У меня прорезаются крылья, о которых я давно забыла.
— Тебе нравится искусство, Ален?
— Я…я не знаю, — честно признаюсь Камилю. — Никогда не увлекалась чем-то подобным. Может быть, я слишком приземленная для того, чтобы часами стоять перед картинами и рассуждать о каждом мазке. В детстве бабушка водила меня по выставкам, но мне больше нравилось мороженое, которое она покупала мне в конце дня.
Воспоминания приятно греют душу. На языке разливается мнимый вкус сливочного пломбира с шоколадной крошкой, и я машинально облизываю губы, мечтая сбежать отсюда в прошлое, в то небольшое кафе, где бабуля заказывала для меня двойную порцию десерта.
— Мне нравится твоя честность, — Камиль возвращает улыбку мне и предлагает свой локоть, чтобы я могла занять руки. — Я тоже далек от искусства. Рисовать не умею, в стилях не разбираюсь. Только класса до шестого подрисовывал в учебниках всякое разное портретам. Потом всю нашу компанию спалила учительница и два часа нудела о том, что книги портить нельзя.
— А вы?
— А мы пытались понять, почему нельзя, если учебники куплены на наши же деньги.
У нас в гимназии тоже такая была. Педагог старой закалки. Она никому не нравилась, родители часто писали жалобы на нее, но женщина могла так подготовить к экзаменам с нуля, что вопросы отпадали сами собой.
Я еще раз обвожу взглядом выставочный зал и тут же цепенею, увидев Ратмира. Его сопровождает, кажется, секретарша, и по тому, как она чуть ли не пылинки с Асаева сдувает, можно сделать вывод об их близких отношениях.
Мне больно даже не от факта измены. Измен… Сколько вообще их было?
Самое отвратительное, что после все этих девок Ратмир брал на руки нашего сына. Подумать страшно, какой «букет» там может быть.
Асаева держится уверенно и отстраненно. Он отмахивается от своей спутницы, когда девушка что-то щебечет ему на ухо, и, так же как и я несколько секунд назад, распыляет свой взгляд по всему помещению.
— Ален? — Камиль понимает все по моим глазам. — Мы в общественном месте, вокруг слишком много свидетелей, чтобы твой муж мог провернуть какой-нибудь фокус.
Он старается успокоить мою панику, я тоже пытаюсь унять ее, но мороз все равно продолжает жалить мою открытую кожу.
Это какой-то дикий животный ужас перед человеком, который держит в заложниках моего сына.
— Говорить буду я, — шепчет Камиль мне на ухо, когда Асаев резко сокращает расстояние между нашими парами.
Его цепкие злые глаза впиваются в меня. Я чувствую, как на моей шее сжимается что-то невидимое. Не могу глотнуть воздуха. Меня прошибает холодным потом.
— Моя любимая женушка, так-так-так, — прицокивает Ратмир, стрельнув взглядом в мою руку, которая лежит на локте Камиля. — Ты не забыла, что все еще принадлежишь мне?
Я вижу, как спутница Асаева меняется в лице. Девушка явно хочет что-то сказать, но ей удается вовремя сжать зубы. Хорошая болонка. Выдрессированная.
— Алена не вещь, чтобы кому-то принадлежать. Давно ли ты стал такой мразью, старый друг? — отвечает Абрамов вместо меня.
Меня все еще перетряхивает от осознания, что они когда-то дружили. Какой-то странный червячок недоверия внутри шепчет, что Камиль такой же. Что он не может быть непохожим на Асаева. Но я готова отчаянно прыгать на этой мелкой блохе сомнения, готова давить ее каблуками, только бы больше не слышать этот противный мерзкий шепот в голове.
— Рад видеть, Кам. Не ожидал встретиться при таких обстоятельствах, — Ратмир кривит губы в презрительной усмешке. — За чужими женами ухлестываешь? А когда-то ты считал, что подбирать за другими не для нас.
— Люди меняются, и тебе прекрасно это известно, — звучит с явным намеком на проявившуюся в более позднем возрасте гнилую натуру моего мужа. — Если мне нравится женщина, все остальное не имеет значения.
— Ты ошибся, Абрамов. Тебе нравится не женщина, а обычная подстилка, готовая скакать от одного мужика к другому. Что, Аленушка, неужели у него больше? Хотя какая тебе разница, правда? Как была фригидной, так и останешься.
