Люба смотрит на зеленую галочку в скайпе — напротив «Звероящера». Потом переводит взгляд на такую же зеленую «птичку» напротив «Варвара». Если бы Варя их тогда не застукала утром, сейчас Люба могла бы как-нибудь ненароком порасспрашивать ее о брате. Но теперь, когда Варя видела… Люба снова смотрит на список контактов скайпа. Они сейчас наверняка рядом — в соседних комнатах, возможно. И Варя может встать, сделать несколько шагов и подойти к нему, прикоснуться, просто положить руку на плечо. Как Люба хочет отказаться на ее месте…
Вздыхает. Нет, скайп ей не помощник. Хамила в лицо — извиняться надо так же.
Владимир Алексеевич спихнул на него VIP-палату. Со словами: «Когда-то надо учиться». Имелось в виду — учиться искусству дипломатии и умению обхождения с «важными» пациентами. Для Ника, в виду его, по выражению того же Владимира Алексеевича, «подросткового максимализма», все пациенты были равны. Различие он делал только с сугубо с медицинской точки зрения, но уж никак не с социальной. «Ничего, пора тебя начинать обтесывать, — такими словами заведующий пресек все возражения молодого ординатора. — Иди, работай». Пошел — куда деваться.
— Здравствуйте, меня зовут Самойлов Николай Глебович. Я лечащий врач вашего сына, — с этой дежурной фразой он зашел в палату.
Сидящая на кровати женщина обернулась и встала ему навстречу. Внимательно его осмотрела. Даже не осмотрела — просканировала. Он в ответ рассматривал ее. На вид — лет тридцать, ухоженная, без каких-то ярких, искусственных акцентов во внешности. Первое впечатление приятное. А вдруг — адекватная?
— Выйдите!
— Что?! — он моргнул от неожиданности.
— Вы и близко не подойдете к моему сыну!
Ник сразу понял — по тону, в котором явно сквозили истерические нотки, что спорить тут бесполезно. Однако, в первый раз с ним такое — чтобы даже ребенка осмотреть не дали. Ладно, пусть с этой дамой Владимир Алексеевич сам разбирается. А Ник вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— Владимир Алексеевич, я понятия не имею, что ей в голову взбрело! Я успел только поздороваться — и меня вытолкали взашей. Честное слово, я не виноват!
— Да знаю я, — морщится заведующий. — Не в тебе дело.
— А в ком? — облегченно выдохнул Ник. — У нее с головой все в порядке?
— Лично я не уверен, но…
— А что она говорит вообще? Она как-то объяснила, чем я ей не угодил? Она не любит рыжих? Или высоких? Или всех, у кого фамилия «Самойлов»?
— Последнее недалеко от истины.
— Чего?!
— Дословно: «Его отец убил моего мужа. Я больше не позволю никому из врачей-убийц Самойловых подходить к моей семье».
— Ого… Как все запущено-то…
— Вот именно. Я хотел Глебу позвонить, да закрутился. Ты у него сегодня поинтересуйся тогда сам.
— Обязательно.
— Глеб Николаевич, позвольте вопрос?
— Спрашивайте, Николай Глебович. Только чаю мне налей, раз уж ты там рядом с чайником.
— Пап, — протягивая отцу кружку, — тебе фамилия «Луцык» о чем-то говорит?
— Нет. А должна?
— Гипотетически — да.
— Что-то не припомню. Это кто? Наш знакомый? Имя какое?
— Имя не знаю. Жену зовут Татьяна.
— Татьяна Луцык? Нет, не помню. Ааа… Луцык… Луцык… Да, точно, — отец отставляет в сторону кружку. — Сергей Луцык, да?
— Наверное. Вспомнил?
— Да. Покойник мой последний.
— Расскажи, — Ник устроился напротив отца за кухонным столом.
— Да под прошлый Новый год… Помнишь, тридцать первого какая метель была?
— Помню. Ты дежурил в прошлом году.
— Ну вот, этого Луцыка как раз тридцать первого часов в шесть вечера и привезли. Мне потом «ДПС-ники» картину рассказали — как все было. Занесло его, развернуло, вылетел на «встречку». И — в лобовую с «КамАЗом». А ты же знаешь — самое безопасное место при столкновении с «КамАЗом»…
— …в кабине «КамАЗа», — закончил за отца Ник.
— Точно. Была б наша отечественная жестянка — был бы там фарш. А у этого Луцика джип был хороший, немецкий. На стали немцы не экономят, подушки безопасности вкруговую, опять же. В общем, довезли живым. И даже шансы были у него — не скажу, что прямо много шансов, но мог бы выкарабкаться.
Я трое суток в операционной провел…
— Я помню прошлый Новый год, па.
— В итоге сердце не выдержало. Жировая эмболия вследствие множественных переломов.
— То есть — ты не виноват? — кому-то этот вопрос мог бы показаться обидным. Но отец и сын мыслили на одной волне. И Самойлов-старший принял вопрос как надо. Правильно.
— Врач всегда виноват. Так считают родные. Но объективно — нет.
— Тебя обвинили?
— Жена Луцыка грозилась на меня в суд подать. Всю больницу спалить. Президенту написать. Киллеров нанять. В общем, чего только я не наслушался.
— Ясно.
— Нет, потом объявились другие его родственники — родители, старший брат. Они даже передо мной извинялись. Но, знаешь, людям надо кого-то считать виноватым. Так проще. А ты каким боком эту историю зацепил?
— Илья Луцык, пять лет, паховая грыжа. Мой пациент. Уже бывший. Отстранили меня от него.
— Ну надо же… — покачал головой Глеб Николаевич. — Бывают же совпадения.
— Угу. Она меня как увидела, особенно когда я представился — ее даже трясти начало. Велела сыну убийцы ее мужа и близко не подходить к ее собственному сыну.
— Ну, что я тебе могу сказать… Держись подальше, у вас врачей в отделении достаточно.
— Мальчики, у вас что тут за совет в Филях? — на кухню заглянула Юлия. Посмотрела по очереди на серьезные, даже грустные лица мужа и сына. — Все в порядке? Глеб? Коля?
— Все в порядке, Юленька. У нас тут просто рабочий разговор. На профессиональные темы.
— Ну ладно, — она сделал вид, что поверила. Имея в семье двух таких мужчин, поневоле пришлось научиться иногда уступать. — Не буду мешать.
— Я, знаешь, чему удивляюсь, пап? Фамилия у нас не самая редкая… Как она так мгновенно вычислила?…
— Фамилия у нас, может, и не самая редкая, — усмехается невесело отец. — А вот наружность очень приметная — и у тебя, и у меня.
Ему казалось, что только-только заснул. И вот уже в густой сон врывается безжалостно шепот: «Николай Глебович!». И за плечо трясут — не слишком деликатно. Ник зевнул и сел на диване.
