— Мне нужно больше уроков. Статистика.
Веселый смех был моим единственным ответом.
Глава 9
Клэй
Я до сих пор помню свой первый футбольный матч.
Я был маленьким ребенком, мне было пять лет, и я едва достигал четырех футов роста. Я вспомнил запах дерна, то, как шлем и колодки казались мне немного великоватыми, когда я выбегал на поле трусцой. Я вспомнил, что я ничего не знал о том, что я должен был делать, но было весело бегать, ловить мяч и пачкать травой свои белые футбольные штаны.
И я вспомнил, что там были оба моих родителя.
Я все еще мог закрыть глаза и видеть их лица — суровое лицо папы, когда он выкрикивал способы стать лучше, в то время как мама была на грани слез радости и гордости всю игру. Я вспомнил, как они держались за руки.
Я помнил их счастливыми.
Это был один из последних разов, когда я вспоминал их такими.
После этого все изменилось — сначала медленно, а потом внезапно, как одна книга, упавшая с полки, прежде чем вы поняли, что это землетрясение, которое в конечном итоге разрушит весь ваш дом.
Они начали с того, что просто разошлись, объяснив мне, что просто какое-то время будут жить в разных домах.
— Маме и папе просто нужно немного пространства, — сказал папа. — Родителям полезно иметь немного свободного пространства.
Но небольшое пространство превратилось в то, что я не видел своего отца неделями, а затем месяцами, пока однажды он не пришел со стопкой бумаг в руках. Я помню, как он свернул их в трубочку, а я украл их у него и представлял, что труба — это телескоп, а потолок — небо, полное звезд. Это было до тех пор, пока мама не спросила, можно ли ей посмотреть в телескоп, и тогда я развернул эти бумаги. Когда она начала плакать, и я понял, что что-то фундаментальное в моей жизни изменилось.
Папа усадил меня за наш кухонный стол и сказал, что мы все еще семья, даже если больше не собираемся жить вместе. Я наблюдал, как моя жизнь, какой я ее знал, рушится вокруг меня, как домино.
Но несмотря на все это, у меня был футбол.
Каждый сезон начинался одинаково, с этого чувства возвращения домой, с того, что последние остатки лета держатся, пока осень подкрадывается с легким ветерком. Это всегда был мой любимый день в году, тот, который наполнял меня надеждой и радостью, как воздушный шар, медленно поднимающийся в чистое голубое небо. Начиная с моей первой игры и заканчивая первым разом, когда я выбежал на поле Северо-Восточного Университета Бостона, под рев толпы на трибунах, это был наркотик, мощный и чистый.
Но на этот раз… я ничего не почувствовал.
Наша первая игра в сезоне прошла как в туманном сне, когда я переоделся, провел разминку и отыграл все четыре четверти так, как будто все это время спал. Я был там, на поле, рядом со своими братьями-защитниками, когда я атаковал, бежал и прыгал в воздух для перехвата, который был почти невозможным. Я хлопал по шлемам и скандировал приветствия, вытирал пот с глаз на боковой линии, поднял Райли на плечи, когда прозвучал финальный свисток, и мы выиграли игру, и разговаривал с прессой, как будто я был самым счастливым, самым счастливым ребенком в мире.
Но внутри я оцепенел.
И как бы мне ни было неприятно это признавать, я знал, что это из-за Малии. Видеть, как она разминается на том же поле, краем глаза наблюдать за ее аплодисментами, пытаться игнорировать взгляды, которые она получала не только от парней из команды, но и от тех, кто был на трибунах, — это была медленная смерть от глотка яда.
Я хотел бы быть сильнее. Я хотел бы, чтобы мне было все равно. Я желал всего того, что могло бы сломить меня в моей жизни, но чтоб это было не то, что в конце концов сломало меня.
Предполагалось, что это будем мы.
Предполагалось, что она будет целовать меня перед игрой, подбадривать меня во время игры, бросаться в мои объятия после победы. Предполагалось, что на ее щеке будет нарисован мой номер, как в старших классах, и моя куртка накинута ей на плечи, когда наступит осенний холод.
