— Ты чего? — спросил он, почувствовав, как я передёрнула плечами.
— Замёрзла.
— Ничего, сейчас пойдем на бэби чэе.
— Опять? Скажи, у вас когда-нибудь кончаются застолья или ты меня сюда привез, чтобы я от еды лопнула?
— Конечно, именно, чтобы расправиться с тобой я все это и затеял.
Таир разомкнул объятия, повернул меня к себе лицом и заглянул в глаза:
— Тебя на работе-то не потерял ещё твой Ахлиулла?
Я пальцами нервно прядь волос поправила, переступая с ноги на ногу:
— Рахматулла. Я ему смету выслала, жду, когда ответит. Самое долгое — согласование.
А у самой в голове: ни хрена ты, Сандугач, про ремонты и дизайны не знаешь, и ламинат от паркета отличать не умеешь. Спалят, как пить дать, спалят, надо срочно менять тему.
Но Таир как назло решил дальше дожимать:
— А может, у меня ремонт сделаешь?
— У тебя дома — свежий, не морочь мне голову.
— На работе, — не растерялся он.
— Таир, ты темнишь, — нахмурились я, скрещивая на груди руки. Вышло немного наигранно, а что делать? Из мыслей каша, и страшно, страшно, черт возьми. Вон как смотрит на меня, прищурившись, и кажется, что я Шакирова знать не знаю. Вот такого, делового, чужого. Опасного.
— Не хочу тебя отпускать в Москву. Что ты там забыла?
Я плечами пожала, не отвечая. Неужто камеры всё-таки были? Или… или это он мое пальто принес? А в нем телефон. И я не помню, сохранился ли в вызовах секретный номер, но при желании можно пробить все вызовы… Я зубами клацнула отчётливо так, и Таир, кажется смилостивился:
— Ладно, пошли греться. Не хватало ещё, чтобы заболела. У меня на тебя планы.
И за ладонь меня взял. Хотела спросить, какие именно у него на меня планы, но передумала. Не нравился сегодняшний разговор, и настрой Таира — тоже, и все чаще подмывало сбежать. Не знаю, долго ли промотаюсь, свои или чужие найдут все равно.
В дом зашли с заднего входа, и поэтому не сразу столкнулись с новыми гостями.
— О, черт, — сказал Таир, едва заслышав их голоса, — Кадрия апа приехала.
— Кто это?
— Бабушкина двоюродная сестра.
Одной больше, одной меньше, решила я, и мы отправились знакомиться с очередной Шакировской родней. Гостью уже разместили в большой комнате, и только по одному взгляду, брошенному в мою сторону, я поняла: дружбы не будет.
Кадрия апа оказалась ещё опаснее Асии. Взгляд коршуном, богатый зелёный наряд в бархате. Даже губы напомажены, хотя старухе лет так под семьдесят точно. Широкая, грузная, она восседала в центре дивана, опираясь на трость. Захотелось вытянуться по струнке. Я за Таира спряталась, вроде как невзначай.
— Таир, ник исеннэшмисен, телен югалтын? ( Почему не здороваешься, язык потерял ?)
— Здрасти, — хмыкнул Таир, руки в карманы засунул и стоит. Не сказать, что очень гостье рад. На присутствующих глянула — и там ни одного радостного лица. Тетка ему ещё что-то по-татарски, он в ей в ответ. Бабушка Асия сидела, губы поджав, Даша глаза закатывала, Зайки и мамы Таира видно не было.
Из вежливости присели рядом, я на коленках ладошки сложила приличия ради.
— Ник ыштаннарын киден? ( Почему в штанах? )- обратилась ко мне тетка. Я глазами в разные стороны поводила, плечами пожала. Все молчали на меня выжидающе глядя. Даже Таир, точно забыл что я на его языке кроме Сандугач ничего не знаю. Вот ведь засранец, вечно я в его татарской родне окружённая одна остаюсь. Маленький русский воин.
— Настя, — представилась я. Может, угадала? Или руку надо подать ради приличия?
— Авызынны сегим ( очень неприлично и по -татарски!) , — сплюнула вдруг Кадрия и повернулась к сестре своей, — тагын моржаны таптыгыз! ( Опять русскую нашли !)
Асия нахмурились, Таир тоже, и все начали спорить, а татарская ведьма ещё и клюкой по полу постукивать в такт своим словам. А иногда махать ею же — в мою сторону, так что черный наконечник грозил воткнуться мне в глаз.
И только Тимур откровенно забавлялся ситуацией, пряча ухмылку за ладонью.
