— Жестокий, — восклицала она, прижимая к груди руки супруга, — я всегда боготворила тебя! А ты смеялся, видя мое отчаяние!.. Ах, Небо свидетель, что нет такой кары, которой ты не обрушил бы на меня. Страх навсегда потерять твое сердце, вызвать твою ревность более всех иных страхов язвил душу мою… И что же еще находишь ты, чтобы оскорбить меня?.. Мою дочь!.. Именно в ее руки вкладываешь ты разящий кинжал… Ты хочешь, чтобы я возненавидела ее, ту, кого природа повелела мне лелеять?
— О, — с еще большим пылом произносил Франваль, — я приведу ее к стопам твоим! Я хочу, чтобы она, подобно мне, отреклась от своих постыдных заблуждений… И, подобно мне, заслужила прощение твое. Давайте отбросим все и будем втроем строить наше счастье. Я верну тебе дочь… верни мне супругу… и бежим отсюда.
— Великий Боже, зачем бежать?
— Мое приключение наделало шуму… завтра меня могут арестовать… Друзья и сам министр посоветовали мне совершить путешествие в Вальмор… О друг мой, соблаговолишь ли ты последовать за мной? Или случится, что в минуту, когда, припав к стопам твоим, молю я о прощении, ты разобьешь мое сердце отказом?
— Ты пугаешь меня!.. Как, это дело…
— Представлено не дуэлью, но убийством.
— О Боже! И я тому причиной!.. Приказывай… приказывай, располагай мной, супруг любимый… Если надо, я последую за тобой на край света… О, горе мне, несчастнейшей из женщин!
— Скажи скорее счастливейшей, ибо каждый миг жизни своей отныне посвящаю я тому, чтобы шипы, щедро разбросанные мною на твоем пути, превратились в розы… Разве пустыня не лучшее убежище для влюбленных? Но, впрочем, ссылка не продлится вечно; предупрежденные друзья будут действовать.
— Но матушка… я хотела бы повидать ее…
— Увы, милый друг, остерегись этого, у меня есть верные доказательства, что именно она подстрекает родственников Вальмона… и заодно с ними желает моей гибели…
— Она не способна на такое, не думай о столь гнусном коварстве. Душа ее, созданная для любви, никогда не опускалась до клеветы… Ты никогда не воздавал ей должное, Франваль… никогда не любил, как я! Под сенью ее забот мы обрели бы рай земной! Именно она, словно ангел-миротворец, призывала Небо простить твои прегрешения. Несправедливость твоя оттолкнула руки, всегда готовые раскрыть тебе объятия, всегда готовые приласкать. Из прихоти или иной причуды, из-за неблагодарности или распутства ты добровольно лишился лучшего и нежнейшего друга, данного тебе самой природой. Так что же, я не смогу увидеться с ней?
— Нет, умоляю тебя… дорога каждая минута! Ты напишешь ей, расскажешь о моем раскаянии… быть может, она поверит в его искренность… Быть может, однажды я снова обрету и уважение ее, и любовь. Все успокоится, мы вернемся… вернемся в ее объятия, чтобы насладиться ее прощением и любовью… Но сейчас бежим, нежный друг мой… Прямо сейчас, карета уже ждет нас…
Испуганная госпожа де Франваль не осмеливалась возражать и собралась в дорогу: ведь желание Франваля для нее приказ. Изменник вбежал к дочери, привел ее, дабы та припала к стопам матери. Лживое создание разыгрывало сцену с не меньшим, чем отец, лицемерием; рыдало, молило о прощении и получило его. Госпожа де Франваль заключила ее в объятия. Какие бы оскорбления ни наносили тебе дети твои, нельзя забыть, что ты мать… Голос природы столь властно звучит в чувствительной ее душе, что единой слезы дитяти, этого священного для нее существа, достаточно, чтобы заставить ее забыть годы обид и унижений.
Карета покатила в Вальмор. Необычайная быстрота, с которой они собрались в путь, оправдывала в глазах доверчивой и простосердечной госпожи де Франваль малое число слуг, их сопровождавших. Преступник не любит свидетелей… он страшится всех. Лишь под покровом тайны ощущает он себя в безопасности и, готовясь нанести удар, закутывается в него с ног до головы.
В деревне ничто не выдавало планов Франваля. Знаки заботливости, внимания, почтения, уважения, нежности, с одной стороны… самой страстной любви — с другой — все было щедро расточаемо для пленения несчастной Франваль… На краю света, вдали от матери, совсем одна, она чувствовала себя счастливой, ибо, по ее словам, она снова обрела сердце мужа, а дочь, постоянно сидя у ног ее, окружала ее нежными своими заботами.
Комнаты Эжени и ее отца более не находились рядом. Франваль расположился в дальнем крыле замка, Эжени жила рядом с матерью. Благопристойность, приличия, стыдливость воцарились в Вальморе, искупая прегрешения столицы. Каждую ночь Франваль приходил к супруге своей и в этом храме невинности, чистоты и любви плел ужасные козни свои. Слишком черствый, чтобы сложить оружие перед наивными и пылкими ласками, которыми награждала его трогательнейшая из женщин, злодей факелом любви ее разжигал костер своей ненависти.
Однако не следует полагать, что Франваль перестал дарить дочери свое внимание. По утрам, пока мать ее одевалась, Эжени встречалась с отцом в глубине сада, где получала от него наставления, как следует себя вести далее, а также ласки, кои она вовсе не собиралась полностью уступать своей сопернице.
Уже около недели жили они в своем уединении, когда Франвалю стало известно, что семья Вальмона не прекращает преследования и дело принимает дурной оборот. Как утверждают, невозможно более выдавать убийство за дуэль, ибо, к несчастью, нашлось множество свидетелей. Разумеется, добавляли осведомители Франваля, госпожа де Фарней возглавила партию врагов своего зятя, решив окончательно погубить его, лишив его свободы или же вынудив его покинуть Францию, и таким образом вернуть под свое крыло двух дорогих существ, с коими он ее разлучил.
Франваль показал письма жене. Та тут же взялась за перо, чтобы успокоить мать и придать иное направление ее мыслям, а также чтобы описать счастье, коим наслаждается она с тех пор, как неудачи смягчили душу несчастного ее супруга. Она дополнительно заверила мать, что любые попытки вернуть ее вместе с дочерью в Париж будут напрасны, и она не покинет Вальмор до тех пор, пока дело ее супруга не будет улажено. А если злоба врагов его или недомыслие судей вынесут позорящий его приговор, она покинет страну вместе с ним.
Франваль поблагодарил жену. Но, нимало не желая в бездействии ожидать решения суда, он предупредил ее, что хочет ненадолго уехать в Швейцарию и оставляет ей Эжени. Однако просил обеих не покидать Вальмора до тех пор, пока его участь не прояснится. Что бы ни случилось, он обязательно вернется к нежной своей супруге, и если препятствий тому не будет, они в согласии вернутся в Париж или, в худшем случае, отправятся на жительство в какое-нибудь безопасное место.
