В душе словно стала таять глыба льда. Дышать стало легче. Я действительно маме нужна, сидя рядом с ней я ощущаю это без слов.
— Мам, — попросила я негромко. — Расскажи мне. Почему так все вышло? Где та женщина, которая меня родила? Я имею право знать правду?
— Конечно, милая, — виновато глянула она на меня. — Я очень сожалею, что не сказала тебе сама, и ты узнала все так…
— Тогда я хочу все знать.
Скинула кеды и залезла на диван с ногами, повернулась к ней, и обняв подушку, приготовилась слушать. Может, после ее рассказа, я смогу принять это и смириться.
— А тут ничего необычного не было. История самая банальная, какая могла быть. У нас с Кириллом долго не получалось детей. Я лечилась много лет, но все было без толку. И тогда мы приняли решение, что возьмём ребёнка на воспитание. И я, и папа, мы оба очень хотели малыша. Хотели быть полной семьёй. Кирилл поддержал меня в этом решении, за что я всегда ему буду благодарна.
Мама немного помолчала, погрузившись в грустные воспоминания, а потом продолжила говорить:
— Мы обратились в дом малютки и выбрали девочку. Совсем маленькая, буквально несколько месяцев. Здоровая, хорошая малышка. Мы решили забрать ее. Тебя, Сонечка, — мама мягко повела рукой по моей щеке. — И мы никогда — слышишь? — никогда об этом на жалели. Ты нам родная, несмотря на то, что попала в нашу семью не так, как обычно. Ты наша девочка, наша дочь. София Ланская.
Очень трогательные слова мамы задели и мои струны души. Как в только могла подумать, что не нужна ей? И папе. Снова ощутила прилив стыда. Они такие молодцы. Забрали малыша с приюта, воспитали как родную, дали любовь и заботу. Чтобы было со мной, не прийди бы мама за мной? Или выбрали бы не меня, и тогда я не носила бы фамилию Ланская.
— А как же… та женщина? Что с ней произошло?
— Я точно не знаю. Сказали, погибла она. А девочку привезли чистенькую, видно, что одетая с любовью. На ножках пинетки явно самодельные — может, мама и связала. Плакала сильно поначалу, видимо, маму искала и к рукам привыкла. Потом замолчала. Как же они там лежат все — одни… привыкают. Я увидела тебя, узнала, почему ты оказалась в доме малютки, расплакалась и сказала, что забираю тебя. Паре с хорошим доходом быстро отдали малышку. Вот так и стали мы семьей.
Заморгала, прогоняя слёзы. Какая печальная история… Значит, у меня все-таки была Мама. И она меня не бросала, с ней случилось несчастье. И мне повезло, что за мной пришла та, что ее заменила.
— А папа?
— В свидетельстве стоял прочерк. О нем нам ничего неизвестно. Видимо, других родственников не нашлось, раз ты попала в дом малютки.
— Так грустно, — сказала я негромко.
— Да, милая, — погладила меня она по плечу. — У нас дети не получались, а кто-то наоборот лишился мамы.
— Да нет, мам, — сжала я ее руку. — Не лишился. А обрёл. Спасибо тебе. Что ты такая…Не знаю, смогла бы я так же как ты поступить.
— Сонечка, — улыбнулась она сквозь слёзы и снова прижала меня к себе. — Ты прощаешь меня? За то, что не сказала.
— Я не злюсь больше, — утёрла ее слёзы. — Но лучше бы ты рассказала. Не обманывай больше никогда, пожалуйста. Ничего не утаивай. Такой поступок не нужно было скрывать. Вы с папой большие молодцы. Где бы я сейчас была, если бы не вы?
— Не думай об этом, зайка, — ответила она. — Тебе суждено было стать Ланской. И ничто этого не изменит, ты навсегда наша дочь и наша семья. Обещаю, что больше никаких тайн. Прости, я хотела как лучше… Не хотела, чтобы ты ощущала себя не такой, как Мирослав. Я вас люблю одинаково.
В ответ лишь молча смотрела. До конца ещё не
приняла и не переварила. Это сложно…
— А Мир? Он тоже приёмный? — спросила я через пару минут размышлений.
— Нет, — покачала головой мама. — Спустя почти четыре года после того как у нас появилась ты, Бог дал нам и сыночка. Так бывает.
— Он не знает?
