– Ах, какой ужас!..
– Да, ужас, но весьма приятный, – заметил Брюметон, нервно похлопывая её по заду. – Говорят, что вы много повидали в жизни, но все же я сомневаюсь, что вам когда-нибудь пришлось испытывать подобную боль.
– О Господи! Что вы хотите со мной сделать?
– Подвергнуть вас самым мерзким пыткам, до каких не додумалась ещё самая изощренная жестокость.
– Послушай, отец, – сказала Зюльма, которую на этот раз ласкал её брат,
– ты помнишь, как обещал дать мне высосать мозг из её костей и напиться крови из её расколотого черепа?
– Я не отказываюсь от своего обещания, – сказал Дольмюс, – и в это время мы с твоим братом будем лакомиться её ягодицами. Тут Вольсидор продемонстрировал отцу всю мощь своего возбуждения, и Дольмюс, подставив седалище, несколько минут наслаждался грязным инцестом. Кардовиль, заменив Вольсидора, подошел к Зюльме и пососал ей рот и клитор, между тем как Нисетта в объятиях своего брата Брюметона массировала чьи-то члены и целовала ягодицы одного из негров.
– Ну что же, – произнес Дольмюс, возобновляя осмотр Жюстины, – не зря говорил Сен-Флоран, что у этой паскудницы красивый зад. И он укусил её с этими словами.
– Да, черт возьми мою душу! – подтвердил Кардовиль, присоединяясь к другу. – Да, клянусь моей спермой, у потаскухи самый прекрасный зад на свете; пора потешиться с этой недотрогой.
– Давайте сделаем так, – предложил Дольмюс. – Возьмем её в кольцо, каждый выберет определенную часть тела по своему вкусу и будет истязать её; мы рассчитаемся по порядку и будем по очереди, в быстром темпе, причинять пациентке боль в соответствующем месте. Таким образом мы изобразим бой часов
– если не ошибаюсь, это будет соответствовать, двенадцати полуденным ударам,
– и тело нашей жертвы каждую секунду будет испытывать новое ощущение.
– Ах, разрази меня гром! – воскликнула Нисетта, укусила ягодицы негра и снова стиснула губами член, которым она забавлялась и который неуклонно приближался к оргазму. – Ах, гром и молния на мою жопу, какая восхитительная будет сцена! Давайте же начнем поскорее! Каждый занял свое место, и общая диспозиция составилась следующим образом. Кардовиль завладел самой выступающей частью правой груди; Брюметон, его сын, – её основанием; левая грудь досталась двоим – Дольмюсу и его сыну; Нисетта потребовала себе клитор; Зюльма взяла губки влагалища; негры взяли по икре; Лароз и Жюльен занялись подмышками; Флер д'Амур и Сен-Клер выбрали ягодицы. Один из негров сгреб Жюстину в охапку, повыше приподнял ей зад, и каждый из участников нанес ей по сто ударов кнутом из бычьих жил. Невозможно представить себе, с каким остервенением обе девицы занимались флагелляцией: из всей компании больше всего Жюстине досталось от них. После экзекуции они повалились на ковер, извиваясь всем телом, привлекли к себе по самцу и яростно совокупились с ними. Тем временем приступили к новым развлечениям, Брюметон предложил, чтобы каждую девушку содомировал её отец и сношал во влагалище брат; негры должны были прочищать седалища отцам, а каждый юноша принимал один член в задний проход, другой держал в руке. В продолжение этой волнующей сцены Жюстина страдала на колесе, ублажая взор участников. Извергнулись все без исключения: пришлось постараться, так как жертва держалась из последних сил. Ей дали час на отдых, остальным были предложены вина, ликеры и сытные яства, чтобы они подкрепили силы и подготовились к новой вакханалии.
– Итак, прекрасная Жюстина, – сказал Дольмюс, – ты видишь эти осунувшиеся фаллосы? Ты должна их оживить. Актеры образовали круг, нашу героиню поместили в центр. Она должна была подходить к каждому по очереди и сосать женщинам влагалище, задний проход и губы, мужчинам – язык, анус и член. При этом тот, кого она ласкала, должен был нанести ей кровавую рану. Дольмюс оторвал ей ухо; Кардовиль порезал правую грудь; Брюметон поцарапал левую; Нисетта два раза подряд ткнула её ножом в правую ягодицу; её сестра отрезала кусочек плоти от левой; Вольсидор, вооружившись шариком на нитке, утыканным со всех сторон шипами, довольно долго щекотал нежные стенки вагины; Лароз проколол вену на левом бедре; Жюльен оторвал зубами клочок от правого; Флер д'Амур размозжил кулаком нос, из которого ручьем хлынула кровь; Сен-Клер засунул стилет на полдюйма в живот; первый негр сделал несколько надрезов на обоих плечах, второй уколол шейную вену. Опьяневшая от похоти Зюльма захотела совокупиться, та же мысль пришла в голову Нисетте. Негры всадили им по члену во влагалище, братья овладели их задницами, а отцы на их глазах сношали педерастов, которым девушки массировали пенисы.
– Однако мы совсем забыли про нашу шлюху, – заметил Кардовиль.
– Да, – откликнулся Дольмюс, – пора кое-что ей заузить. Жюстина не совсем поняла, что означают эти слова, но они бросили её в дрожь.
– Замор, – обратился Кардовиль к одному из негров, – возьми эту шваль и заштопай её. Слуга понимающе кивнул. Он поднял её и положил поясницей на возвышение, похожее на круглое седло диаметром менее шести дюймов; в таком положении, не имея под собой опоры, её ноги свешивались с одной стороны, руки – с другой. Все четыре конечности крепко привязали к полу, растянув как можно шире в стороны; палач, или, если хотите, портной, взял длинную иглу с навощенной нитью, вставленной в ушко. И вот тут дал себя знать неистовый характер Зюльмы.
– О дьявольщина! – зарычала она, опьяневшая от вина и нечеловеческого вожделения. – Предоставьте это мне, я сама это сделаю; я хочу заштопать ей влагалище, а сестрица пусть займется задницей.
– Я зашью ей сердце, если нужно, – вставила Нисетта, – а потом сожру его по кусочкам вместе с кровью, если захотите.
– Браво, девочки мои, – воскликнул Дольмюс, – вы достойны тех, кто дал вам жизнь; в ваших развращенных сердцах больше нет места жалости, этого самого презренного из всех чувств.
– Нет, черт меня побери, я всё-таки сделаю это! – продолжала Зюльма, подходя к влагалищу, которое жаждала законопатить. И не думая ни о той крови, которую она прольет, ни о страданиях, которые причинит невинной девушке, обезумевшая Зюльма на глазах злодеев, возбужденных этим зрелищем, закрыла вход в вагину нашей героини одним умелым швом. Следом подошла Нисетта и таким же образом забаррикодировала храм Содома.
– Вот это мне нравится, – заметил Кардовиль, когда Жюстину опять уложили на спину и он увидел прямо перед собой надежно укрепленную крепость. Двумя мощными движениями он проник в святилище и совершил там жертвоприношение, которого жертва уже не почувствовала, так как потеряла сознание.
