С моей второй бабушкой я совсем не общалась. Она возненавидела маму после её отъезда на «загнивающий запад». И меня заодно. Люди такие странные…
Электричка приближалась к нужной станции. Предстояло еще зайти в магазин, купить некоторые продукты, а затем ждал ещё почти час езды на автобусе. В целом, в деревне было хорошо, я любила природу, хоть и боялась пауков и насекомых.
Неспешно идя по платформе с рюкзаком за спиной и большим пакетом в правой руке, я смотрела на проходящих мимо людей и думала: будет ли в моей жизни настоящий дом, в который я смогу возвращаться в любой момент, и в котором мне всегда будут рады?
***
Прошла уже неделя каникул у бабушки, и за это время не произошло ничего интересного. Впрочем, все интересные и необычные истории за все три лета, проведенные на даче, можно пересчитать на пальцах одной руки. Кто бы мог подумать, что невыносимая скука, отсутствие желания читать или рисовать и решение выйти на огород, где в тенёчке под большим деревом на лавочке сидели бабушка с соседкой бабой Зиной, внесет в мою жизнь значительные перемены и приключения?
— Здравствуйте, — поздоровалась я, подойдя к женщинам, и села с книгой на пластиковый зеленый стульчик немного в стороне от них.
Ответа не последовало. Еще бы. Эта баба Зина, женщина лет восьмидесяти, полная, одевающаяся в халаты и платки, скрывающие седые, некогда рыжие, волосы, тоже была не в восторге от меня. Просто потому что.
Отец, его жена, мои бабушки, соседка – может сложиться впечатление, что все меня недолюбливали, но это не так. Знакомые, друзья, одногруппники и большая часть преподавателей были обо мне хорошего мнения, недолюбливали только родственники и баба Зина. Особого внимания я на их недоброе отношение не обращала, но и приятного в этом ничего не было.
Глядя в книгу, я послушала, о чем разговаривают женщины: они обсуждали каких-то своих знакомых. Меня это абсолютно не интересовало, так что свободное сознание тут же заняли невеселые мысли о Роме.
Внезапно внимание с парня переключилось на следующий рассказ бабы Зины, хоть он и был немного бредовый, впрочем, я любила всякие паранормальные истории, пусть и не особо верила во всё это.
— …Тань, ты что ж, не помнишь? — спросила баба Зина.
— Что не помню? — переспросила бабушка.
— Еще про мать этого Степаныча слухи ходили, когда я совсем девочкой была. Что, мол, оборотниха она, в свинью обращалась.
— Да брось ты, ерунда всё это, — сказала женщина, махнув рукой.
— Ага, как же, ерунда. Тогда ж, в одну ночь, к Ивану Петровичу свинья в огород залезла, большая, страшная, все там перекопала, он в нее из ружья-то стрельнул, да не попал, только ухо отстрелил, она побежала, он второй раз стрелять не стал, да подметил, что без уха она теперь.
— Ну и что?
— Что, что! А на следующий день видели эту Марью Леонидовну, мать Степаныча, оборотниху эту, без уха.
— Ну, не знаю… Народ всякое болтает, что ж теперь всему верить?
— Да что верить-то! Видели люди оборотниху без уха? Видели! Отстрелил Петрович свинье ухо? Отстрелил! Что ж не верить-то? — не унималась баба Зина.
— А что с ней стало-то после этого?
— Да померла она… — Зинаида задумалась, — спустя неделю, да померла. Степаныч потом на городской женился, дом продали, двадцать седьмой-то, долго пустой стоял, потом уж туда приехал этот худощавый, сначала нормальный был, разговаривал, бабкам с хозяйством помогал. Потом высох весь, осунулся, ни здрасте, ни до свиданья. Говорят, оборотниха эта проклятие что ль какое на дом наложила, закопала в огороде что-то, и, мол, каждый, кто поселится в том месте, либо с ума сойдет, либо убьет кого, а потом и сам помрет.
— Старуха эта, что ж, тоже убила кого? — уточнила бабушка.
— Какая старуха? — не поняла баба Зина.
— Ну та, что в свинью превращалась.
— Да прям, нет.
— А от чего ж умерла-то?
— Да почем я знаю! Померла и померла. Да и ухо отстрелили, — ответила Зинаида.
— Да нет, глупости, глупости – это всё, — покачала головой бабушка.