Прошлой ночью я почти забыл острую боль, которая поселилась в моей груди, когда мы с Джианой отправились в Театральный район на ее первый “урок” по привлечению внимания Шона. Я был так сосредоточен на том, чтобы помочь ей, показать ей, как играть в игру, что у меня не было времени даже подумать о Малие.
Это было приятное развлечение — наблюдать за шоком Джианы, когда то, что я сказал ей сделать, сработало, чувствовать, как она дрожит и тяжело дышит подо мной, когда я дразнил ее в той кабинке, зная, что это сводит Шона с ума, наблюдая за этим.
Я знал, потому что на его месте, это свело бы меня с ума.
Я был удивлен, насколько это было легко, как легко было целовать ее в шею, шептать ей на ухо и вызывать волну озноба по ее коже. Сначала это было забавно, постоянная улыбка на моем лице, когда я находил, на какие кнопки я мог нажать, чтобы заставить ее ахнуть, или вздохнуть, или выгнуться мне навстречу, или впиться ногтями в мою плоть.
Но по мере того, как ночь продолжалась, это развлечение превратилось в нечто первобытное. Чем больше я притворялся, что она моя, чтобы так дразнить, тем больше мне казалось, что так оно и было на самом деле.
Я впитывал каждое тихое мяуканье, сорвавшееся с ее губ, как награду, за которую так упорно боролись. Меня удивило, как трудно было оторваться от нее, когда я знал, что Шон вот-вот уйдет на перерыв, и мне пришлось подавить смех, когда я понял, что был тверд как скала, когда встал из нашей кабинки. Мне пришлось поправлять штаны и стоять, прислонившись промежностью к стойке, пока я не успокоился.
Джиана оказалась неожиданно увлекательной. Она и ее странные книги, ее уникальная одежда, ее невинность, которую она так старалась прикрыть непоколебимым нахальством.
Она была… освежающей. И веселой.
Но даже она не смогла спасти меня от сегодняшнего оцепенения.
— Я ожидаю таких подборов на протяжении всего сезона, — сказал Холден, хлопая меня по плечу, как только мы все вернулись в раздевалку. — За исключением того, что в следующий раз лучше использовать их для тачдауна.
— Сэр, да, сэр, — ответил я, отдав честь.
Холден ухмыльнулся, срывая с себя мокрую, грязную майку и позволяя ей упасть на пол, прежде чем он наклонил ко мне подбородок.
— Ты в порядке?
— Все хорошо.
— Уверен?
Я вытянул шею, одарив его взглядом, который, как я надеялся, сказал ему то, что я не стал бы озвучивать вслух. Нет, я не был в порядке. Отнюдь нет. Но я не хотел говорить об этом.
Он просто кивнул, сжав губы, и провел рукой по своим мокрым волосам.
— Все, что ты можешь сделать, это сосредоточиться на том, что ты можешь контролировать, — сказал он, обращаясь скорее к земле или к себе, чем ко мне.
Я кивнул, благодарный, что он не настаивал на разговоре.
Мы закончили раздеваться в тишине, оба потащили свои задницы в ледяные ванны, прежде чем принять душ. К концу всего этого, каждая мышца в моем теле кричала в знак протеста — точно так же, как это происходило в конце каждой игры. Четыре четверти я подвергал свои мышцы, кости и суставы адским испытаниям, и никогда не получалось играть легче. На самом деле, чем старше я становился, тем более талантливым я становился? Более крупные и крутые парни, с которыми я сталкивался на поле.
Я и представить себе не мог, каково это будет, когда я столкнусь лицом к лицу с "танками" в NFL.
Когда я, наконец, переоделся в свои спортивные штаны и вышел из раздевалки, я пообещал парням, что увижу их на вечеринке позже вечером. Мне нужно было вздремнуть перед этим и, возможно, немного выпить.
Когда я вышел из раздевалки в коридор, знакомый смех заставил меня застыть на месте. Певучее хихиканье Малии разнеслось по коридору, обволакивая меня, как теплое, сдавливающее пищевод объятие. Я пошел на звук, как будто она была сиреной, а я был беспомощным моряком в бурном море, только чтобы найти ее, прислонившуюся к стене всего в двадцати ярдах от меня.
