Рядом с Синдбадом появился слуга-нубиец с блюдом изысканных яств. Они источали манящие ароматы, и Синдбад еще раз удивился невиданному гостеприимству хозяина. Кушанья были столь горячи, что гость подумал, будто они только что сняты с огня.
Носильщик, произнеся имя Аллаха, стал есть и ел, пока не насытился, а потом воскликнул:
– Слава Аллаху всемилостивейшему и милосердному! Да продлит он дни и годы каждого из сидящих здесь! Да будет благословенно твое имя и твоя жизнь, о радушный хозяин!
Синдбад вымыл руки и, довольный, откинулся на шелковые подушки. В тот же миг смолкла нежная музыка, а хозяин дома заговорил:
– Добро пожаловать в мой дом, благословен день прихода твоего. Как твое имя и каким ты занимаешься ремеслом?
– О господин! – отвечал Синдбад. – Мое имя – Синдбад-носильщик, я ношу на голове чужие вещи, а люди мне платят за это.
Улыбка хозяина стала еще шире. Он обнял носильщика за плечи и сказал:
– Знай же, что нас с тобой нарекли одним именем, я – Синдбад-Мореход. Но я хочу, о носильщик, чтобы ты еще раз произнес те прекрасные стихи, которые декламировал, стоя у ворот.
Смутился Синдбад-носильщик (когда говорил он те строки, не знал, что его кто-то слышит, надеялся лишь, что благосклонный Аллах не оставит его):
– Ради Аллаха, хозяин, не взыщи! Усталость, труд и малый достаток повергают человека в невежество и учат косноязычию. Робею я читать стихи, рожденные в моей душе, а не в благородном разуме великих сказителей…
– Не смущайся, – ответил хозяин, – войдя под мой кров, ты стал моим братом. Прочитай же мне стихи! Они были столь прекрасны, а голос твой от ворот доносился так легко и мощно…
И носильщик начал читать. Голос его возвысился и долетел до ушей каждого из гостей, а в словах Синдбада-носильщика было столько благоговения, что хозяин дома не смог сдержать восторга.
Когда смолк гость, поднялся хозяин, низко поклонился и произнес торжественно:
– Знай же, носильщик: я – Синдбад-Мореход. История моя удивительна. Я расскажу тебе обо всем, что со мной случилось, как я пришел к такому счастью и сел в том месте, где ты меня видишь. Я достиг и благоденствия и мира в доме моем после многих лет странствий, долгих дорог ужаса и лишений… Сколь были велики тяготы странствий, испытанные мною, ты поймешь и сам, когда выслушаешь историю о семи моих путешествиях в разные страны света. Да, я совершил семь путешествий, каждое из которых было настоящим странствием в неизвестность, каждое было тяжелее и страшней предыдущего, но все они приносили также и радость. Рассказы мои приводят умы слушателей в смятение, но я не произнесу ни слова лжи, не скажу ничего, что не было бы истиной, чистой, как вода горного ручья, и сладкой, как желанный глоток в палящий полдень. Каждое из моих путешествий было предопределено судьбой. И нет ничего более безжалостного и более величественного, чем желание Аллаха возвысить нас, преподав нам урок, пусть и жестокий, но, как я понял по прошествии времени, мудрый и памятный. От того, что записано в Книге судеб, некуда скрыться и нигде не найти убежища.
Гости обратились в слух, а Синдбад-носильщик с благоговением обернулся к хозяину дома.
Тем временем наступил вечер. Воздух стал свеж и прозрачен, тени удлинились, а аромат цветов был едва уловим. Синдбад-гость пригубил напиток из чаши, которую незаметно наполнила молоденькая рабыня, неизвестно откуда появившаяся и неведомо куда исчезнувшая.
Синдбаду почудилось, что все вокруг как-то странно изменилось… Где-то очень далеко слышались голоса, но разобрать слова не получалось. Временами, казалось, налетал ветерок, который нес запахи мускуса и амбры, воздух наполнили капельки воды, вдалеке зазвучали крики караванщиков. Синдбад не мог понять, что происходит. Вдруг его ухо различило чуть слышный девичий смех, но прекрасные рабыни у стен даже не улыбнулись, их пальчики больше не перебирали струны изысканных инструментов. Серебряный перезвон браслетов возник ниоткуда и исчез в никуда.
Синдбад-носильщик оглянулся, пытаясь понять, что происходит с ним, но не увидел покоев, где только что пировал… Комната, убранная богато и совершенно круглая, опоясанная диваном… Мраморные изваяния гурий поддерживают потолок. Диван, стены и пол убраны мехами – драгоценными, мягкими и нежными, как самый пушистый ковер. Шкуры брошены друг на друга, и кажется, будто под ногами густая трава или мягкая постель.
Синдбад почувствовал странное превращение. Вся усталость этого, да и многих других дней улетучивалась, как в самую первую минуту отдыха. Его тело приобрело бесплотную легкость, мысли невыразимо просветлели, а чувства необыкновенно обострились. Стены круглой комнаты истаяли, горизонт расширился – голубой, прозрачный, необозримый, каким он бывает лишь посреди океана, доселе носильщиком невиданного. Синдбада объял блеск солнца и благоухание свежего ветра. Мелодия, что уже утихла, вновь зазвучала и стала громче. Прекрасные изваяния двинулись к нему – лица гурий были нежны, а движения плавны, словно мелкая волна, что накатывает на берег в тихий утренний час.
Они приблизились и обступили его с четырех сторон. Они безмолвно взирали на Синдбада-носильщика, а взгляды их просили: выбери кого-то из нас, позволь доставить тебе минуты несказанного наслаждения. Синдбад поднял руку и указал на одну из гурий, чьи формы показались ему самыми сладострастными, а глаза более глаз иных прелестниц были исполнены любовью и негой, что обещана пророком каждому правоверному в тот час, когда он входит в чертоги небесные.
Дева приблизилась к ложу и протянула мраморную руку… ее пальцы, холодные, но нежные, коснулись горящей кожи, легко, словно крылья бабочки, прошлись по обнаженным плечам. Руки сладко обняли стан, и жаждущие холодные губы прижались к обнаженному торсу. Страсть и боль, наслаждение и ужас охватили душу Синдбада-носильщика, когда он почувствовал, как эти бесстыдные губы ласкают его чресла. Не способный противиться, Синдбад лишь стонал от прикосновений, что одновременно и мучили, и приносили неслыханное блаженство. Когда же, не сдерживаемый более, из горла носильщика вырвался хриплый крик, вдруг оказалось, что и комната, и прекрасная нагая мраморная любовница исчезли.
Вокруг по-прежнему были гости Синдбада-Морехода и комната была все той же. Снова тихонько пели струны под умелыми пальцами прекрасной музыкантши, а сам хозяин восседал на помосте посреди покоев, опершись о подушки.
Голос хозяина перекрыл остальные звуки, и пред Синдбадом-гостем стали проплывать удивительные картины из повествования Морехода, который неспешно начал…