— Нет, — ответила она. — Мы никому не говорили. Ну бабушка с дедушкой знают, конечно, тоже.
— И все молчали…
— Не обижайся на них. Это мы с Кириллом запретили рассказывать.
— Конспираторы ещё, — проворчала я, уже больше не ощущая такой сильной обиды, какая была ещё несколько часов назад.
Разговор с мамой все же дал мне большое
облегчение. И ей тоже.
— Я просто хотела, чтобы ты была счастлива, Сонечка.
Мягко улыбнулась ей и поцеловала в щёку.
— Последний вопрос: как меня зовут на самом деле?
— Так и зовут — София, — ответила мама. — У тебя же было свидетельство о рождении и имя. Мама тебя уже называла Сонечкой, и мы не стали ничего менять. Ты все та же Соня, малыш.
— Слава Богу, — сказала я. — С тобой заново познакомилась, хотя бы с собой не придётся знакомиться ещё раз.
Переглянулись с ней и заулыбались. Напряжение между мной и мамой заметно упало. Сказать, что я окончательно расслабилась и простила, не могу, но, наверное, теперь смогу это преодолеть. Спасибо за разговор маме. И Камилю. Как он оказался прав насчёт всего, даже о судьбе биологической мамы угадал.
— Соня, — тронула меня мама за руку. — Давай не будем никому ничего говорить? Мирославу и папе. Ну зачем им это знать? То есть, Кирилл, конечно же, в курсе. Но пусть не знает, что ты все узнала. Я…такое сегодня пережила. Ни к чему папе проходить тоже самое. Ему будет больно.
Посмотрела на неё и в голове пробежала мысль — как же сильно родители любят друг друга. Даже спустя много лет. Мама не хочет, чтобы папа переживал, и в этом действительно нет никакого смысла. Днём я была на эмоциях, но мозгами-то понимаю, что он строгий со мной вовсе не потому что я ему не дочь. Девочку и мальчика в принципе невозможно воспитывать одинаково. И положа руку на сердце, Мирослав, точно так же как и я, не может выбрать будущее место учёбы. Папа уже все за него решил…
— Да я и не собиралась говорить, — ответила я ей. — Можешь не переживать.
— Спасибо, дорогая, — погладила мама меня по волосам. — Ты такая у меня умница…
* * *
От пережитого дня ещё долго не получалось уснуть. В душе боролись сразу столько чувств и противоречили друг другу.
Понимание спорило с обидой на то, что мама все скрыла от меня. Наверное, я бы тоже не сказала на ее месте. Ведь для меня так же, как и для неё, уже было бы неважно, как мой ребёнок попал ко мне. Он мой и точка. Я должна понять свою семью. Когда-нибудь мне станет легче.
А то, что произошло в тренерской, тем более выбивало почву из-под ног. Что это было? Как какая-то неуправляемая энергия накрыла нас обоих. Что было бы, если бы Камиль не остановился? Почему он сказал, что больше этого не повторится? Он жалеет? Я даже не знаю, обрадовала меня эта фраза или же я все же испытываю больше досаду?
Я мечтала о поцелуе с ним, но представляла себе это как-то иначе. Не в такой обстановке. Он поцеловал меня, потому что я была жалкая и плакала? Чтобы успокоить? Чувство жалости точно не то, что я хотела бы получить от него. Все запуталось ещё сильнее этим вечером…
* * *
Сон был неспокойным, полный образов Камиля, его губ и рук, моих слёз, маминых слез, и утром встала я рано. Просто не было уже сил смотреть всю эту карусель из воспоминаний… Решила отвлечь себя, но весь день так и не получалось ни на чем сосредоточится. Тогда в голову пришла мысль прогуляться.
Купила нежнейших пирожных и отправилась навестить Ираиду Львовну. Несколько раз забегала к ней после того, как она оставила тренерство. Очень жаль до сих пор, что она больше не с нами. Женщина явно болеет, сильно, и сейчас это стало заметнее. Она, видимо, до последнего не бросала нас с Зайцевым, и ушла только когда сил совсем стало мало. Чем она больна я спрашивать постеснялась, но очень надеялась, что она ещё поправится.
Позвонила в дверь, а когда она открылась, чуть не выронила пирожные из рук. Ее открыл мой тренер.
— Наиль Камилевич? — удивилась я. — О-ой, простите. Камиль Наилевич?
