Рахман принялся медленно ласкать ее одной рукой. Касания были очень легкими и нежными – ладонь просто лениво скользила по ее шелковистой коже. Он проводил пальцем вокруг сосков – губы Рахмана тронула улыбка, когда они напряглись и затвердели, подобно розовым бутонам, прихваченным морозцем. От его прикосновений на животе Ситы появилась гусиная кожа… Потом рука опустилась ниже, затем скользнула в ложбинку у левого бедра, потом погладила округлый зад девушки, прежде чем пропутешествовать вниз по стройной ножке…
Стон девушки заглушила шелковая повязка: шарики все-таки ударились друг о друга в ее недрах, вызвав приступ болезненного наслаждения. Глаза Рахмана, полные торжества, устремились на девушку. Взор был красноречив: видишь, милая, ты моя, и я могу сделать с тобою что угодно! Он обхватил ладонями ее маленькую ступню и нежно погладил:
– У тебя прелестные ножки…
Губы его прильнули к крошечной ступне, горячий язык принялся ласкать тонкую щиколотку, затем округлое колено, дивное бедро… Язык скользнул было к цветку наслаждений… но вот Рахман уже наслаждается нежным животиком. Потом язык устремился вверх по нежной ложбинке между грудями – время от времени Рахман тихонько дул на разгоряченную кожу…
Тело Ситы вытянулось в струночку, шарики внутри нее все ударялись друг о друга, терзая девушку ощущениями необычайной силы. Она снова прерывисто застонала…
Рахман взял со столика пышное страусиное перо и принялся водить им по юному телу.
– Приятно тебе, моя красавица? – шепнул он.
Роскошное перо скользило вокруг ее грудей ласковыми, дразнящими движениями, затем по животу, потом по ногам…
Склонившись, Рахман принялся посасывать по очереди соски – и вот она вся выгибается, и повязка не может уже заглушить страстных стонов… Он стремительно укусил нежный сосок, но тут же лизнул, заглушая боль. Ритм ее дыхания резко участился. Он извлек шарики из ее пылающих недр и, не давая опомниться, уселся меж ее раздвинутых ног. Затем, взяв заостренное перышко, он склонился, обнажив жемчужину любви. А потом стал самым кончиком пера касаться нежного сокровища, подыскивая нужный ритм, прислушиваясь к дыханию девушки и пристально следя за страстными судорогами дивного тела. Зачарованный, он глядел, как темно-розовая плоть сочится пряным соком, а жемчужина любви набухает на глазах… Но он продолжал водить концом пера вниз и вверх, покуда все тело Ситы не выгнулось, не содрогнулось, а потом не рухнуло на ложе в полнейшем изнеможении.
Рахман тотчас же отложил перышко и сорвал повязку с лица девушки, нежно ее целуя и одновременно начиная новую любовную пытку. Язык раздвинул горячие и нежные губы, и она принялась жадно сосать его, одновременно приходя в себя.
Но весь он уже был охвачен пламенем – страстные игры возбудили не только Ситу, но и его. Он сел поверх нежной груди девушки и поднес к ее губкам свой нефритовый жезл.
Одновременно одна рука его протянулась назад и принялась поддразнивать девушку.
– Развяжи мне руки, – сказала она.
– Нет.
– Ну хоть одну… – молила она.
– О нет, моя красавица, – Рахман был неумолим. – Помни, что я твой господин! Покорись моей воле, Сита!
Она начала медленно и покорно вылизывать напряженную плоть, водя язычком вокруг рубиновой головки, а тем временем искусные ласки Рахмана подарили ей новое блаженство… Он с ума сводил ее дразнящими касаниями, и Сита не могла не оценить опытность своего «пациента»: он был искусен в игре, пожалуй, не меньше, чем она… И вновь она содрогнулась всем телом. Какие дивные пальцы…
Отпрянув от нее, он властно озирал свою рабу.
– Ты обильно истекаешь соками любви, моя красавица, я выполняю свое обещание. Я с радостью буду наслаждаться этим изысканным напитком, Сита. Ты моя!
От касаний его языка она страдала мучительно и сладко. Ее благодарные губы страстно ласкали его трепещущее естество, язычок нежно скользил по пылающей коже… Обоих поглотили волны страсти. Она дарила Рахману блаженство… и испила восторг сама… Наконец терпение юноши истощилось, он вновь переменил положение и страстно, резкими толчками проник в ее недра, наслаждаясь страстными вздохами.
Сита ощущала в себе сладкий трепет – трепет неутолимого голода. Какое-то краткое мгновение Сита себя не помнила, витая где-то в радужном сиянии и внимая голосам неземных птиц…
Но Рахман также не мог больше выносить сладостной муки: он потерял голову, и сок любви обильно хлынул в жаркие недра… Он без сил рухнул на тело девушки, преисполненный горячей благодарности.
– Господин мой, освободи меня! – выдохнула Сита, и Рахман ослабил путы.
– Удивительно, необыкновенно, потрясающе! – только и смог произнести Рахман, когда его дыхание успокоилось.
– Я счастлива, что ты доволен мною, мой господин! – нежно проворковала Сита…
Но Сейиду, который пришел поздно вечером навестить своего «пациента», Рахман лишь сказал:
– И вновь, друг мой, я убедился в своей правоте. Да, красавица Сита подарила мне изумительные мгновения. Но лишь потому, что с ней был опытный мужчина. Ибо сами женщины не способны ни на что возвышенное и прекрасное.
И Сейид тяжело вздохнул – он не представлял, что же сможет переменить это мнение Рахмана.
Увы, лекарство Сейида не возымело того действия, на которое втайне надеялся лекарь – заблуждения Рахмана остались при нем. Но все же, и это признавал и сам царевич, и его друзья, он повеселел, словно сбросив некий тяжкий груз со своей души.
– Да будет так, – проговорил Сейид, поняв, что его лечение удалось лишь частично. – Веселый Рахман мне нравится гораздо более Рахмана сурового. Увы, он по-прежнему отвергает женщин. Но тут бессильна моя великая наука. Полагаю, лишь один лекарь – время – сможет облегчить страдания.
В усердных трудах текли дни троих друзей. Вот уже и год миновал с того времени, когда приняли они придворные должности. В этот день, словно предчувствуя перемены в судьбе, Рахман проснулся задолго до рассвета. Еще и восток не начинал голубеть, лишь гасли в тишине звезды, уступая место новому утру. Сердце юноши стучало так громко, что он побоялся перебудить всех в западной части дворца.
«Аллах милосердный, сегодня произойдет что-то необыкновенное…» – так подумал Рахман, на миг забыв о том, что его дар позволяет ему слышать мысли, видеть цвета, прозревать грядущее и уходить в прошлое. Ибо за те годы, что прошли в усиленных тренировках, возможности юноши стали воистину велики. И пусть о них знали лишь два человека, но они были уверены, что скоро Рахману покорится небо – и он научится летать лучше, чем птицы, ибо крылья будут ему не нужны.
