- Нет. Я… тебя искал. Я еще вчера тебя видел…
Кэп поморщился: вчерашнее было позором и болью. Задыхаясь от безысходности, вчера он, для жалобности оголяя культи, побирался у гастронома.
- И – что? – он вызывающе повысил голос. – Будешь меня, безногого, жизни учить? - потом обреченно махнул рукой и, не наливая гостю, выпил без тоста.
- Я люблю тебя! – вдруг выдохнул рыжий.
Кэп поперхнулся водкой.
- Чтоооо? Ты с дуба рухнул? Ты – дурак?
Водка «пошла не в то горло», он кашлял, никак не мог раздышаться. Гость потянулся было похлопать его по спине. А Кэпу показалось - обниматься. И он предупреждающе, с угрозой выкинул вперед кулак:
- Но! Только сунься! Размажу по стенке!
Рыжий отпрянул:
- Я… не настолько…
- Что?
- Дурак - не настолько. Я к тебе не полезу, ты что?!
Кэпу вдруг стало смешно.
- Вот прямо – «любишь»? За что? Чем я такой необычный?!
- Ты – сильный и злой. Ты – горячий. Ты - ненасытный. …Ты – один на миллиард! Я ждал тебя всю жизнь! - гость, видимо, «поплыл» от водки.
- Откуда знаешь-то про «ненасытный»? – фыркнул Кэп.
- Почувствовал.
- Тогда прям, на площади?
- Да.
Кэп еще раз разлил по полрюмки:
- Давай, за дурь твою. Повеселил ты меня… напоследок. И что – в ж()#у даешь? Таким необычным, как я?! И за этим пришел?
Рыжий молчал, опустив взгляд в пол. Признание опустошило его. А Кэп стебался:
- Ну, чего умолк? Ты ведь любви пришел просить?! Проси!
Парень качнул головой:
- Нет. Не надо. Я пойду, - и встал из-за стола.
И только теперь – глядя снизу вверх – Кэп по-настоящему узнал его и вспомнил. Как ломал ему руки. Как парень корчился от боли, не зная: подчиниться стыдному приказу или жертвовать пальцами?
- Ты, правда, врач? – спросил Кэп.
- Да. Хирург, - ответил гость. – Извини, что я… к тебе… Прощай! – развернулся и шагнул в коридор.
- Стоять! – выдохнул Кэп, впустив в голос властные стальные ноты – как тогда, на площади.
Рыжий замер. Кэп подкатил к нему на кресле, стиснул его кисть и тоном, не предполагающим отказа, уронил:
- Жди. Я – помоюсь.
Не раздумывая - «правильно?», «не правильно?», «зачем?» - он въехал в ванную, стянул через голову подкисшую, четыре дня не менянную майку, покосился в зеркало на свою опухшую морду: «жених, бля!», включил кран и сунул под струю мыло…
Дело было не в том, что он трахался последний раз пятого февраля. Не в том, что сперма ему уже в виски стучала. Даже не в том, что это «люблю» было первым у него за девять лет и точно, что – последним в его глупой, несбывшейся жизни.
Дело было в том, что Кэп тонул. День за днем. Опускался всё ниже и ниже. Не признаваясь самому себе, он теперь каждое утро прислушивался к себе: может быть, уже сегодня – в петлю? Уход его был только делом времени. И это «люблю», эту подачку-издевку судьбы хотелось растоптать, уничтожить вместе со всем, что составляло его жизнь, и что он методично стирал в порошок все последние недели.
Он выехал из ванной – голый, с влажной челкой и презервативом в ладони и поднял на гостя тяжелый взгляд:
- Ну?
Надо признать: парень уставился не на куцые колени, а на Кэпов крепкий, хорошего размера, почти готовый «к бою», агрегат и восхищенно заморгал. Но Кэп был нарочито груб:
- Что обмер? Раздевайся!
Рыжий, путаясь в молниях и рукавах, избавился от одежды.
- Спиной ко мне на бок ложись. Мне в койке твою мужскую рожу видеть – до рвоты.
Парень покорно лег в несвежую, растрёханную Кэпову постель. Кэп привалился сзади. Ему хотелось думать, что всё происходящее его смешит. Оттого, что член встал, стыдно не было. «Мальчики, девочки, какая в попу разница?» Всё – не свой кулак! Проституток он сажал сверху – теперь это была единственная удобная ему поза. Но смотреть на скачущего на его члене парня было бы слишком! В «задние двери» Кэп пробовал всего пару раз в жизни, в армии: была на заставе одна разведенка, любившая разные штучки… И сейчас, боясь облажаться с непривычки, он вошел резко, с размаху. Парень охнул. Миндальничать Кэп не собирался. «Нарывался? На!»
Чтобы рулить «процессом», он положил руку парню на бедро, стиснул пальцами острую косточку.
- Что ж ты такой тощий, Рыжий? Не кормят дома? …Любишь меня, а? Ну-ка – скажи!
- Люблю! – выдохнул тот.
