— Ты велел сказать им, что заболел.
— Да, сказала бы – лихорадка или конъюнктивит, но не понос!
— Эллиот, поторопись! — Мы уже собирались идти в школу, когда она вдруг вспомнила, что забыла кое-что захватить для «покажи и расскажи». Вот тут-то Мистер рок-Бог и решил спросить меня, какую болезнь я ему придумала. Застегиваю молнию на рюкзаке Эллиота с «Моим маленьким пони» и смотрю на разъяренную суперзвезду. — Немного благодарности было бы очень кстати.
Его яростный взгляд – все, что я получаю в благодарность. Неблагодарная, избалованная знаменитость!
— Диарея – это лучшее, что я могла придумать. Кроме того, никто никогда не сомневается в диарее.
Джесси проводит руками по волосам, и хотя на нем наконец-то надета рубашка, когда он вот так поднимает руки, обнажается та потрясающая часть его живота, которая сужается и исчезает под его...
— Ты смотришь на мой член, няня?
Я смотрю ему в глаза, и вижу в них веселье.
— Нет, ты отвратительный извращенец. — Я наклоняюсь и кричу в коридор: — Эллиот! Ну же, поторопись!
— Я все еще ищу своего щенка бигля!
Обхожу Джесси и иду по коридору, чтобы помочь найти мягкую игрушку.
— Ты заглядывала под кровать?
— Ты, должно быть, шутишь, — громыхает Джесси с порога.
Я оборачиваюсь и вижу, что он смотрит на плакат на стене Эллиот.
— Имеешь что-то против Джастина Тимберлейка?
Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами, челюсть отвисла.
— Ты когда-нибудь смотришь развлекательные новости? В прошлом году он выиграл у меня музыкальную премию MTV.
Я с обожанием смотрю на изображение Джастина в черной кожаной куртке и джинсах, которые ему очень идут.
— Он потрясающий. Просто быть номинированным вместе с ним — это большая честь.
— Нет. Даже близко нет.
Эллиот высовывает голову из-за кровати.
— Он хорошо танцует. Ты умеешь танцевать?
— Я не танцую, малышка.
Она пожимает плечами.
— Хм, наверное, поэтому ты и проиграл. — Эллиот снова ныряет вниз, чтобы найти свою плюшевую игрушку.
У Джесси отвисает челюсть, и он свирепо смотрит на меня.
— Ей промыли мозги. Не могу поверить, что у ребенка моего брата нет ни одного плаката со мной на стене. — Он тычет пальцем в сторону плаката. — Я же ее долбаный дядя!
Тишина заполняет комнату, и Джесси выглядит ошеломленным, очевидно, обдумывая то, что только что сказал. Хмурит брови и качает головой, пятясь из комнаты.
— Я нашла его! — Эллиот выскакивает с плюшевым животным в руке.
— Пошли, а то опоздаем. — Я провожу ее мимо растерянного Джесси. — Ты совершенно прав. — Сжимаю его плечо, выводя из временного оцепенения. — Ты ее долбаный дядя. — Так веди себя соответственно. — Удачи тебе с песней, а в аптечке есть «Пепто» (прим. Pepto – лекарство от диареи).
Не могу удержаться от смеха, услышав его ответное рычание.
Делает ли меня ужасным человеком то, что я получила безумное удовлетворение, рассказав организатору анонимных алкоголиков, Полу, что у Джесси, ужасный случай диареи? Ничего не могу поделать с тем, что хочу, чтобы этот парень хоть на секунду стал обычным человеком. Неестественно быть все время красивым и безупречным.
Наверное, поэтому я и вызвала у него вымышленный понос.
Но выражение его лица, когда я сказала ему... Я усмехаюсь. Почему быть плохой так приятно?
Глава 10.
ДЖЕССИ
— Джесайя, у тебя есть минутка?
Я смотрю на дверь из своего положения на полу, спиной к кровати, с гитарой в руке и карандашом между зубами.
— Или сейчас неподходящее время..?
Я вынимаю карандаш изо рта.
— Входи.
Бен открывает дверь с тарелкой еды в руке. Он не сразу замечает, что я сижу на полу, но когда замечает, то кажется удивленным.
— Эй.
— Эй.
Он подходит к маленькому столику рядом с тем чертовым стулом, который я отодвинул в угол, и ставит еду.
