— Ну же, Валя! — потребовал Егор ответа, на не заданный, а может, не услышанный мною в этом наваждении вопрос.
— Да-да… — закивала я и протянула руки. — Я хочу… Сама хочу…
И Ветров как с цепи сорвался. Накрыл собой, целовал снова так, что себя не помнила, боли уже не чувствовала, ловя в ответ его губы. Накатывался волной, тёрся, тяжело наваливаясь, подчиняя, обездвиживая и вжимаясь между ног твердым стволом до сладкой боли, так, что я начала сучить ногами и ёрзать, вскрикивая и цепляясь за его плечи. Но Ветров отстранился, приподнимаясь надо мной, лишая такого желанного давления мощного тела и принялся тискать, гладить, лепить ладонями, терзая грудь новыми ласками рта, от которых гнуло, швыряло хаотично под ним, молотило чувственными волнами.
Егор резко выпрямился, рванул зубами упаковку презерватива, и я закрыла глаза, открываясь для него шире и ожидая скорого проникновения. Но Ветров вдруг положил одну ладонь на мой дрожащий живот, тяжело пригвоздив к месту, и сразу же я почувствовала его пальцы, коснувшиеся меня в самом сокровенном месте и прежде чем и вздохнуть смогла — сразу два легко проникли в меня. Распахнула глаза, нарвавшись на горящий хищной похотью взгляд и торжествующий оскал.
— Мокрая насквозь, да, красавица? — спросил он сильно огрубевшим голосом, чуть повернул кисть, почти извлекая пальцы, отчего мне захотелось заплакать. — Мо-о-окрая-я-я… сла-а-а-дкая-я-я… кончишь для меня? Ну конечно, кончишь…
Он резко толкнул пальцы назад, наполняя изнутри, а большим снаружи задевая что-то, как будто точку детонации, отчего меня выгнуло, и что закричала — осознала только, когда звук собственного голоса стих, а в лёгких опустело.
— Давай, Валюша, давай… Мне тоже уже совсем невмоготу… Давай… прямо мне на руку… давай…
Он заработал рукой резко и ритмично, попадая по той самой точке дикой чувствительности снова и снова, со мной начало происходить что-то немыслимое, пугающе-невозможное, чрезмерное, как будто меня выдирало из собственного тела, колотящегося бесконтрольно, и утягивало в безумную неизвестность. Это ощущение распирало, натягивалось все сильнее, каждую предыдущую секунду чудилось, что дальше уже некуда, но оно все нарастало и нарастало. С криком я упёрлась пятками в диван, стремясь уйти от вытворяющих это пальцев, потому что меня же разорвет сейчас, но ладонь на животе надавила сильнее, тем самым доведя творящееся до предельной остроты.
Меня затрясло, что было со всем телом я не осознавала, вся чувствительность сосредоточилась на мышцах, жадно обхватывающих мужские пальцы, и в животе. Их хаотично стало сводить сладчайшей судорогой, голова на миг стала огромной, потом все в ней схлопнулось, доводя ощущения до невозможной концентрации. И не успела я ещё и это пережить, как Егор подхватил меня ладонями под ягодицы и вошёл, смешав очередную волну удовольствия с болью от почти чрезмерной наполненности. Я снова хрипло закричала, и даже, кажется, упёрлась ему в грудь руками.
— Да, я знаю… ты привыкнешь… — прохрипел Егор и, не давая мне на это самое привыкание ни минуты, отступил и ударил бедрами снова, делая проникновение ещё более глубоким, а потом и замолотил, погнавшись за своим удовольствием.
Его было во мне так много, толчки выходили такими мощными, почти по животному грубыми, но поразительным образом первоначальная боль с каждым этим грубым вторжением стала преображаться в то самое удовольствие, что сотворили пальцы Егора только что, пусть и как-то по-иному. Меня опять потянуло из собственного тела, голова опустела для всего, кроме затопляющего мозг бескрайнего удовольствия, и я обвилась вся вокруг сильного мужского тела, мощно толкающего меня в новую эйфорию.
— Да-да, вот так, сжимай… выжми меня досуха… — зарычал Ветров у моего уха, стиснул ягодицы до боли и чуть поменял угол вторжения, врываясь до предела, отчего меня тут же снесло и забило в экстазе. — Вот так? Та-а-ак! Охеренно… ты охеренная… у меня башня в огне, член в раю…Вынимать не буду… до хромоты затрахаю… давай… давай-давай-давай, полетели-и-и!
