Он подходит еще ближе, чтобы увидеть слабые линии, которые остались и спустя несколько часов. Он слегка проводит пальцами по моей челюсти и наклоняет мое лицо к себе.
Вот бы он меня поцеловал.
Вот так просто, с напитком в одной руке и непринужденной полуулыбкой, умелыми пальцами подставляя мои губы туда, куда он захотел.
Я вздыхаю.
Не заводись, Кэролайн. Он просто смотрит, потому что ты ему сказала.
— Мило, — говорит он. — Я ревную.
— К моему сну?
— К твоей подушке.
Я стою с жаром, ползущим по щекам, дышу через открытый рот и пытаюсь убедить себя, что он не это имел в виду.
Дыши, идиотка. Укроп, луковые хлопья и семена мака. Сосредоточься на работе.
Но я не могу, потому что невозможно отвести взгляд от его глаз. Они сегодня серо-голубые, грозовые тучи и крошечные сверкающие вспышки молний.
Что ты хочешь от меня? Возьми. Что бы это ни было. Пожалуйста.
Он глотает остатки своего напитка «Монстр» и я смотрю на его горло. У него щетина, как всегда по вечерам в среду. Нет времени бриться. Его голова откинута назад, глаза закрыты. Я замечаю, что край его черной бейсболки давит на шею, что его темные волосы длиннее, чем в прошлом месяце и закручиваются за ушами, поднимаясь на ткань бейсболки. Он выглядит усталым и.… я не знаю. Хрупким. Как бы я хотела дать ему что-нибудь, кроме закусок, которые купила в Кам энд Гоу по дороге сюда.
Как бы я хотела дать ему отдых. Легкость.
Я бы хотела, чтобы он перестал так мучить меня, что я чувствую, что могу взорваться, а он такой спокойный, что я даже не могу понять, делает ли он это специально.
Его предплечье напрягается, когда он убирает напиток ото рта, затем сжимается, когда он раздавливает банку. Мое внимание привлекает то, что выглядит как черная кожаная манжета на его запястье.
— Что это?
Он смотрит туда, куда я смотрю.
— Браслет.
— Я знаю, дурачок. Он новый?
— Да.
Он резко поворачивается, бросает банку через всю комнату в мусорное ведро и возвращается к отмериванию ингредиентов.
Я даже не думаю. Я просто подхожу к нему и хватаю его за руку, пока он держит контейнер с медом, перевернутый вверх дном над миской.
— Осторожно!
Не думаю, что он предупреждает меня о меде.
— Я хочу посмотреть.
Это такой браслет, который можно купить в киоске на окружной ярмарке — жесткая полоска кожи с тисненым узором из нескольких красных и синих роз, и его имя, выдавленное в ней и написанное белой краской.
— Прикольно.
Он сжимает мою руку, и я смотрю ему в глаза. Я хочу, чтобы он сказал мне, где он его взял, потому что кто-то должен был ему его подарить. Он новый. Он носит его на работу, хотя он какой-то дешевый и безвкусный, так что этот человек должен что-то значить для него. Но я не могу просто так взять и сказать все это, и мне кажется, что я не должна этого делать.
— Это прислала моя сестра, — он убирает свое запястье.
Несмотря на то, что между нами нет места, он приседает, заставляя меня сделать шаг назад, чтобы у него было достаточно места, чтобы снять чашу с весов и отнести ее к миксеру. Я даже не могу поднять эти чаши, когда они полны, но Уэст делает это легко. Он включает миксер. Крюк для теста начинает свою звонкую, дребезжащую песню.
У него есть сестра.
— Сколько ей лет?
— Ей девять. Весной будет десять.
— Как ее зовут?
— Фрэнки.
— Фрэнки как Фрэнк?
— Фрэнки, как Франсин.
— О.
Когда он поднимает взгляд от машины, его глаза полны предупреждения.
— У тебя есть еще вопросы?
Я не должна. Я прекрасно это знаю. Чем больше я буду спрашивать его прямо сейчас, тем быстрее он замолчит.
— Почему ты никогда не говорил о ней?
— Ты не спрашивала.
— Если бы я спросила, ты бы мне сказал?
Уэст пожимает плечами, но хмурится.
— Конечно. Почему нет?
— Я тебе не верю.
