— Ага, — он, как дурак, стоял с открытым ртом, а потом брякнул невпопад: — Выходи за меня замуж!
Я подошла к нему ближе, почти вплотную, провела кончиком языка по своим губам, не отрывая от парня взгляда. По-моему, Волшин даже дышать перестал. Пялился то на мои губы, то на грудь, то ниже.
— Да ни за что в жизни, — прошептала с придыханием и отступила.
Поправила волосы, лениво перекинув их через одно плечо. Капли воды плавно скатились по коже, притягивая к себе взгляды.
— Шлюха, — в полнейшей тишине прошипела Верховцева и встала так, будто пыталась загородить от меня своего дорого Захара, который с каждым мигом все больше и больше походил на грозовую тучу. Сказать, что ли, что он уж видел меня во всех ракурсах, и не раз? Или не надо усугублять? Пожалуй, не стоит. Хотя…
— Не комплексуй, детка, а то я подумаю, что ты ревнуешь, — одарила ее снисходительным взглядам, а потом прикоснулась губами к ладони и послала Мерзу воздушный поцелуй.
Его взгляд стал черным, как ночь.
— Хорошего всем вечера, — помахала пальчиками и, гордо вздернув нос, направилась к себе.
Они смотрели мне вслед, и больше никто не ржал.
Я открыла дверь, на пороге обернулась и еще раз помахала, с каким-то злорадством наблюдая за их вытянувшимися лицами. И лишь оказавшись в своей комнате, судорожно всхлипнула. Прислонилась спиной к двери, не в силах сдержать дрожь. От холода, от нервов, от ярости меня просто трясло, колотило так, что зуб на зуб не попадал.
Кто бы знал, каких усилий мне стоило это дефиле!
Я устала! Больше не хочу и не могу. Мне осточертели эти жестокие игры! Мне все осточертело! Универ этот гребаный, общага, одногруппники, которые вьются, как шакалы вокруг Шерхана. Меранов, скотина жестокая! Ненавижу. Просто ненавижу, до ломоты в каждой клеточке.
Я бросилась к шкафу, выхватила новый комплект одежды и начала торопливо на себя напяливать. Господи, как холодно! И внутри, и снаружи. Будто на северный полюс вышвырнули и забыли там за ненадобностью.
Ненавижу.
Глава 9
Сквозь сон почувствовала чьи-то руки, нагло переворачивающие меня на спину. В моей постели кто-то был, хоть я никого и не приглашала.
— Что? — еще не совсем проснувшись, попыталась оттолкнуть от себя чужие лапы, не глядя локтем зарядила.
— Оса, уймись, — от этого голоса волна мурашек по хребту и горячий вихрь в голове.
— Мерз? — попыталась отодвинуться. — Что ты здесь делаешь?! Какого хрена ты без одежды?! Захар?! Ты пьян?
— Да замолчи ты, — рывком к себе развернул и, вцепившись пальцами в подбородок, зло впился в губы.
Я замычала, уперлась ладонями в каменную грудь, пытаясь его оттолкнуть. Второй рукой он уже задирал мою ночную рубашку, под которой не было ничего!
О, боги! Это что, вообще, происходит? Он собрался меня трахнуть? Вот так просто? Завалившись посреди ночи? Эта мысль разозлила до красных искр перед глазами, а еще отдалась какой-то сладкой судорогой, пронзившей от макушки до кончиков пальцев. Я начала брыкаться — зло, отчаянно, изо всех сил. Захар навалился сверху, так что дыхание перебило.
— Слезь с меня немедленно, — дернулась под ним в тщетных попытках скинуть с себя здоровенную тушу, а он тем временем вклинился коленом между стиснутых ног и снова навалился так, что его возбуждение весьма настойчиво уперлось мне в ляжку.
— Знала бы, как ты меня раздражаешь… — протянул, нависая надо мной.
— Мерз, отвали! Иди к своим прихлебателям, к подружкам, хихикающим от каждого слова.
— Не могу. Бесят все, к тебе хочу, — прохрипел, припадая губами к шее.
У меня мурашки побежали по спине, по груди, по рукам, устремляясь вниз, к бедрам. Он меня бесил до зубовного скрежета, я ненавидела его так люто, как только могла, но гребаное тело неистово отзывалось на каждое прикосновение мерзавца. Горело, пылало, хотело больше, здесь и сейчас. До дрожи, до судорог, до сладкой истомы в каждой клеточке. Едва смогла сжать стон, когда рукой накрыть грудь, сжал напрягшийся сосок, перекатывая его между пальцами.