Понятно, если я ещё немного продержусь здесь, от меня останутся натурально рожки да ножки. Воспользовавшись тем, что на меня никто не смотрит, я шмыгнула из комнаты вон. Открыла первую попавшуюся дверь, а там — Маша- Марьям с младенцем на руках.
Шикнула на меня, чтоб не шумела:
— Только уснул. Заходи давай.
А я замерла, благоговейно рассматривая младенческую макушку, покрытую тонким пушком новорожденных волос. Марьям осторожно опустила ребенка в кроватку, и ко мне повернулась:
— Там мулла ещё не приехал?
— Только Кадрия апа, — поежилась, вспомнив вредную старуху. Я думала, хуже бабушки Таира никого нет, ошиблась.
— О, старую ведьму принесло, — фыркнула Марьям, — она националистка та ещё. Если наша Асия только мечтает о татарских невестках, но с нами смирилась, то ее сестра принципиально нас с Дашкой не замечает.
— Я уже с ней познакомилась, поэтому сюда спряталась.
— Отлично, — обрадовалась Марьям, —посидишь пока с ним? Со столом помочь надо.
— Я не умею, — испугалась, ребенок казался таким хрупким, что даже оставаться наедине страшно.
— А чего уметь? Закричит, бери на руки. А там и я прибегу.
Решив, что лучше здесь, чем с Кадрией, я сдалась. Дверь тихо закрылась, я подошла к малышу и замерла. Таких маленьких детей мне видеть вблизи не доводилось. Черноволосый, темные реснички, на лице небольшая сыпь - на лбу пятно красное. Губы так смешно изогнул, ручки в сторону откинул.
Малыш мирно сопел, а потом потёр кулачком закрытые глаза, неловко скользнул по лбу, размазывая пятно. Надо же, я думала аллергия, а оказалось — помада или что-то на нее похожее. Может, Марьям поцеловала?
Осторожно, боясь разбудить, коснулась лба и стёрла красную точку. Ребенок глубоко вздохнул, я обмерла, боясь что проснется, но нет. Пронесло.
Села рядом с кроватью на край дивана и тоже зевнула. Возле младенца так тихо было и хорошо, и никаких тебе татарских бабушек. Я сама не заметила, как задремала, и проснулась только, когда ребенок захныкал. Сначала тихо, а потом во всю силу своих лёгких. Я на цыпочках к кроватке подошла и замерла: что с ним делать-то?
— Тшш, мальчик, не плачь. Не плачь, пожалуйста, я не умею общаться с такими малявками, — я кроватку пыталась качать, но кажется, ещё хуже сделала. Малыш кричал, поджав ножки, я на руки его взять боялась, и уже трусливо в сторону двери смотрела. Где их всех носит, такой ор до гор, уже хоть бы кто пришел на помощь!
Беспомощно поскуливая, я неловко взяла мальчика на руки. Голова его мотнулась в сторону, а у меня сердце упало в пятки. Господи, Ася, где ты, где дети, кто мог тебе доверить ребенка? Вот как оторвется детская голова, Господи, ужас какой!
— Маша! - позвала я приоткрыв дверь. Потом, чтобы точно, добавила — Марьям!
И несколько слов матом ещё добавила, но шёпотом, чтобы не нанести младенцу непоправимый вред и психологическую травму. Блудная мамаша все не шла, вынести ребёнка я не решалась - вдруг нарушу ещё какие нибудь традиции? Приноровилась держать голову, ребёнок, похоже смирился с моим присутствием, затих, теперь буравил меня глазками, мелкий татарский джигит. Когда дверь открылась, мы с ребёнком уживались вполне мирно, это если не считать того, что у меня руки со страху тряслись.
Голову подняла - Таир. Смотрит молча. И на меня, и на ребёнка в моих руках. Взгляд тяжёлый, я чувствую его тяжесть на своих плечах, он пробирает до печенок, заставляет чувствовать себя неловко. Мне кажется - я не в своей тарелке. Я меряю на себя чужую роль, не имею права держать этого ребёнка. Это не моё все. И этот взгляд… В нем скрыто безумно многое, мне даже больно становится.
— Тебе идёт младенец, - улыбнулся наконец Таир.
А у меня - мурашки. Улыбнулась в ответ и скорее перевела свой взгляд на безопасную территорию - младенческую макушку. Остро захотелось сбежать. Меня спас ребёнок - снова начал орать. В открытую дверь протиснулась мимо Таира Маша, забрала сына, унесла в людскую кутерьму. Я следом. Теперь уже и эби не так страшна, даже Кадрия. Только бы Таир не смотрел так.
