Ознакомительная версия.
– Смотри, Белка.
– Ух ты! Пираты!
– Хочешь к ним?
– Да у меня и свой есть – не знаю, куда от него бедной девочке деться.
– А она хочет куда-нибудь деться?
– Бестолковые какие-то пираты пошли. Она только делает вид. Что это за пленница, если она не хочет убежать.
– Белка.
– А?
– А давно ты не была пленницей.
– Так что ж ты меня – к зонтику привяжешь. Это же не Голубая лагуна. Люди кругом.
– Ну и люди.
– Так они ж смотреть будут.
– Пусть смотрят. И завидуют.
– Ну стыдно, Мишка.
– Голой попкой ей не стыдно светить.
– Тебе не нравится?
– Да нравится. Прижаться хочется. Легонько так.
– Ага, знаю я твое легонько.
– Чуть-чуть. Соглашайся.
– Я соглашусь, а ты потом до обеда надутый ходить будешь.
– Да. Нет в жизни счастья.
– Ну как нет, Мишутка. Утром было. Разве нет? Твое счастье до сих пор еще в номере на цветах.
– Так то давно. Про счастье всегда говорят, что оно было, а не есть.
– Я и сейчас счастливая. Даже не знаю, чего бы мне еще хотелось. Ой, смотри, парашют! Классно как!
– Хочешь полетать, Бельчонок?
– Страшно! Я боюсь. А вдруг меня ветер унесет.
– Я тебя не отдам никакому ветру. Полетаем?
– А можно вдвоем разве?
– Можно. Пошли. Посмотрим на акул сверху.
– Так тут и акулы есть?!!!
– Да нет. Это просто название – Shark’s Bay – Акулья бухта.
– Ну пошли.
Катер с реющим парашютом стоял метрах в двадцати от края понтона, к нему нужно было добираться на резиновой лодке с мотором. Руководил всем араб, который назвался Ахметом, – он спросил, как они хотят: качелями или паровозом. Михаил выбрал паровоз, и Ахмет помог им надеть сбрую, подтянул парашют вниз лебедкой и пристегнул к нему карабин.
– Are you ready?
– Давай!
– Ааааааааааааа!
Парашют резко взмыл вверх, катер рванул вперед, Белка заорала и замотала ногами, Михаил обнял ее за плечи и закричал в ухо.
– Ну все, все. Уже летим. Все хорошо.
– Ух, классно! Страшно как! А красиво! Вся бухта видна. И вон тот мыс правда похож на акулу.
– Похож. Я вот буду твоей акулой. Вот она к тебе сзади так подбирается…
– Ты и тут сзади пристроился. И уже уперся в меня.
– А ты не верти попкой.
– Это ветер меня всю вертит и крутит и несёт.
– Хорошо?
– Да. Лямка только ногу жмет.
Михаил поправил лямку и ладонями провел по внутренней стороне бедер девушки, потом засунул руку ей в плавки.
– Ой, Мииишка! Ну ты что! Он же на нас смотрит. Ахмет.
– Ему солнце бьёт в глаза, он не видит.
– Так он услышит.
– А ты тихонько.
– Ты сдурел! Я не могу тихонько. Я щас улечу как ракета.
– Ну ладно. Не хочешь – как хочешь.
– Ну ты подлец какой! Давай! А то умру. Давай уже его!
– Хорошие у тебя плавки – и снимать не надо.
– Тебе ж не нравились.
– Нравились. А сейчас еще больше нравятся. А тебе так нравится?
– Ууух, Мишка! Ну что ты опять со мной делаешь!
– А ты не хочешь?
– Ну хочу! Я не могу сдвинуть ноги! Потрогай меня! Всё… всё… ооох… пусти… пусти меня. Я не могу больше. Давай ты. Боже, как хорошо! А ты говоришь – счастья нет.
– Есть?
– Вот, сейчас. Разве нет?
– Да. Сейчас. В небе. С тобой.
– Не могу поверить: мы с тобой летим… над морем… и опять ты меня… поймал.
– Такой у тебя день рожденья. В небе. Над морем.
– Девчонки умрут просто!
– Так ты им расскажешь? Всё?
– Ну Мииишка!
Парашют стал медленно снижаться, трос подтягивал его к катеру, пока их ноги не коснулись кормы. Ахмет застопорил лебедку и помог освободиться от подвесной системы.
– It was a good flight?
– Ох и good! Лучше не бывает!
Щеки Белки стали под стать ее купальнику, она не смотрела на араба. Они уселись на заднее сиденье, и катер повернул к берегу.
– Опять надругался над бедной девочкой. Ну вот. Ты из меня теперь вытекаешь.
– Сэкономишь на креме.
Белка повозила ладошками по внутренней стороне бедер, потерла щеки и лизнула палец, потом опустила руку за борт и провела языком по ладони.
– Как море. Теперь я всегда буду вспоминать море.
– Хорошо было?
– Еще никогда так не было!
– А почему?
– Ну мы летели… я и летела, и была у тебя в плену… никуда не могла деться… и я не могла сдвинуть ноги… и Ахмет твой смотрел…
– А тебе это нравилось.
– Ну не спрашивай!
– А ты скажи.
– Ну это стыдно!
– А ты мне на ухо. Признайся.
– Не дождешься!
– Ну давай. Я никому не скажу.
– Знаешь, я в больнице как-то была в родильной палате.
– И что.
– Женщина лежала с раздвинутыми ногами, а вокруг были врачи разные. Мужчины. Мне так стыдно было, будто это я лежу.
– Так ты себя представила – с раздвинутыми ногами. И все на тебя смотрят. А ты этого хочешь. Чтоб смотрели.
– Ну откуда ты все про меня знаешь!
– И тебя это завело?
– Ну… да. Ужасно.
– И сегодня так же?
– Да.
– И от этого сильнее было?
– Ну так сильно – чуть не умерла. Я все время думаю: сильнее уже быть не может. А потом ты опять что-нибудь утворяешь, и бывает сильнее и лучше. Ты и дальше так делай, Мишка. Разное. Всякое. Что хочешь. Мне все нравится. Я сначала пугаюсь, а потом нравится. Ой, а что это у тебя с ним опять такое? Я же его даже и не трогала.
– Ты его словами трогала. Ты когда про себя правду рассказываешь – ему это очень нравится.
– Правда? Словами? А ты можешь меня словами потрогать.
– Ты моя маленькая пушистая пи… ка, – Михаил пригнул к себе голову девушки и зашептал ей в ухо.
– Ну Мииишка! Ну так неприлично говорить! Перестань! Я опять захотела!
Михаил присел на лежак, достал сигарету, жадно закурил и откинулся на спину, Белка опять лежала на животе и болтала ногами; смотреть на нее было сладко и мучительно, он перевел взгляд на море. Господи, как хорошо. Неужели бывает так хорошо.
– Белка, мы перед обедом зайдем в номер – душ принять?
– Ага, зайдем – тогда мы обед точно пропустим.
– Ну пошли так. А в душ после обеда.
– Пошли. Я голодная как неделю не ела!
Они шли с тарелками в руках вдоль стоек, разглядывая причудливые блюда, рядом с которыми стояли таблички с надписями на четырех языках.
– Мишка, а что такое ге-мю-се?
– Гемюзе – овощи по-немецки. Смотри ниже – там есть по-русски.
– Ой, смотри, что написано: лизанья. Это прямо тут… что ли.
– Вот дурында ты у меня какая. Ла-занья, итальянское блюдо такое. Попробуй.
– Дааа, знаю я итальянцев этих. Те ещё ли… ла… дно, попробую. А что это такое белое длинное.
Ознакомительная версия.