— Мерз, уходи, — сделала еще одну попытку остановить его и себя. Взбрыкнула, отталкивая в сторону, но он лишь сильнее навалился, пальцами вцепился в мои бедра, к себе ближе притягивая. Я впервые пожалела о том, что ночью люблю спать в одной ночнушке, без белья, потому что каменный член уперся в промежность.
— Меранов! — мой вопль был заглушен злым поцелуем и выпит до дна.
Парень резко толкнулся вперед, входя до конца, заполняя полностью. Я что-то замычала, но жестокие губы продолжали терзать мой рот, глуша ненужные слова. Он отстранился и тут же снова толкнулся вперед, припечатывая к постели.
Как всегда, стоило нашим телам соприкоснуться — здравый смысл рассыпался, разлетелся вдребезги, уступая голым инстинктам, животному желанию обладать другим человеком. Я вцепилась ему в плечи когтями, оставляя красные полосы, впиваясь в плоть, желая причинить ему столько боли, но сколько хватит сил. Захар стряхнул с себя мои руки, обхватил запястья и вжал их в подушку над моей головой.
— Ты мне все мозги вытрахала! — прорычал, снова толкая вперед, пронзая бешенным пьяным взглядом.
— Я?! Да это ты меня преследуешь!
— На хер надо, — сильное тело ритмично двигалось, с остервенением вколачивая меня в жесткий матрас.
— Так отвали от меня! Держись подальше! — простонала, выгибаясь навстречу.
— Сил нет, — вцепился рукой в волосы и к себе дернул, вынуждая подставлять губы под поцелуи, — прибил бы, да с ума схожу, если не вижу тебя.
Он пьян. Он просто пьян и не понимает, что несет! Завтра вспомнит свои слова и сто раз пожалеет. Но тем не менее сердце дрогнуло, и где-то внутри него сжалась тугая пружина
— Просто тебя выбесило, что я не стала прятаться в душевой и рыдать, — огрызнулась, дурея от его прикосновений, — а вышла как ни в чем не бывало. Ай!
Он укусил меня за шею, тут же присасываясь, как пиявка. Доводя до исступления. Каждое его движение, каждый толчок — как инъекция чистого безумия прямо в кровь. Жар внизу живота разгорался все сильнее. Пошлые звуки соприкасающихся тел. Дурманящий запах похоти, жар прикосновений. Кожа к коже. Стонала под ним, молила не останавливаться. И было плевать на все. На то, что вел себя как последняя скотина, на то, что превратил мою жизнь в нескончаемую битву, на то, что ввалился вот так, посреди ночи злой, пьяный. На все плевать. Лишь бы не останавливался, продолжал сжимать сильными руками, зло наматывать волосы на кулак и трахать, как доступную дрянь.
Я и есть дрянь, доступная для него, всегда. Дура, не способная держать свою похоть под контролем. Но об этом я буду горевать потом, наедине с собой, а пока лишь крепче к нему прижалась, отвечая на поцелуи, подхватывая любое движение, отзываясь на каждое касание. Кусала губы, чтобы сдерживать его имя, рвущееся с губ.
— На тебя все пялились! — прорычал, вцепившись пальцами в подбородок, не давая отвернуться.
— Ты сам этого хотел, — извернулась и укусила его.
Сильно. Не жалея. Его не надо жалеть. Его надо удавить, сжечь, а прах развеять, чтобы не отравлять жизнь!
— Да не я это придумал! — продолжал вколачиваться, как безумный, руками вцепившись в бедра, с каждым движением дергая на себя, насаживая еще сильнее.
— Мне плевать! Ты мог это остановить. Если бы захотел!
Перед глазами искры, и сладким спазмом сводит живот. Выгнувшись навстречу, застонала, чувствуя, как он двигается внутри, чувствуя каждый сантиметр, каждую вену, чувствуя, как напрягается член, становясь еще больше и тверже.
— Зараза, — проревел, как медведь.
Вдавил меня в матрас, так что не вдохнуть, сделал еще несколько резких движений и замер, тяжело дыша, содрогаясь всем телом. Безумный секс двух ненормальных. Мы терпеть друг друга не могли, но и сопротивляться бешеному притяжению не было сил.
— Слезь с меня, — попыталась столкнуть его, — мне тяжело.
— Потерпишь, — он даже не шелохнулся, только сжал меня сильнее, тяжело дыша в шею.
