Первое впечатление о ней было таким. Она рыночная девчонка и, похоже, бомжиха. По крайней мере, так можно было судить по ее великоватой и грязной одежде, спутанным волосам и разбитого в кровь лицу. Она не сопротивлялась и покорно шла за мной.
Когда мы зашли в квартиру, я сказала ей, что бы она шла в душ и хорошенечко отмылась. Она попыталась отказаться, но я стянула с нее грязную рвань и, оставив, в одной рубашке подтолкнула, ее в ванную комнату.
Я уже хотела закрыть дверь, как она тихим голоском сказала, что ей не стоит купаться, так как она только ванную испачкает. Я решительно шагнула к ней и открыла горячую воду, стала набирать воду в ванную.
Белка бестолково топталась у меня за спиной и все не решалась раздеваться. Я повернулась к ней и еще раз сказала.
— Немедленно мойся, а хламье свое выброси за дверь, я дам тебе во что переодеться.
— И ничего не бойся, ты в безопасности. — Сказала я и закрыла за собой дверь ванной.
Еще минуту я не слышала никаких звуков, кроме шума воды, а потом дверь приоткрылась, и рука Белки положила на пол ее одежду.
— Ты мойся, а я приготовлю обед. — Сказала я как можно громче. Ответа я не услышала. Но поняла, что она залезла в ванную.
Спустя минуту я постучала в дверь и спросила.
— К тебе можно зайти?
— Заходи и скажи мне, что тут у тебя можно взять?
Я зашла в ванную и, стараясь не смотреть на сидящую в ванной Белку, подала ей мыло и шампунь. Она взяла мыло и сказала.
— А ты сможешь потереть мне спинку? Я повернулась к ней и увидела ее лицо, красивые глаза с синяком и худющие плечики ее тела. Она посмотрела на меня и сказала.
— Ты, что? — Никогда не видела голых девок? Давай, лучше потри мне спинку.
Она наклонилась и замерла. Я стала ее мыть. Невольно я разглядывала ее худое тельце. Костлявую спинку, ребрышки, плечики. Мы возились в ванной и шутили, прикалывались к ее худобе и синякам. Я отмыла ей голову и увидела, что волосы у нее просто прекрасны. Потом я сказала ей.
— Вставай, надо выпустить грязную воду и ты уже сама обмойся под душем.
Я не успела выйти, как Белка открыв пробку, встала передо мной и нисколько не смущаясь, спросила.
— Скажи, я действительно настолько худая, что тебе даже не нравлюсь? При этом она заглядывала мне в глаза и как-то меня смутила.
— Нет, ничего. — Нашлась я с ответом. — Я люблю худых и с бланшиками под глазами. Я просто от них тащусь!
Она засмеялась, обнажив красивые и ровные зубки, и попыталась облить меня из душа.
— Ты сумасшедшая дочь кощея. — Вскрикнула я. — Иди в баню! И выскочила из ванной.
Я прикинула, какой ей потребуется размер одежды. Порылась в своей одежде, часть белья я заимствовала у мамы, и даже более приличные вещи, джинсы, футболку.
— Заканчивай, бери полотенце и одевайся. — Сказала я и уже без спроса зашла в ванную и закинула ей полотенце и нижнее белье.
Белка шуршала одеждой, и меня подмывало увидеть, как она стала выглядеть. Из ванной комнаты я слышала ее восхищенные возгласы и причитания по поводу красивых вещей. Наконец она вышла.
Я восхищенно смотрела на этого еще совсем недавно гадкого утенка, а теперь на милую девушку.
Голову она замотала в полотенце, на подобии тюрбана, джинсы и футболка были ей в самую пору. Сквозь ткань футболки слегка проступали ее маленькие бугорки.
Глазки ее горели, и вся она светилась каким-то необыкновенным светом благодарности.
— Ну ладно форсить, давай на перевязку, боец. Пошутила я и усадила ее за кухонный стол.
— Тебе здорово досталось, смотри, сколько ссадин и синяков тебе перепало.
— Сказала я, поворачивая к свету ее лицо. Она молчала, и было видно, что не знала, что мне ответить. Я стала ей обрабатывать лицо и руку от царапин и ссадин.
— А с фонариком, вам леди, придется побыть пару дней. — Сказала я и добавила.
— Пару дней поживешь у меня, подлечишься и подкормишься. Поняла!?
Белка молчала и внимательно изучала мое лицо, смотрела в глаза. Наконец она прохрипела.
— Ты, что? Тоже извращенка? У меня от этих слов чуть глаза не вылезли из орбит.
Но я сделала вид, как будто ничего не слышала и ответила.
— Да, я буду тебя жарить, парить, а потом съем. А волосы твои прекрасные пущу на шиньон.
— Ты, что? — Не поняв моего юмора, еще раз спросила она. — Ты тоже с ними?
— Да, дорогая, сейчас прямо поперчу и начну тебя лопать. Скажи мне, где там у тебя местечко по мягче? И я стала ее приподнимать и провела рукой по ее попке.
— Отстань, я буду от тебя отбиваться, людоедка! Тут же прошептала она, поняв мой юмор, и своей рукой обхватила мою шею.
Потом мы обнялись и целовались. Причем она делала это так классно, что я тут же стала таять. Ее руки заскользили по моему телу, груди. Ее рот наедался моими губами, ее язык врывался ко мне в рот, творил такие выкрутасы, что я уже за пару минут целования завелась. От нее прекрасно пахло чистым телом, моими любимыми шампунем и мылом. Ротик и ее губки так же были чисты и не воняли табаком.
— Не курит, подумала я сквозь слабый туман в голове. Я с удовольствием припадала к ней и целовала губы, лицо, влажные волосы, шейку.
Все в ней мне нравилось и даже ее худоба, ребрышки, которые легко прощупывались под футболкой. Грудь ее была на удивление мягкой и нежной. Я задрала ей футболку и принялась целовать ей грудь, сосочки.
Белка нежно постанывала и легонько покачивалась на моих коленях, слегка откинулась на спину, открыв всю себя для моих поцелуев. Мне нравился этот сосочек, приятная мягкость груди, запах ее тела и вкус, который я получала от облизывания своим язычком.
Довольно долго мы так наслаждались, наконец, я не выдержала и сказала.
— Ты костлявая девчонка и я боюсь подавиться тобой, поэтому давай что-нибудь будем есть. У меня есть замечательные блинчики, найдется и кофе. Ну как, пойдет?
Потом мы стали возиться с ней на кухне и потихонечку я стала рассказывать о себе, своей жизни и жизни с мамой, а Белка о себе.
— Ты даже не можешь себе представить, говорила Белка, — какое количество людей зарабатывает на таких как мы, девочках — беспризорницах.
— Я ведь не все время была бомжихой, у меня тоже были родители, папа и мама.
Но так все получилось, что в один момент моя жизнь круто изменилась и как говорят, «жизнь дала трещину».
Все началось от нашей с мамой поездки в Турцию. Одну маму папа отпускать не хотел, видно предчувствовал что-то неладное и скрепя сердцем согласился при условии, что я еду вместе с ней. Мне было то всего семь лет, и мама взяла меня с собой. В Турции, мама сразу попала под пристальное внимание из-за своей природной красоты. Она же ее и погубила, так мне кажется.