Второй раз все было ещё мощнее и дольше, чем в первый, потому что я уже знала и не сопротивлялась, а Ветров все никак не останавливался, для и для эти запредельные ощущения. А когда наконец остановился, сладкие волны-воспоминания ещё накатывали и накатывали, медленно затухая, сначала заставляя вздрагивать, а потом просто убаюкивающе омывая сладостью изнутри.
А потом я уснула. Ненадолго, но так глубоко, что даже не почувствовала, как Егор встал. Открыла глаза, услышав, как он замычал, а потом и тихо выругался.
Совершенно голый, Ветров стоял у ведра с водой с кружкой в одной руке, а другую прижимал к горлу, морщась.
— Ну она же холодная, тебе нельзя с больным горлом! — возмутилась, мигом сбрасывая сонную истому и села, потянув за собой покрывало с дивана. — Чай давай лучше сделаю.
Невольно схватилась за собственный подбородок, ощутив в нем импульс боли. Ощупала бегло, но вроде опухоли и сильного отека нет, хотя ощущения не особо приятные.
— Да ну его нафиг! Обнаженной у печки крутиться чревато ожогами, — отмахнулся Егор и сделал жест рукой, как будто что-то требуя от меня.
— Что? — не поняла я.
Я упорно старалась смотреть ему в лицо, но зрение не тоннельная штука, так что игнорировать факт его бесстыдной обнаженки полностью не выходило. И мало я разве парней Орионовских по пояс голых видела, когда они запросто футболки после тренировок с себя сдирали, но все как-то мимо сознания проходило. Никогда не приходилось с чем-то непонятным в себе бороться, чтобы взгляд не стекал неизбежно по широкой груди в негустой темной поросли к мужскому твердому животу, где та становилась узкой дорожкой. Чертовой дорожкой, по которой глаза так и норовили сбежать к… тому, что… эммм… внушало даже сейчас. Потому что это мало походило на “состояние полного покоя”, в коем ему, вроде как, стоило пребывать, после случившегося только что.
— Убери чёртову тряпку. Я хочу жрать тебя глазами целый день, Валюш, — велел Егор таким тоном, будто имел на это право.
— Размечтался! А вдруг мелкие мои нагрянут, а я тут голая? И тебе стоит одеться.
— Не голая, а восхитительно обнаженная. А дверь мы запрем, никого не пустим, потому что будем снова трахаться, так что гости нам не нужны.
И следуя своим словам, он подошёл к двери и запер ее на задвижку. И развернувшись, пошел на меня, нахально демонстрируя, что до его готовности к “снова трахаться” всего ничего осталось. Собственно даже вообще ничего.
— Мои братья и сестры не гости, — опомнившись от завороженного созерцания надвигающегося на меня все более упруго покачивающегося члена, я почти панически заметалась взглядом по комнате. — И не собираюсь я от них запираться. Вырвуться ко мне покушать забежать, а у меня дверь заперта. Как я им это объяснить смогла бы?
— А с какой стати ты должна кому-то что-то объяснять, тем более каким-то соплякам? И у них родителей нет разве, чтобы ты время свое тратила?
— Ты не знаешь ничего. И при чем тут время, когда речь о родных людях?
— Не знаю и ладно. — Егор остановился передо мной, отобрал-таки покрывало и потянул за руку, заставляя встать. Привлек к себе, крепко, чтобы я хорошо ощущала его стремительно обретающий полную массивную твердость ствол, и взял нежно за подбородок, заставив посмотреть себе в лицо. Вторая его рука скользнула с талии на ягодицы, а потом самым бесстыжим образом пальцы пробежалась между ними и под мое “ох!”, нырнули к ещё очень влажному входу, не проникая, но обозначивая свое присутствие.
— Эй! — возмутилась я, взвиваясь на цыпочки, но сделала только хуже — наглые пальцы пробрались ещё дальше, и я оказалась практически усажена на руку Егора. И при каждом моем движении или даже резком вдохе он умудрялся задевать и так ещё растревоженные чувствительные точки. А движением он меня обеспечил, начав мягко переступать и раскачивать, увлекая, как в странном непристойном танце. — Перестань! Я не готова… так…
