тебя есть на это веские основания… Но я часто думал о тебе, принцесса, когда оставался один. Не, серьезно… Я даже представлял себе, что изменилось бы, исчезни ты из моей жизни. А еще чаще я размышлял о том, на что бы смог решиться, если потерять тебя стало бы нахуй неизбежным. Прикончил бы я тебя собственными руками или же оставил в живых и отправил домой?
На время в воздухе повисла тишина, но спустя минуту, задумчиво облизнув губы, Ваас наконец продолжил.
— Если бы у меня была возможность вернуться в тот момент, когда я нашел тебя без сознания в душе, и встать перед этим гребаным выбором…
Пират выждал неуверенную паузу, но затем твердо произнес, посмотрев мне в глаза:
— Я бы все равно не смог убить тебя, Мария.
Несколько секунд я пыталась прочесть обман во взгляде пирата, но тот был абсолютно серьезен. Ваас смотрел на меня с искренностью и той еле заметной заботой, которую я так мечтала встретить в его изумрудных глазах…
— Да, я просто… Вряд ли смогу смириться с этим… — уже беззлобно ответила я, отрешенно разглядывая потолок и скользящие по нему тени от пальмовых листьев. — Но даже если ты не решишься подарить мне шанс начать новую жизнь вдали от этого острова… Я все равно попытаюсь простить тебя, Ваас.
Я поймала взгляд пирата и поняла, что тот не поверил мне. Ваас не верил в то, что его можно простить, что он достоин прощения. И тем не менее, мужчина мягко улыбнулся мне уголком губ, протягивая ладонь к моему лицу.
— Спасибо, hermana.
***
Kavinsky — nightcall
И вновь эта громкая музыка, доносящаяся из колонок. Вновь этот свет сафитов и бликов цветных прожекторов. Вновь терпкий запах алкоголя и сигаретного дыма. Вновь сотня людей, заполнивших танцпол, и еще сотня, устроившаяся на диванчиках возле шестов, где красивые девушки плавно изгибались под Kavinsky — nightcall, искренне ловя кайф от этой песни…
Все было неизменно, кроме одного.
Ваас.
Он наконец-то был рядом. Этот вечер должен был стать последним, который мы проводили вместе. Возможно, поэтому мужчина не отпускал меня ни на шаг, приобняв за плечи и позволив мне уложить голову на его горячее плечо. Полночи мы просидели вдвоем, разговаривая о том, о чем прежде никогда не говорили. О чем-то абсолютно бессмысленном: о том, какими мы были в детстве, о наших самых абсурдных, но забавных косяках, о первой подростковой влюбленности, о которой Ваас, к слову, рассказывал с такой улыбкой, словно ему было безумно неловко и стыдно вспоминать все то, что он творил, будучи «глупым, влюбленным» подростком. Впрочем, кто из нас этим не грешил?
— Не знала, что ты в душе романтик, — хитро улыбаясь, подвела итог я.
— Я блять ангел во плоти, amiga… — иронично усмехнулся в ответ Монтенегро, отпивая из стакана со льдом.
I’m giving you a nightcall to tell you how I feel.
(Я звоню тебе, чтобы рассказать о своих чувствах)
I want to drive you through the night, down the hills.
(Я хочу провезти тебя сквозь ночь по холмам)
I’m gonna tell you something you don’t want to hear,
(Я расскажу тебе о том, чего ты не хочешь слышать)
I’m gonna show you where its dark, but have no fear…
(Я покажу тебе темноту, но не бойся…)
