Голос Куина звучал раздраженно:
– Конечно. Звучит неплохо. Вот мой номер.
Пока он диктовал набор цифр, вернулись Джон, Трэз и айЭм. Слышались слова приветствия, еще какое-то разговоры, но Блэй не стал вникать. Оставаясь в стороне, он допил свою колу и убрал бокал в мойку.
Когда он вышел из-за барной стойки и прошел мимо Сэкстона, тот протянул ему руку.
– Был рад снова видеть тебя.
Рефлекторно Блэй взял предложенную ладонь... и после пожатия понял, что у него в руке осталась визитная карточка. Когда он попытался скрыть свое удивление, Сэкстон лишь улыбнулся.
Пока Блэй убирал карточку в карман, Сэкстон повернул голову и взглянул на Куина.
– Я позвоню тебе, кузен.
– Да. Конечно.
Со стороны Куина прощание было значительно менее дружественным, но казалось, что Сэкстону снова было наплевать, или же, он вообще этого не заметил – хотя в последнее было трудно поверить.
– Прошу меня извинить, – сказал Блэй, ни к кому конкретно не обращаясь.
Он покинул ресторан в одиночестве, вышел на крыльцо под навесом, закурил сигарету и прислонился спиной к прохладному кирпичу, уперевшись подошвой ботинка в стену.
Пока курил, достал карточку. Плотная, блестящая бумага. Гравировка, не тиснение – ну естественно. Черный, старомодный шрифт. Когда он поднес карточку к носу, то почувствовал запах одеколона.
Приятный. Очень приятный. Куин не увлекался подобным... поэтому почти всегда пах просто кожей и сексом.
Сунув карточку за пазуху, он сделал еще одну затяжку и медленно и глубоко вдохнул дым в легкие. Он не привык к тому, что на него смотрели. Или подходили к нему. Это всегда делал он сам, и целью был Куин, и Блэю казалось, так было всегда.
Дверь распахнулась и вышли его парни.
– Черт, я ненавижу сигаретный дым, – пробормотал Куин, отмахиваясь от облака, которое только что выдохнул Блэй.
Он потушил свой Данхилл о подошву ботинка и засунул наполовину выкуренный бычок в карман.
– И куда мы направляемся?
Экстрим-парк, показал Джон. Тот, что возле реки. И они дали нам еще одну зацепку, но на то, чтобы все организовать, понадобится пара дней.
– Разве этот парк не бандитская территория? – спросил Блэй. – И вокруг вроде бы полно полиции?
– А зачем беспокоиться о полиции? – Куин жестко рассмеялся. – Если у нас будут с ними неприятности, Сэкстон всегда сможет внести за нас залог. Не так ли?
Блэй поднял глаза, и на этот раз ему пришлось взять себя в руки. Сине-зеленый взгляд Куина сверлил его насквозь, и от этого грудь наполнил старый, знакомый трепет.
Боже... вот кого я люблю, подумал Блэй. И буду любить всегда.
Эту упрямую челюсть, темные нахмуренные брови, пирсинг в ухе и в полной нижней губе. Эти густые, блестящие черные волосы и золотистую кожу, сильное, мускулистое тело. Его смех, и тот факт, что он никогда, никогда не плакал. Его душевные шрамы, о которых никто не знал, и его убежденность, что он всегда будет первым вбегать в горящее здание или вступать в кровавое сражение.
Это был Куин, и он будет таким всегда.
И ничего не изменится.
– Что не изменится? – спросил Куин, нахмурившись.
Вот дерьмо. Он сказал это вслух.
– Ничего. Ну, мы идем, Джон?
Джон по очереди посмотрел на обоих. Затем кивнул. «У нас только три часа до рассвета. Надо торопиться».
– Мне нравится, как ты на меня смотришь.
Хекс находилась в противоположном углу спальни и ничего не ответила на эти слова Лэша. Она смотрела, как он валяется на полу рядом с бюро, одно плечо выше другого, и думала о том, что, скорее всего, вывихнула ему конечность. И это была не единственная его травма. Черная кровь стекала с разбитой губы и капала с подбородка, и теперь он точно будет хромать, так как она в клочья разодрала зубами его бедро.
Он пожирал ее тело глазами, но она не потрудилась прикрыть себя руками. Если он захочет еще один раунд, ей понадобится каждая унция силы, что у нее еще оставалась. И, кроме того, скромность имела значение лишь тогда, когда тебе было дело до собственного тела, а Хекс потеряла связь со своим уже давно.
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – спросил он. Со стоном поднявшись с пола, Лэш оперся всем телом на край бюро, пытаясь проделать с рукой какие-то манипуляции.
– Веришь? – снова спросил он.
– Нет.
– Цинично. – Лэш прохромал к арочному проему, что вел в ванную комнату. Встав между косяками, он уперся одной рукой о стену, повернулся в левую сторону, и сделал глубокий вдох.
Лэш вернул свое плечо на место, и хруст кости и его проклятия прогремели, как выстрелы. Его шатало, дыхание было рваным, царапины выделялись на белом лице черными полосами. Повернувшись к ней, он улыбнулся.
– Не желаешь принять со мной душ? – Она промолчала, и он покачал головой. – Нет? Жаль.
Он исчез в мраморном пространстве и через мгновение послышался звук льющейся воды.
Только услышав, что он моется, и почувствовав аромат пилированного мыла, Хекс сменила положение рук и ног.
Никакой слабости. Она не покажет ему ни грамма слабости. И дело не только в том, что она обязана выглядеть такой сильной, чтобы он дважды подумал, прежде чем снова связаться с ней. Ее природа отказывалась сдаваться ему или еще кому-либо. Она умрет, сопротивляясь.
Так уж Хекс устроена: она была неукротима, и ее внутреннее эго тут не причем. Жизненный опыт: не важно, что с ней происходит – она это все равно выдержит.
Но, Господь всемогущий, она ненавидела бороться с Лэшем. Ненавидела все, что здесь происходило.
Когда он чуть позднее вышел из ванной, то был чист и уже начал исцеляться: синяки бледнели, царапины исчезали, кости срастались, как по волшебству.
Ей везло как утопленнику. Проклятый кролик-энерджайзер.
– Я ухожу, чтобы повидаться со своим отцом. – Когда он подошел к ней, Хекс обнажила клыки и, на мгновение, показалось, что ему это польстило. – Я люблю твою улыбку.
– Это не улыбка, придурок.
– Как бы ты это не называла, мне это нравится. И когда-нибудь я познакомлю тебя со своим дражайшим папочкой. У меня есть планы относительно нас.
Лэш подошел и наклонился, без сомнения, собираясь ее поцеловать, но когда она издала низкое горловое шипение, остановился и передумал.
– Я скоро вернусь, – прошептал он. – Любовь моя.
Лэш знал, что она ненавидела всю эту «любовную» чушь, поэтому Хекс постаралась скрыть свои реакцию. И говорить ему вслед колкости она тоже не стала.
Чем больше она пыталась вести себя не в соответствии с ситуацией, тем больше он запутывался, и тем яснее становилась ее голова.
