Почти не отдавая отчета в своих действиях, Пьер-Луи повалил Сюзетту на спину и коленями раздвинул ее ноги, широко открыв нежный сокровенный источник ее власти над ним. Не довольствуясь этой варварской попыткой посрамить красивую молодую женщину, он обрушил на нее поток злобных ругательств, утверждая, что она хуже уличной девки, которая готова отдаться первому встречному за обед. В приступе ярости он плюнул на ее извивающийся живот, чтобы показать, как глубоко он ее презирает.
— Но это ужасно! — воскликнул потрясенный Арман. — Ты, должно быть, не в своем уме! В чем ты хочешь признаться — в убийстве или изнасиловании?
Хотя Пьер-Луи отрицал оба обвинения, из дальнейшего хаотического изложения событий стало ясно, что, нанеся подруге страшное оскорбление, плюнув на нее, он окончательно потерял голову. Все, что случилось после, он помнил смутно, но предполагал, что набросился на вопящую и сопротивляющуюся Сюзетту и прижал к кровати.
— И что дальше? — спросил Арман, поскольку в рассказе последовала заминка.
Стыдясь, Пьер-Луи признался, что вонзился в Сюзетту столь грубо и резко, что этот акт вполне можно было счесть изнасилованием.
Однако мадемуазель Сюзетта была не из тех молодых женщин, которых может запугать и подчинить себе разбушевавшийся насильник. Как только Пьер-Луи излил свою страстную ярость и его тело непроизвольно расслабилось, она принялась выбираться из-под него с энергией и ловкостью дикой кошки. Она царапалась, работала локтями и коленками до тех пор, пока не свалила его с кровати и не загнала в угол за шкафом, где он, голый, сжался, прикрывая руками наиболее чувствительные части тела в попытке защититься от сыпавшихся ударов.
Весьма вероятно, что разгневанная девушка нанесла бы серьезный и, возможно, непоправимый ущерб здоровью Пьера-Луи, если бы тот не сообразил ухватить ее за щиколотку в тот момент, когда она сильно пнула его в бедро. Рывком он задрал ее ногу на высоту плеча и поднимал все выше. Девушка запрыгала на другой ноге, потеряла равновесие и навзничь упала на пол. От удара при падении у нее перехватило дыхание. Лежа на полу, она беспомощно шевелила губами, осыпая противника неслышными угрозами; ноги болтались в воздухе, а покрытое завитками сокровище оказалось выставленным на обозрение самым унизительным образом. Пьер-Луи перешагнул через нее, схватил одежду и бежал, спасая свою жизнь.
— Значит, приключение закончилось, — подытожил Арман. — Не можешь же ты вернуться после такого безумного бегства. Друг мой, поблагодари Бога за то, что так легко отделался. Если бы ты вовремя не унес ноги, то предстал бы перед судом как убийца и кончил бы свои дни на гильотине.
— Наверное, ты прав, — со вздохом согласился Пьер-Луи, — но я все еще отчаянно влюблен в Сюзетту. Я простоял перед твоей дверью минут пять, прежде чем позвонить: не мог решить, что мне делать — войти и рассказать тебе все или вернуться и на коленях умолять ее о прощении в надежде, что она смилостивится и оставит меня на ночь.
— Ты переживешь это, если будешь держаться от нее подальше, — сказал Арман, пожимая плечами. — Через две недели перестанешь понимать, что ты мог находить в ней. В конце концов, она всего лишь смазливая девчонка. В Париже таких полно. Важнее другое: что ты собираешься предпринять в отношении Мадлен?
В ответ на этот простой вопрос Пьер-Луи пустился в долгие и расплывчатые рассуждения. Безусловно, он надеется, что жена вернется к нему, но мысль о том, чтобы извиниться перед ней, кажется ему нелепой. Всем известно, что женатые мужчины время от времени пускаются в короткие авантюры с другими женщинами, объяснял он Арману. Более того, все понимают, что иначе и быть не может, потому что так устроен мир. Давно доказано, что мужчины полигамны, и, если общественное устройство позволяет им иметь только одну жену, они невольно ищут разнообразия на стороне. Думать иначе — значит игнорировать законы природы. Невозможно требовать от мужчины верности одной женщине на протяжении сорока или пятидесяти лет!
— Ты женат восемь лет, а не полвека, — заметил Арман. — В любом случае ты зря тратишь время, пытаясь мне что-то доказать, убеждать надо Мадлен.
Тут Пьер-Луи заявил, что знает: с тех пор как Мадлен переехала к сестре, Арман несколько раз приглашал ее пообедать, и очень благодарен за участие. Арман — настоящий друг, и Пьер-Луи никогда не забудет его доброго отношения. Было бы невыносимо тяжело думать, что Мадлен каждый вечер сидит одна и грустит. Далее Пьер-Луи заявил, что считает свою жену выше всяких подозрений неспособной на малейшее проявление неверности. Однако он вынужден признаться Арману, как близкому другу, что чувствовал бы себя неспокойно, если бы она отправлялась потанцевать с другими мужчинами.
В качестве примера такого «другого мужчины» он привел Венсана Моро. Они оба достаточно давно знают Венсана, чтобы понимать, что у того отсутствуют всякие сдерживающие начала и что он воспользуется одиночеством любой женщины с тем, чтобы раздеть ее. Насколько лучше, что рядом с Мадлен был Арман, что именно он развеивал скуку, от случая к случаю обедая с женой Пьера-Луи в первоклассных ресторанах и помогая ей не падать духом в ожидании, пока ситуация разрешится и она вернется домой. Арман счел, что в ответ на похвалы кузена разумнее будет промолчать: какого рода утешениями он подбадривал Мадлен, было тайной, абсолютно невыносимой для ушей ее мужа.
Оказалось, что Пьер-Луи упомянул о совместных выходах в свет Армана и Мадлен не просто так. Он был уверен, что Арман в качестве друга и мужа, и жены явится идеальным посредником между ними и поможет преодолеть разногласия. Арман счел идею нелепой и сказал об этом. Однако Пьер-Луи принялся настаивать с такой горячностью, что Арману, несмотря на нежелание вмешиваться и неверие в успех, ничего не оставалось, как набрать номер Ивонны Ивер и попытаться переговорить с Мадлен от имени ее мужа.
— Прямо сейчас, ночью! — воскликнула удивленная Ивонна, когда Арман объяснил, в чем дело.
— Дорогая Ивонна, я знаю, что время позднее, — сказал Арман, — но Пьер-Луи уже час сидит у меня, изливая тоску и горе. Я не мог отказать.
— Вы оба сумасшедшие, — сказала Ивонна. — Приходите, если вам надо, но не приводите с собой Пьера-Луи. Я предупрежу Мадлен, по-моему, она еще не легла.
Почти в полночь Арман прибыл на улицу Сен-Дидье, где в огромной квартире обитали Иверы. К его изумлению, дверь открыла сама Ивонна. Она была одета в серебристое платье без рукавов, скроенное на манер туники и подпоясанное низко на бедрах, — наряд, который неминуемо должен был повергнуть поклонников в шок. Хотя платье было свободным, оно ничего не скрывало. Груди были четко очерчены, и, когда Ивонна двигалась, видно было, как они колышутся под тонкой тканью. Пояс стягивал платье спереди, невольно приковывая внимание к узлу, на который он был завязан, точно в том месте, где сходились бедра.
