Наконец на сцене появились пять девушек в узких трусиках и лифчиках (танцевать «топлес» в Греции официально запрещено), и головных уборах из перьев. Начался танцевальный номер. Сердце его застучало сильно и часто — в солистке он узнал свою Ленку. Она совсем не изменилась.
Тем временем к его столику, заприметив неохваченного клиента, приблизился официант и задал вопрос по-гречески. Ответ он получил на английском («Буду косить под кого угодно, только бы не узнали, что я русский, — решил он. — А то сразу поймут потомки хитроумного Одиссея, что неспроста в их захолустье приперся»). Когда официант принес заказ — бутылку шампанского, которая оказалась раз в десять дороже, чем в магазине, и несколько тарелочек для битья, — он попросил передать солистке, что приглашает ее за свой столик. Официант как-то дернулся, поспешил к толстому лоснящемуся дядьке, видимо хозяину, и что-то зашептал ему на ухо. Тот оценивающе оглядел нового клиента и нехотя, с кривоватой ухмылкой, кивнул.
Он видел, как Ленка, прищурившись, высматривает, кто же это осмелился ее, королеву бала, пригласить за дальний столик — ведь постоянная почетная клиентура занимала столы, ближние к сцене. Для усиления эффекта он водрузил на нос солнечные очки и поднес ко рту бокал. Она подошла к столу и, заученно улыбаясь, села напротив. Он поставил бокал, снял очки и уставился ей в глаза. Она чуть не грохнулась со стула. Ради этого момента он и приехал в Грецию.
О чем они говорили, перебивая друг друга? — да разве перескажешь весь этот сумбур! Посетители за соседними столиками только косились, слыша торопливую незнакомую речь, а хозяин проявлял видимые признаки беспокойства.
Да, прошло столько времени, живет по-прежнему один. Думал, что она уже давно уехала из Левадии.
Нет, пробовала в других местах, но вернулась. Рабочую визу продлевают друзья — дают взятки. А другие девчонки уже сменились сто раз. Отец в Камышине все время болеет, мать без работы — на стеклодувном заводе было сокращение. Старается посылать им деньги. Надоели греки, хочется домой. Часто вспоминала его…
Она уходила, танцевала и вновь, не реагируя на другие приглашения, возвращалась. Хозяин уже блестел своими глазками-бусинками подобно жирному разъяренному хорьку. Ярился грек лет сорока за одним из столиков у сцены, демонстративно порывался встать и подойти к ним, но товарищи хватали его за руки и уговаривали, видимо, оставаться на месте.
Да, пасут ее здорово! Обстановка излишне накалялась. Пора было уходить.
— Я провожу тебя до выхода, — сказала Ленка. — Никос хоть и злится, но разрешил.
— Какой такой Никос? А где же тот… Как его?
— Никос — врач, он сидит у сцены. Я сейчас с ним живу. А Стас нашел себе другую и уехал на острова.
Ну что ж, всё кристально ясно.
— Ладно, пойдем, — сказал он и придвинул к ней стопку гипсовой посуды, — расколоти на счастье!
Они двинулись к выходу. Когда вышли из зала, Ленка внезапно схватила его за руку и увлекла в какой-то боковой коридор. Там она открыла дверь и буквально затолкнула его в небольшую каморку. Щелкнула выключателем — в тусклом свете он увидел какой-то хлам, типа немудреного сценического реквизита.
Ленка рывком спустила свои трусики до щиколоток. Несколько раз, как молодая стреноженная кобылка, нетерпеливо переступила ногами и освободилась от пут. Когда-то, приглашая ее к акту, он так и говорил: «Хочу поездить на тебе, моя лошадка!»
Она повернулась к нему спиной, наклонилась, взявшись руками за угол большого ящика. На прогнутой спине по бокам от позвоночника обозначились крепкие столбики мышц, длинные ноги и ягодицы напряглись.
«Боже мой! — подумал он, — я ждал этого пять лет! Но что всё произойдет именно так!..»
— Скорее! — задыхающимся шепотом сказала Ленка. — Через десять минут я должна быть в зале.
Он не заставил себя просить дважды…
Их чувства были так напряжены, что времени вполне хватило. Они кончили вместе, с единым стоном, напрочь забыв об осторожности.
Ленка повернулась к нему и поцеловала в губы. Глаза ее сияли:
— Да, это ты! — прошептала она ему в ухо. — Теперь окончательно узнала…
«И я тебя узнал, моя девочка, — думал он на следующее утро на обратном пути в Афины. — Такая же бесшабашная, без царя в голове, живущая порывом. Уже потерянная, но по-прежнему любимая».
© 2007, Институт соитологии