— Ну как знаешь. Да вот только, давненько я этого худощавого не видала, всё малец какой-то уже второй год мелькает. В прошлом году дед еще появлялся пару раз, а сейчас июль уж пошел, а я его ни разу не видала, только пацана этого. Уж не помер ли, а может и пацан его прибрал.
— Да откуда тебе знать, живет там дед или нет, ты же редко на той горе бываешь?
— Где ж редко? Я к Верке-то хожу, все мимо пройду, да или у нее и спрошу, что, мол, не видать, худощавого? Нет, говорит, не видать.
— А что за мальчик-то? — спросила бабушка, поправив очки.
— Да покуда я знаю! — взмахнула рукой Зинаида. — Внук видать, а может и сын, а коли и еще кто, не знаю. Наркоман он.
— Откуда ж ты знаешь, что наркоман? — ехидно улыбнулась бабушка.
— Да там и знать нечего, ты глянь на него.
Тогда в разговор я не полезла, а вот вечером, когда сели ужинать, снова вспомнила про эту историю. Почему-то она меня зацепила.
— Бабушка, — обратилась я, дожевывав салат из огурца с помидором, — ты веришь в проклятия?
— Верю, — коротко ответила она.
— Но ты не веришь, что на том доме, о котором баба Зина рассказывала, лежит проклятие? — пыталась разговорить я бабушку.
— Не знаю. Но в нем всегда жили странные люди. И не баба Зина, а Зинаида Федоровна.
— Понятно, — я вернулась к салату.
— Ты что ж, разговор наш подслушивала?
— Да нет, случайно только кусочек услышала. Про оборотня.
— Мясо ешь, что ты его все ковыряешь, — сказала женщина.
Да уж, странное чувство, когда бабушка, которая даже в детстве тебя не воспитывала, выговаривает за еду, хотя тебе девятнадцать. Я молча продолжила есть.
— Я прям удивилась, что ты сегодня вышла и с нами села, молчала, конечно, но хоть вышла. А-то сидишь наверху, как дикая, да только по вечерам куда-то бегаешь. Смотри, отцу в подоле не принеси, вот он обрадуется.
— Спасибо, — коротко поблагодарив за еду, я встала, резко положила в раковину тарелку, и уже хотела пойти к себе, но меня остановили.
— Характер отцу показывать будешь или матери своей. Куда собралась? Посуду помой. Только за водой сначала сходи, закончилась, — с этими словами бабушка поднялась из-за стола и направилась к выходу из кухни.
Вздохнув, я взяла два пластиковых ведра и пошла на колодец.
***
Вечером того же дня, я, как обычно, пошла прогуляться. В городе наушники всегда оказывались самыми верными спутниками, но здесь, в деревне, мне нравилось слушать природу. Казалось, что на улице полная тишина, но это было не так: пели вечерние птички, квакали лягушки, жужжали пролетающие мимо насекомые, стрекотали сверчки, шумели от лёгкого ветра листья деревьев. Красота и спокойствие. И еще картину дополнял чудесный запах мокрой земли и травы.
Деревня располагалась на двух холмах, дома стояли по обе стороны от дороги. Внизу, между холмами, был спуск к маленькой речке. Местные условно делили деревню на две части — первую и вторую гору. Я жила на первой. Миновав поворот на плотину и проходя по второй горе, я остановилась напротив старого дома, на котором висел номер двадцать семь.
Этот дом был темно-красного цвета, одноэтажный, но с чердаком и терраской, стоял он боком к дороге, вход с маленьким крылечком находился справа. Забор, проходящий по периметру участка, возможно когда-то был покрашен краской, но сейчас от нее не осталось и следа: он представлял собой старые серые доски, между которыми были большие щели. Огород казался длиннее соседских: шел вглубь до самых зарослей.
Неухоженный участок, заросший травой забор, облупившаяся краска — жилище выглядело заброшенным. Из-за соседского большого и красивого дома, обнесенного новым металлическим забором, этот казался еще более старым и пугающе пустым, чем был на самом деле. Слева находился действительно заброшенный участок, но даже он выглядел менее безжизненным.
Пока я стояла и рассматривала это место, вспоминая историю про оборотня, дверь открылась и на крылечко вышел парень, видимо, тот самый, о котором говорила баба Зина. Он оказался высоким, темноволосым, спортивного телосложения. Одет был в черные джинсы и черную, чуть выцветшую, толстовку с капюшоном, рукава которой закатал.