— Я не был уверен, хочешь ли ты сделать перерыв, чтобы поесть. — Щелкает выключателем торшера.
В этот момент я моргаю, фокусируя зрение. Уже почти восемь часов. В комнате стало темнее, и я даже не заметил этого.
Бен стоит напротив меня, засунув руки в карманы джинсов.
— Я слышал кое-что из того, что ты играл. Звучит хорошо.
Чувствуя себя уязвимым и встревоженным, закрываю блокнот и кладу гитару на кровать.
— Пока сыро, но все получится.
Напряженное молчание тянется между нами, и я задаюсь вопросом, сколько времени ещё пройдет, прежде чем он избавит нас обоих от страданий и уйдет. Бен оглядывает комнату. Его взгляд останавливается на фотографии Мэгги с тоской и печалью в глазах. Интересно, скучает ли он по ее фотографиям по ночам теперь, когда я занимаю его комнату?
Я замечаю еду, которую он мне принес. Бифштекс, картошка, какие-то овощи. У меня в груди все сжимается.
— Ты можешь вернуться в свою комнату. Я лягу на диван.
Бен переводит взгляд на меня.
— Нет. Думаю, у тебя должно быть свое собственное пространство, и я все равно встаю рано. И Эллиот тоже. Так мы тебя не разбудим. — Он возвращается к фотографии. — Я могу убрать эти фотографии отсюда…
— Ты не обязан этого делать.
— Они доставляют тебе неудобства, я понимаю…
— Нет.
Он выглядит смущенным.
Я встаю.
— Все нормально. Я не обращаю на них внимания. Но если ты настаиваешь на том, чтобы остаться на диване, то должен взять несколько туда.
Бен грустно улыбается и хватает ближайшую фотографию своей мертвой жены. Он не прижимает рамку к груди и не целует ее, хотя по выражению его лица я верил в это. Вместо этого он просто держит её в руке. У меня такое чувство, что он не хочет, чтобы я знал, как много это для него значит.
— Ладно... я, пожалуй, пойду приму душ и лягу спать.
— Бен.
Он останавливается в дверях и оборачивается.
— Ты скучаешь по этому? По игре? — Я дергаю подбородком в сторону его пыльной гитары. — Песням?
— Да, есть немного.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы вернуться?
Пожимает плечами, и я не упускаю из виду, как он крепче прижимает к себе фоторамку.
— Не совсем.
— Плохо. — Я хватаю еду со стола и сажусь на пол, чтобы поесть. — У тебя хорошо получалось.
Бен опускает подбородок, вздыхает, затем смотрит на меня.
— Тебе удобно на полу?
Я смотрю на антикварный стул так долго, как только могу – всего две секунды.
— Ты же не думаешь, что я сяду на эту чертову штуку.
В тот момент, когда до него доходит смысл моих слов, лицо Бена заливается краской.
— Спокойной ночи.
Его взгляд метнулся к стулу, затем обратно ко мне, но он не встречается со мной взглядом. Кивает и выходит из комнаты с тихим:
— Спокойной ночи.
— Рад слышать, что ты пишешь музыку. — Док Ульрих, кажется, искренне взволнован моими новостями и, похоже, так же, как и я, доволен тем, что наши визиты сократились до двух раз в неделю. — Сочинение музыки ничем не отличается от ведения дневника…
— Позволю себе не согласиться, док.
Взмахом ручки он указывает на мою гитару.
— Не хочешь ли поделиться тем, что написал?
— Нет, не могу. Тебе придется ждать выхода сингла, как и всем остальным.
— Вполне справедливо. — Он улыбается и что-то записывает в свой блокнот. — Вчера на собрании были какие-нибудь прорывы?
Выражение моего лица мрачнеет.
— Я пропустил вчерашнюю встречу, потому что плохо себя чувствовал.
Док хорошо притворяется, но я могу сказать, что он настроен скептически.
— Ты заболел?
Я чешу челюсть, когда раздражение ползет вверх по моей шее.
— Да, просто... расстройство желудка.
— Понятно. — Он что-то пишет. Что может быть примечательного в том, что я болен. Ну, понарошку болен? — Тебе нужно показаться врачу?
— Нет, мужик. У меня все в порядке.