Кэп продержался недолго. Всё ж-таки это был – секс! Если не циклиться на том, что – с мужиком, то свое удовольствие можно было урвать. В последнюю секунду он зарычал, вбиваясь в покорное тело, крепче прижал Рыжего к себе. Тот выгнулся и шумно вздохнул. Кэп сперва не понял, но когда тот завозился, явно – вытираясь, хохотнул:
- Ты что – спустил? Оттого, что я тебя в очко долбил? Уроооод!
Рыжий поднялся, тиская свою футболку с пятном спермы. А владевшее Кэпом веселье вдруг уступило место ярости. Его поимели! Судьба нелепо развела его на секс с этим убогим. И теперь, даже в минуту, когда он будет накладывать на себя руки, перед глазами будет стоять это паскудное действо. В одном ряду с подлыми словами развратной, лживой медсестры и его собственным стыдным «подайте на хлеб инвалиду». А придурок, натягивающий сейчас джинсы, останется жить… Кэп дернул его за плечо, развернул к себе. Рыжий неуверенно и робко улыбался. Кэп много бы сейчас отдал, чтобы стереть довольную гримасу с его глупой рожи.
- Деньги гони!
- Что?
- Деньги за секс! А ты думал – даром? Нужно ж мне перебить ощущение от твоей костлявой задницы, нормальную девочку вызвать! Две с половиной тысячи стоит поебаться. Переплаты не прошу.
Парень потух. Растерянная радость на его лице сменилась болью. Он рылся в карманах:
- Столько нету. Только тысяча девятьсот.
- Давай, сколько есть! – махнул рукой Кэп. – Одни убытки от тебя…
Рыжий положил на телефонную полочку деньги и молча ушел. Захлопнув за ним дверь, Кэп для чего-то покатился на балкон. Парень вышел из подъезда, сутулясь и вжав голову в плечи. Кэпу захотелось крикнуть ему вслед что-нибудь обидное и злое, но он сдержался.
Реально сильно захотелось бабу. Он пересчитал оставленные Рыжим деньги, доложил свою сотку, хмыкнул и поехал побираться по соседям. Нужная сумма нашлась. По привычному номеру ответила знакомая бандерша. Даже Аврорка - самая добрая из девчонок - была свободна в этот вечер! Дав «отбой» звонку, он покатил бриться и менять простыни.
Аврора появилась через полчаса.
- Ты моя хорошая! – радовался Кэп. – Дай, всю потрогаю! Дай, щечку поцелую, краля!
Она подставила щеку, потом скривила нос:
- Фу, как воняет! Пьешь?
- Всё, завязал, Аврор! Никаких больше вредных привычек. Только тебя буду любить, окей?
Аврора улыбнулась. Он был удобным клиентом. Тихий, смешно благодарный за простые вещи, которые сам же оплатил из своего кармана, он никогда не поднимал на девчонок руку и не просил извращений. Ни разу не пришлось по полчаса мучительно «ставить» ему: он всегда был на взводе. Правда, после первого раза он почти сразу требовал второй. И не успевал закончиться оплаченный час, как ему нужен был третий. И еще Кэп любил тискать девчонок: дай волю – и за целый час не выпустит из рук ни на секунду.
Восторженно выпутывая ее тело из узких бретелек, он, чуть запнувшись, спросил:
- Аврор,… а можно одну штуку?
- Не знааааю, смотря, что придумал, - пропела она.
- Это – несложно… Скажи мне, что – любишь. Просто скажи. А?
Она усмехнулась:
- Извращенец! – а потом, «танцуя» на нем, когда он был уже близок к развязке, зашептала: - Люблю тебя, Лёша! Сильно-сильно. Люблю!
Он кончил. Хрен знает, зачем ему были эти слова от проститутки?! Может, правда, для того, чтоб «перебить» вкус секса с Рыжим. А может, наоборот, захотелось того же – но лучше, светлее, от красивой молодой девчонки, которая зовет его по имени и на которую он иногда дрочит одинокими ночами.
- Спасибо, сладкая моя! Полежи со мной, а? – он притянул ее к себе на плечо и до последней минутки, пока совсем-совсем не вышло время, ласкал и гладил ее упругие сдобные формы.
Проводив ее, он несколько минут смотрел на закрывшуюся дверь. Потом негромко сказал:
- Вот, Рыжий, это – Любовь! А не то, что ты думаешь…
Пока он переползал в уличную коляску, чтоб погасить свет в коридоре, взгляд наткнулся на зеркало… И – аж мороз пошел по плечам. Отекшая рожа, красные глаза. Алкаш! Неловко перед Авророй. Потом он подумал о матери. Представил, как она приедет его хоронить. Как будет долго трястись на автобусе из их далекого поселка, после - толкаться в трамвае. Потом придет сюда и станет разбирать этот срач: мусор, хлам, бутылки. Будет жалеть его, мыть заплесневевшую посуду, лазить по заплеванному полу с тряпкой и – выть! Горло его сжало спазмом.
- Нет, мам, я как-нибудь сам!