Он качает головой, но больше ничего не говорит. Я наблюдаю, как он подходит к полке, переворачивает верхний рецепт хлеба в самый низ стопки и начинает работать над тем, что стоит следующим в его списке. Его губы шепчут слова, которые он произносит только для себя. Возможно, он повторяет ингредиенты из списка, но как и с планшетом я точно знаю, что он уже запомнил эти рецепты.
Я возвращаюсь к хлебу с укропом, мое сердце болит.
У него есть сестра по имени Фрэнки. Он носит ее любовь к нему на своем запястье, и я рада за него. Я рада, что в мире есть еще кто-то, кто заботится о нем настолько, чтобы вдавить буквы его имени в кожу, акт памяти.
Я делаю это иногда, в темноте. Лежу в своей кровати, смотрю на перекрещивающийся узор пружин, поддерживающих матрас Бриджит над моей головой, и рисую буквы имени Уэста на своем теле.
У-Э-С-Т через живот, по бокам. Я использую ноготь, только ноготь и вызываю мурашки.
У-Э-С-Т вдоль грудины. Через ключицу и вниз по выпуклости груди, спотыкаясь и зацепляясь за сосок.
Его имя кажется тайной, а теперь он носит его на запястье. Я хочу знать все об этой девочке, которая нанесла его. Как она выглядит. Есть ли у нее веснушки, светлые волосы или темные, как у него. Какая она — задиристая или неземная, веселая или серьезная, с поцарапанными коленками или женственная.
Я знаю, что она любит его, поэтому хочу знать все остальное.
Но Уэст не хочет делиться ею со мной.
Я не должна пытаться преодолеть эти стены, которые он воздвигает. Я ужасный альпинист.
Я не люблю спорить, а он мне ничего не должен.
***
— Опустись на руки и колени, — говорит Куинн. — И положи руку на спину Гвен.
Трава холодная. Сырость пропитывает колени моих спортивных штанов почти сразу, но у меня такое чувство, что это не самое худшее, что случится со мной в ближайшие несколько минут. Я присоединяюсь к тому, что Куинн называет «схваткой» — слово, которое звучит достаточно похоже на мошонку, чтобы мне стало не по себе. (scrum scrotum)
Но не так не по себе, как когда я обхватываю рукой спину незнакомки.
Мы представляем собой плотное скопление трех рядов женщин. Руки сжимают футболки, плечо к плечу, бедро к бедру. Куинн говорит, что через минуту наши восемь человек будут толкаться против их восьми человек, а потом мяч прокатится по центру и.… что-то произойдет. Она проинструктировала меня о многих из этих правил по дороге сюда, но, когда она сказала, что я буду сбивать людей, она не упомянула о размерах людей, которых я должна сбивать.
Позади меня другой игрок опускает голову и вжимается плечами в двух игроков второго ряда, которых я обхожу с фланга. Одной рукой она хватает в кулак мою футболку.
— Готова? — спрашивает Куинн.
— Эм, нет?
Она одаривает меня лучезарной улыбкой.
— Ты разберешься, — она начинает бежать задом наперед к боковой линии, где хватает мяч. — Ладно, давайте сделаем это!
Секунды спустя она катит мяч между двумя половинами схватки, и вся моя сторона строя подается вперед. Мне приходится отчаянно цепляться за Гвен, так как трава пытается выскользнуть из-под моих ботинок. Раздается кряхтение и толчки, еще один стремительный рывок вперед, и кто-то кричит:
— Мяч выбит, — все это как бы рушится и растворяется одновременно, и я просто стою там, ошеломленная, пока все остальные на поле убегают.
— Это твой мяч, Кэролайн! — кричит Куинн. — Беги за ним!
Следующие полчаса я чувствую себя очень глупой младшей сестрой, которая бежит за старшими девочками и кричит:
— Эй, подождите!
Поскольку у меня есть две старшие сестры, эта роль мне, по крайней мере, знакома.
Всякий раз, когда я получаю мяч, я избавляюсь от него как можно быстрее. Оказывается, меня до глубины души пугает мысль о том, что меня могут схватить. Меня также пугают захваты. Когда игрок команды соперника с мячом побежала прямо на меня, и я сказала себе, что собираюсь сбить ее, но, когда наступил момент, я просто безрезультатно схватилась за ее футболку. Потому что я отстой.
