Сайрита Л. Дженнингс - Испорченный (Зараза - др. перевод) (ЛП)

Элли хихикает.

— Вау. Какое мудрое наблюдение, мистер Дрейк.

Я поворачиваю голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как она откидывает голову назад и смеется таким искренним и неожиданным смехом, и обнаруживаю, что улыбаюсь сам.

— Не космический-космос. Не «финальную границу» или подобное дерьмо. А космос... как пространство, чтобы вздохнуть. Расти. Мечтать.

— М-м-м-м, — звук чертовски хриплый и эротичный. — Весьма поэтично.

Это поэтично для меня, и я сразу же сожалею о своих словах. Кажется, я не могу остановить словесный понос, находясь рядом с ней. Просто в Элли есть нечто такое, чего хватает, чтобы забыться и выдать правду, словно по зову сирены. Мне просто хочется рассказать ей обо... всем.

Может, в прошлой жизни мы были друзьями. Или возлюбленными.

— Почему сегодня днем ты оставил меня? — наконец, спрашивает она. Я знал, что этого следует ожидать, тем не менее, слова отзываются в душе так, будто кто-то проводит ногтями по доске.

— Мне пришлось.

— Почему?

Я пожимаю плечами.

— Я был сбит с толку. А когда я сбит с толку, то не могу выполнять свою работу.

Она хмурится и поворачивается боком, теперь она полностью передо мной.

— Ты был сбит с толку... из-за меня?

— Да.

Она хмыкает в ответ, но не настаивает на большем. Вместо этого она вскакивает на ноги, ее босоножки шлепают по покрытию.

— Эй, ты голоден?

— Голоден?

— Да. Тебя не было на ужине. Я подумала, что ты, должно быть, проголодался.

Я качаю головой. Выпить на пару пиво или съесть миску мороженого это одно, но разделить трапезу с женщиной — это все равно, что просто взять и напроситься на неприятности. А я и так прекрасно справляюсь в этой области без чьей-либо помощи, большое гребаное спасибо.

— Я в порядке.

Элли делает шаг вперед, становясь ко мне достаточно близко, чтобы краем глаза я мог увидеть цветочный узор ее сарафана.

— Ты ужинал?

— Нет, — я перевожу на нее взгляд как раз в тот момент, когда она закатывает глаза.

— Ну, а я хочу что-нибудь съесть. И ты же не оставишь меня есть в одиночку, верно? — она взмахивает темными каштановыми ресницами, и ее глаза становятся такими же большими и круглыми, как луна.

— Что насчет твоего мороженого? — я не говорю ей, что уже разделался с той коробкой и должен послать за добавкой.

— Нет. Мне нужна настоящая еда. Я голодна.

— Как это ты голодна? Разве ужин не был пару часов назад?

Я позволяю своему взгляду окинуть ее тонкую фигуру, удивляясь, как в нее, черт возьми, влезают эти ежедневные миски мороженого. По стандартам общества Эллисон считали бы худышкой, и, возможно, это было бы сказано даже с преуменьшением. Ее грудь от природы небольшая и не накачана силиконом или физиологическим раствором. У нее дерзкая и маленькая попа, но достаточно большая, чтобы поместиться в моих ладонях. И бедра у нее узкие, но все же стройные и женственные.

Эллисон — настоящая женщина. Она не накачена наполнителями и не затянута до такой степени, что не могла бы вздохнуть. Она принимает себя такой, какая есть, и от этого она мне еще больше интересна, и что также ставит под сомнения причины, по которым она здесь находится. Женщинам, настолько уверенным, как она, не стоит даже дважды задумываться о том, чтобы быть одной из плененных сексуальных рабынь такого ублюдочного ограниченного дерьма, типа Эвана Карра.

— Да, был. И запеченный чилийский сибас в соевом бульоне с морской капустой был хорош, просто... я им не насытилась. Он вроде какой-то холодный и пустой. В нем нет сердца. Нет души.

Я насмешливо улыбаюсь и с глубоким, уступающим вздохом встаю. И вопреки здравому смыслу и данным Господом разумом, каким когда-то обладал, я предлагаю ей свой согнутый локоть.

— Я обязательно расскажу об этом своему высокооплачиваемому и получившему звезду «Мишлен»18 повару.

— О, боже! Пожалуйста, не делай этого!

Эллисон просовывает руку под мой локоть, без провокации, словно этот жест совершенно невинен. Словно не этим утром я чуть было не попробовал ее губы.

— Нет? Разве я не должен уволить ее за подачу столь холодной, бездушной пищи? Или, может, мне стоит уволить своего су-шефа Рику. Хороший паренек. В конце концов, он еще извлечет из этого пользу, — насмехаюсь я, пока мы идем в сторону главного дома.

— Нет, не должен. От этого ты станешь хреном. А я вполне наслаждаюсь твоей не-хреновой стороной.

Я поворачиваюсь к ней, мои глаза полны притворного унижения.

— Моей не-хреновой стороной?

— Нет! Нет, это не то, что я имела в виду! Я хотела сказать, той стороной, где хрена в тебе меньше. Нет! Эм, э, то есть той стороной, когда ты не ведешь себя, как хрен! — Элли прикрывает свое быстро краснеющее лицо другой рукой и качает головой. — О, боже мой, я безнадежна. Отрежь мне язык, прежде чем я выставлю себя еще большей дурой.

— Ты странно зациклена на хренах, Элли. Фрейд провел бы с тобой занимательный день, — смеюсь я, глаза начинают слезиться. Я убираю ее руку с лица, и она быстро отворачивается. Но не раньше, чем я замечаю яркую улыбку и то, как она хихикает. Она смеется тем смехом, которым легко заразиться. Этот смех не милый и не элегантный. Это хриплый, до коликов в животе смех. Такой, который иногда сопровождается фырканьем. Я смеюсь еще сильнее и качаю в неверии головой. Да... даже ее фырканье очаровательно.

И кто-нибудь долбаните меня. Я использую такое слово, как очаровательно.

Наш смех прекращается, когда мы входим в дом и молча перемещаемся на кухню.

— Надеюсь, у нас не будет проблем из-за того, что мы находимся здесь после ужина, — шепчет Элли, ее рука все еще переплетена с моей. Я включаю свет на кухне и слегка пожимаю плечами.

— Надеюсь, что не будет. Я слышал, босс тот еще хрен.

Она хихикает и поднимает свой взгляд на меня, эти воодушевленные глаза так оживлены удивлением. Наши глаза встречаются, и я улыбаюсь женщине передо мной, словно она моя.

Теперь, когда мы здесь одни, галогеновые лампы освещают эту испорченную улыбку, которую я, черт возьми, не имею право носить, и моя ленивая задница — Джимини Крикет — решает вмешаться. Я быстро высвобождаю свою руку от исходящего от нее теплого комфорта и иду, чтобы прислониться к столу для готовки. Элли этого не замечает или, по крайней мере, не показывает виду и начинает обшаривать огромный холодильник из нержавейки.

— Ты хочешь что-то конкретное? Ну, знаешь... это ведь не слишком невероятно претенциозно с моей стороны и не требует использования специального диалекта, чтобы произносить нечто подобное? — спрашивает она, ее голова все еще в холодильнике. Она вытаскивает что-то и подносит к своему носу, затем крутит им и кладет обратно. Я подавляю смешок.