В этот момент ярко-коралловые губы секретарши моего мужа вытягиваются до ушей. Боже, какой же у нее огромный рот. Мне даже страшно от таких непропорциональных размеров.
— Обычно такое можно услышать от идиотов, которые не понимают, как нужно обращаться с женщиной. Я, конечно, догадался, что ты изменился, Асай, но не думал, что отупел.
Кукла Ратмира кривится, когда мужские пальцы с невероятной силой впиваются в ее талию.
— Тебе придется долго и тщательно извиняться за своего любовника, Алена, если ты хочешь еще когда-нибудь увидеть сына.
— Мерзавец!
Только Камиль останавливает меня от того, чтобы в ту же секунду броситься на Асаева и расцарапать ему лицо до такой степени, что после долгого заживления никто не узнал бы его. У меня ладони сжимаются в кулаки и ногти едва не вспарывают кожу.
Ненавижу. Как же я его ненавижу. Впервые мысленно желаю человеку смерти.
Глава 30
Камиль
Никогда бы не подумал, что в Алене столько силы.
Мне приходится удерживать голубоглазку, чтобы она не вцепилась в ухмыляющуюся рожу Асаева. Сейчас нельзя, потому что в будущем это смогут обернуть против нее.
Какой судья оставит ребенка с психически неуравновешенной матерью? А здесь столько камер и журналистов, что уже через час новость может разлететься по всем каналам. Потом Аленка не сможет отмыться.
— Ты смотри, какая резвая, — ухмыляется Ратмир, продолжая лапать свой буфер.
Где его глаза, я не понимаю. Девка рядом с ним больше напоминает силиконовую долину. Променять Алену на это — надо быть либо слепым, либо тупым.
Я ставлю на второе.
— Если бы ты и в постели такая была, у меня бы отсутствовала необходимость искать кого-то на стороне. Бревна, Ален, мужики не любят.
Голубоглазка задыхается после его слов и легко подчиняется мне, когда я отодвигаю ее в сторону. Асай явно наслаждается своей мелкой победой, только длится этот миг секунды три. На следующей я впечатываю кулак в его челюсть под визг блондинки, и мне срывает тормоза.
Удар за ударом я раскрашиваю его лицо красным. Боли не чувствую, мне не привыкать. Все-таки пару лет увлечений боксом дают о себе знать.
Эффект неожиданности сыграл свою роль, Асаев явно не ожидал от меня такого. Думал, я буду стоять и обтекать, пока мою женщину унижает какая-то падаль? Хрена с два.
Не верится, что когда-то мы дружили. Ратмир скурвился настолько, что я сейчас с ним даже в одном поле… А, впрочем, не так уж и важно. Заберу у него сына Алены и растопчу таракана, никакой папаша со связями ему не поможет.
— Хватит!..
До меня долетает вскрик Аленки, перед глазами проясняется. Я поднимаюсь на ноги и пытаюсь понять, дышит мой бывший лучший друг или нет.
Кто-то хватает меня справа, я скидываю руку охранника со своего плеча и рычу на мужика, чтобы тот убрался от меня подальше. Ищу глазами Алену.
Она стоит чуть поодаль, прикрывает маленькой ладошкой рот. И смотрит не на своего мужа, а на меня. В глазах страх один.
— Ален, — делаю шаг к ней, но голубоглазка отходит. Безотрывно следит за мной, плечи напряжены, спина идеально прямая.
Испугалась? Меня? Понимаю, зрелище было то еще, но я на женщин руку не поднимаю. Никогда.
Асай хрипит на полу, его девка скачет рядом и что-то кричит охране. На нас глазеют другие посетители, и, я готов спорить, им гораздо интереснее было наблюдать за дракой, чем рассматривать откровенно нелепые картины.
— Я тебе это с рук не спущу, — хрипит Ратмир все еще из положения сидя. — А ты, Алена, подписала себе приговор, связавшись сэтим. Сына больше не увидишь. Я лишу тебя родительских прав и не подпущу к Давиду.
Самое главное я услышал. Асай не собирается ничего делать с ребенком, и эта информация облегчением ложится на мои плечи. Поверить в то, что он хотел убить собственного сына, я был готов, но такая бесчеловечность все равно не укладывалась толком в голове все эти дни.
