Глава 12. Жестокие игры
— Софушка, — невесомо поглаживает щеку пальцами, — моя маленькая глупая девочка.
От девочки сердце пропускает удар и плавится молочным шоколадом. Вижу только его глаза: темно-карие, почти черные, в обрамлении густых ресниц, которые я хочу пересчитать. Целует мои брови, скулы и,припав к губам, пробегает пальцами по шее и ключице.
А затем рывком разворачивает к себе спиной. Вздрагиваю, когда теплые руки ныряют под пиджак и топ. С криками вырваться? Вместо вопля из меня вытекает с присвистом выдох, когда Мирон Львович закусывает мою мочку. Теплая волна пробегает по шее, плечам и лопаткам.
Проходит ладонями по спине, вызывая мелкую дрожь в теле, и давит на поясницу, вынуждая опереться руками о столешницу и выгнуться. Почему я молчу? Почему мне так приятны неторопливые поглаживания, на которые я отзываюсь шумным выдохом. Ох, не об этом мечтала, когда фантазировала о первом мужчине.
Прижимается пахом к ягодицам, и я чувствую его восставшую и каменную плоть. Мысли растекаются растаявшим желе, и я закрываю глаза. Будь что будет. Не хочу стыдиться своего горячего желания к чудовищу в галстуке. После я обязательно посетую на то, какая я шлюха, отдавшаяся боссу на кухне, но это будет потом, а сейчас я отдамся соблазну и низменным желанием, что дремали до встречи с очаровательным негодяем.
— Что же, — горячее дыхание обжигает шею, а теплые ладони накрывают грудь, — Поговорим о субординации между начальником и подчиненной?
Ведет тазом, имитируя медленную и глубокую фрикцию, и в глазах темнеет. Хочу почувствовать внутри мужскую плоть и узнать каково это — слиться с кем-то воедино. Тону в густом вожделении к Мирону Львовичу, который мягко сжимает соски. Искорка удовольствия бежит по мышцам, и из меня вырывается приглушенный стон.
Не томите, Мирон Львович, стяните брюки с трусиками и возьмите мое слабое тело. Я потом для приличия нареку вас беспринципным негодяем, а сейчас я хочу принять вас без остатка. Я готова стать вашей женщиной. Прямо здесь, у холодильника, и к черту гордость, воспитание и скромность. Бесстыдно поддаюсь попой назад и в нетерпении сжимаю кулаки.
Трется о ягодицы, поглаживая поясницу, и последние осколки самообладания тают в бурлящем потоке желания. Мне кажется, если сейчас Мирон Львович не перейдет к решительным действиям, то я потону в черном безумии и не выплыву. Я и не знала, что мужчина способен довести до меня до истерики и жалобных всхлипов неспешными ласками, что обратились в пытку. Да я сейчас ради его члена готова отдать ему паспорт и все парли, если потребует.
— Глянем, что у тебя за трусики.
Ладони Мирона Львовича спускаются к поясу брюк, и ловкие пальцы расстегивают пуговицу и молнию. Затаив дыхание, выгибаюсь в пояснице до боли в мыщцах. Да, боже, да! Поторопитесь, умоляю, иначе я не выдержу и упаду без чувств к вашим ногам. Приспускает брюки и хмыкает:
— В цветочек.
Затем под мой тихий сердитый возглас натягивает брюки на попу и оправляет пиджак. Игла смущения пронзает макушку, когда я понимаю о каких цветочках идет речь: на мне домашние трусы из хлопка с широкой резинкой и удобной посадкой. На работу под юбки я надеваю бесшовное белье, но в этот раз я не планировала вновь оказаться в лапах возбужденного эстета.
— Немного разочарован. У тебя странный вкус в нижнем белье.
Вздрагиваю от громкого стука в дверь, и испуганно разворачиваюсь лицом к Мирону Львовичу. Как же мне неловко. Я же могла в примерочной заметить, что на мне трусы с васильками, и тогда… А что бы я тогда сделала?
Мирон Львович с улыбкой и с заботой застегивает пуговицу и ширинку на моих брюках, внимательно вглядываясь в глаза. Дыхание у него прерывистое, горячее, а зрачки расширены. Голодный зверь пощадил зайку, что полезла сама ему в пасть.
— Софья! — ворчит Мария Ивановна. — Тебя почему нет на рабочем месте?! Ты чего там заперлась? А?
— У меня обед, — глухо и хрипло отзываюсь я, бочком отступая от Мирона Львовича, когда он пробегает пальцами по щеке.
— Я забежала попросить, чтобы ты мне кофейку сделала. У нас-то нет такой махины, как у тебя.
— Я принесу, Мария Ивановна.
— С пеночкой?
— С пеночкой.
Мирон Львович усмехается, прищурившись. Демон-искуситель, а я его глупая и наивная жертва в трусах в цветочек. И я не знаю, что злит меня больше. То, что ласки Мирона Львовича ничем не окончились или проклятые васильки под дорогими брюками из брендового бутика.
— Тогда я жду тебя у себя, — воркует Мария Ивановна.
Тяжелые шаги неповоротливой грузной женщины стихают, и Мирон Львович беспечно интересуется:
— Ты договорилась с портным?
В который раз он меня эмоционально встряхивает. Вот он был готов насильно взять меня на кухне, а через минуту заводит разговор о портном, который сейчас лишний.
— Нет. Не успела, — оправляю топ, сдерживая в себе гнев.
— Самое время заняться этим вопросом, Софушка.
Киваю. Наблюдает за мной, как игривый зверь за недобитой добычей. Не отпустит, пока не удовлетворит любопытство. Утолит голод мужского эго и оставит в покое, а, возможно, выбросит, как Анжелу, но я не стану рыдать, как она. Нет. Ни одной слезинки не пророню из-за развратника в строгом деловом костюме.
— Ты чего задумала, Софушка?
— Ничего, Мирон Львович, — беру чистую чашку из шкафчика.
Я не умею себя вести с мужчинами. Будь у меня хоть какой-нибудь опыт в подростковом возрасте или студенчестве, я бы, наверное, не теряла рассудок от провокаций Мирона Львовича.
Боже, да я ни с кем за ручку не держалась и на свиданиях не была, а теперь из меня прет мощным и бурлящим потоком распутство. Я не могу обуздать тело, что взывает к близости, и не контролирую разум, что вспыхивает спичкой, стоит Мирону Львовичу коснутся меня и прошептать ласковое слово. Я, как жадная оборванка, которая годами голодала, и ей под нос сунули аппетитную и запеченную индейку.
— Маленькая лгунья, — резюмирует, чванливо осклабившись, и шагает к двери, — но прелесть, какая милая.
